Не будет этого, не будет!
И перед смертью не простит.
Обиды первой не забудет,
Как довод он её хранит,
Как оправданье всех обид.
А может быть, всего вернее,
На ложе смерти долго тлея,
Не вспомнит вовсе обо мне
В одной мучительной заботе
По дорогам, от мороза звонким,
С царственным серебряным ребенком
Прохожу. Всё — снег, всё — смерть, всё — сон.
На кустах серебряные стрелы.
Было у меня когда-то тело,
Было имя, — но не все ли — дым?
Голос был, горячий и глубокий…
Говорят, что тот голубоокий,
Смерть всюду, всегда, неизменно. Неразлучна с ней жизнь золотая.
Смертью дышит небесная твердь
И все, что живет, что трепещет, на заре расцветая.
И в нас приютилася смерть.
Сперва умирают восторги, а потом опасенья, надежды, —
И уж не на что больше смотреть;
И прах наклоняется к праху, закрываются вежды, —
И мы, мы должны умереть.
Настанет день — печальный, говорят!
Отцарствуют, отплачут, отгорят,
— Остужены чужими пятаками —
Мои глаза, подвижные как пламя.
И — двойника нащупавший двойник —
Сквозь легкое лицо проступит лик.
О, наконец тебя я удостоюсь,
Благообразия прекрасный пояс!
1
Славно начато славное дело
В грозном грохоте, в снежной пыли,
Где томится пречистое тело
Оскверненной врагами земли.
К нам оттуда родные березы
Тянут ветки и ждут и зовут,
И могучие деды-морозы
С нами сомкнутым строем идут.
Веселись, душа, пей и ешь!
А настанет срок —
Положите меня промеж
Четырех дорог.
Там, где во поле во́ пустом
Вороньё да волк,
Становись надо мной крестом,
Раздорожный столб!
Плачу и рыдаю,
Рвуся и страдаю,
Только лишь воспомню смерти час
И когда увижу потерявша глас,
Потерявша образ по скончаньи века
В преужасном гробе мертва человека.
Не постигнут, боже, тайны сей умы,
Что к такой злой доле
По всевышней воле
Сотворенны мы
Посвящаю эти строки
Тем, кто мне устроит гроб.
Приоткроют мой высокий,
Ненавистный лоб.
Изменённая без нужды,
С венчиком на лбу,
Собственному сердцу чуждой
Буду я в гробу.
Он стал на миг бесстранным королем:
«Гном» стал велик…
Загрезился, забылся над рулем —
На миг…
«Куда хочу — везде: в дурман гитан,
Иль на Квантун…
Я все могу!» — подумал капитан —
Летун.
«Не всё», — шепнулось кем-то, и на твердь, —
Ни то, ни се —
Меня застрелит белый офицер
не так — так этак.
Он, целясь, — не изменится в лице:
он очень меток.
И на суде произнесет он речь,
предельно краток,
что больше нечего ему беречь,
что нет здесь пряток.
О, злая жизнь, твои дары —
Коварные обманы!
Они обманчиво пестры,
И зыбки, как туманы.
Едва успеет расцвести
Красы пленительной избыток,
Уж ты торопишься плести
Иную ткань из тех же ниток.
И только смерть освободит
Того, кто выпил кубок тленья,
Священные плывут и тают ночи,
Проносятся эпические дни,
И смерти я заглядываю в очи,
В зелёные, болотные огни.
Она везде — и в зареве пожара,
И в темноте, нежданна и близка,
То на коне венгерского гусара,
А то с ружьём тирольского стрелка.
В скорби моей никого не виню.
В скорби — стремлюсь к незакатному дню.
К свету нетленному пламенно рвусь.
Мрака земли не боюсь, не боюсь.Счастья ли миг предо мной промелькнет,
Злого безволья почувствую ль гнет, —
Так же душою горю, как свеча,
Так же молитва моя горяча.Молча пройду я сквозь холод и тьму,
Радость и боль равнодушно приму.
В смерти иное прозрев бытие,
Смерти скажу я: «Где жало твое?»
Очарован соблазнами жизни,
Не хочу я растаять во мгле,
Не хочу я вернуться к отчизне,
К усыпляющей, мёртвой земле.
Пусть высоко на розовой влаге
Вечереющих горных озёр
Молодые и строгие маги
Кипарисовый сложат костёр
Полон дикими мечтами,
Устремил я взоры в твердь,
Где лазурными очами
И блестящими лучами
Улыбается мне смерть.
Там прозрачно тучи тают,
Там покорно и мертво,
Там багряно умирают
Грёзы сердца моего.
На лицо моё упали
Мне снилось: мы умерли оба,
Лежим с успокоенным взглядом,
Два белые, белые гроба
Поставлены рядом.
Когда мы сказали — довольно?
Давно ли, и что это значит?
Но странно, что сердцу не больно,
Что сердце не плачет.
Смерть! обморок невыразимо-сладкий!
Во тьму твою мой дух передаю,
Так! вскоре я, всем существом, вопью, —
Что ныне мучит роковой загадкой.
Но знаю: убаюкан негой краткой,
Не в адской бездне, не в святом раю
Очнусь, но вновь — в родном, земном краю,
С томленьем прежним, с прежней верой шаткой.
Там будут свет и звук изменены,
Туманно — зримое, мечты — ясны,
Нимфы, плачьте! Нет Орфея!..
Ветр унылый, тихо вея,
Нам вещает: «Нет его!»
