Любовник ластяся к возлюбленной своей,
Осмелился открыть свою горячность ей,
Она ему на то скззала без обману:
Я для ради тебя, что хочеш делать стану,
Единому тому не можно только быть,
Чтоб стала я тебя когда-нибудь любить.
Попросиш денег ты и часто слово в слово
Услышиш ты ответ:
К услугам серце все твоим мое готово,
А денег нет.
Пробил час!.. Не скажу, чтоб с охотой
В мир вступал я моею чредою…
Что голов, убеленных заботой!
Сколько лиц, омраченных тоскою!
Благородным проникнуты гневом,
Пусть бы старцы глядели серьезно…
Но пристало ли юношам, девам
Сокрушаться и хмуриться грозно?..
Слышу всюду один я вопрос:
«Новый год! что ты миру принес?..»
Когда мне в сердце бьет, звеня, как меч тяжелый,
Твой жесткий, беспощадный стих,
С невольным трепетом я внемлю невеселой,
Холодной правде слов твоих.В негодование души твоей вникая,
Собрат, пойму ли я тебя?
На смелый голос твой откликнуться желая,
Каким стихом откликнусь я? Не внемля шепоту соблазна, строгий гений
Ведет тебя иным путем,
Туда, где нет уже ни жарких увлечений,
Ни примирения со злом.И если ты блуждал — с тобой мы врознь блуждали:
В то время я гостила на земле.
Мне дали имя при крещенье — Анна,
Сладчайшее для губ людских и слуха.
Так дивно знала я земную радость
И праздников считала не двенадцать,
А столько, сколько было дней в году.
Я, тайному велению покорна,
Товарища свободного избрав,
Любила только солнце и деревья.
Однажды поздним летом иностранку
Городовой! Как звучно это слово,
Какая мощь, какая сила в нем!
Ах, я боюсь, спокойствия былого
Мы без тебя в отчизне не найдем.
Где б ни был ты — ты был всегда на месте,
Всегда стоял ты грозно впереди.
В твоих очах, в твоих державных жестах
Один был знак — «Подайся! Осади!»
Я прочитал твои разсказы
О Бонапарте, о войне.
И живы давния проказы,
И буйно кровь кипит во мне!
Твой слог могуч, огнист и ярок,
Как схватка коршуна с орлом;
И днесь тебе за твой подарок
Бьет войско русское челом.
Ты начертал ему скрижали
И, удалая голова, Его шутя очаровали
Перевод Наума Гребнева
Когда я, объездивший множество стран,
Усталый, с дороги домой воротился,
Склонясь надо мною, спросил Дагестан:
«Не край ли далекий тебе полюбился?»
На гору взошел я и с той высоты,
Всей грудью вздохнув, Дагестану ответил:
«Немало краев повидал я, но ты
Где-то на Азорских островах
Девушки поют чудную песню.
В тихих и бесхитростных словах
Вымысел скрывается чудесный.