Ярость фурий исступленных,
Гнусной страстью воспаленных,
Прекратила жизнь того,
Кто пленял своей игрою
Кровожаждущих зверей,
Гармонической струною
Трогал сердце лютых грей
Мне снилось, что ты умерла.
ГейнеМне снилась смерть любимого созданья:
Высоко, весь в цветах, угрюмый гроб стоял,
Толпа теснилась вкруг, и речи состраданья
Мне каждый так участливо шептал.
А я смотрел вокруг без думы, без участья,
Встречая свысока желавших мне помочь;
Я чувствовал вверху незыблемое счастье,
Вокруг себя — безжалостную ночь.
Я всех благодарил за слово утешенья
Одна нежная мать просила меня сочинить надгробную
надпись для умершей двулетней дочери ее.
Я предложил ей на выбор следующие пять эпитафий;
она выбрала последнюю и приказала вырезать ее на гробе.
1
Небесная душа на небо возвратилась,
К источнику всего, в объятия отца.
Пороком здесь она еще не омрачилась;
Для счастья личнаго ужасно
Терять вас, лучших дней друзья,
Но очистительно-прекрасна
Смерть ходит по свету, безстрастна,
Как неподкупный судия.
Смерть—революция природы.
Она, как мрачный друг свободы,
Сметает дряхлый мир с земли,
Чтоб поколений новых всходы
9 майя он обедал у меня в деревне и провел вечер.
Вчера в моем уединеньи
Я с ним о жизни рассуждал,
О нашем горе, утешеньи;
Вчера с друзьями он гулял
По рощам мирным в вечер ясный,
Глазами солнце проводил
На запад тихий и прекрасный
И виды сельские хвалил!..
Как странно, как страшно в бездонной Вселенной,
Томясь ежечасно, всечасно тону́,
Я смертью захвачен, я тёмный, я пленный.
Я в пытке бессменной иду в глубину.
Один я родился, один умираю,
И в смерти живу бесконечно один.
К какому иду я безвестному краю?
Не знаю, не знаю, я — в страхах глубин.
Друзья! Хованского не стало!
Увы! нам в гробе всем лежать;
На всех грозится смерти жало:
Лишь тронет, должно умирать!
Иной сидел в златой короне,
Как бог величием сиял, —
Взгляни… венец лежит на троне,
Но венценосец прахом стал.
В часах песочных, вижу я,
Песку осталось мало…
Жена прекрасная моя,
Смерть ждать меня устала —
И хочет вырвать из твойх
Обятий беспощадно,
Из тела душу хочет взять,
Подстерегая жадно.
Вчера здесь роза расцветала,
Собою красила весь луг;
Но ныне роза в зной увяла —
Краса ее исчезла вдруг.
Куда, Элиза, ты сокрылась
Толь скоро от друзей твоих?
Вчера ты с нами веселилась,
Быв в цвете майских дней своих.
Во аде злобою смерть люта воспылала,
И две болезни вдруг оттоль она послала,
Единой — дочери моей вон дух извлечь,
Другою — матери ея живот пресечь.
На вспоможение пришел ко мне разитель,
Искусный горести моей преобразитель.
Болезнь он матери одним ударом сшиб,
И жар болезни сей погиб.
Другая, разъярясь, жесточе закипела,
И противление недвижима терпела.
Эдип
Гремит ужасный гром, небесный свод пылает —
О боги! час настал погибели моей!
Эдип, Эдип сей мир навеки оставляет
И сердца своего любезнейших друзей!..
Простите!.. гром гремит!
Хор
Супруг твой слишком счастлив был:
Не мог он жить в подлунном свете,
Где тайный рок в своем совете
Сердца на горесть осудил,
А счастью быть велел мечтою.
Но кто нечаянной судьбою,
Украдкой будет здесь блажен,
Тому век розы положен:
Как счастлив я! едва лишь скажет,
Увянет — и в могилу ляжет.
Вот поднялась. В железных лапах
Визжит кровавой смерти весть.
В горах, в долинах, на этапах
Щетиной заметалась месть.
Не в силах мстительная гордость
Противостать тому кольцу,
Чьи равнодушие и твердость
Встречают смерть лицом к лицу.
И вот в парах и тучах тучных,
Гремя вблизи, свистя вдали,
Один голос
Страшно в могиле, хладной и темной!
Ветры здесь воют, гробы трясутся,
Белые кости стучат.
Другой голос
Тихо в могиле, мягкой, покойной.
Ветры здесь веют; спящим прохладно;
Присела на могильнике Савуре
Старуха Смерть, глядит на людный шлях.
Цветущий лен полоскою лазури
Синеет на полях.
И говорит старуха Смерть: «Здорово,
Прохожие! Не надо ли кому
Льняного погребального покрова? —
Не дорого возьму».
Как странник, зноем утомленный,
В тени желает отдохнуть, —
Так бедный, скорбью изнуренный,
Желает вечным сном заснуть.
Ох, тетенька! ох, Анна Львовна,
Василья Львовича сестра!
Была ты к маменьке любовна,
Была ты к папеньке добра,
Была ты Лизаветой Львовной
Любима больше серебра;
Матвей Михайлович, как кровный,
Тебя встречал среди двора.
Давно ли с Ольгою Сергевной,
Со Львом Сергеичем давно ль,
Грохочет Балтийское море,
И, пенясь в расщелинах скал,
Как лев, разъярившийся в ссоре,
Рычит набегающий вал.
Со стоном другой, подоспевший,
О каменный бьется уступ,
И лижет в камнях посиневший,
Холодный, безжизненный труп.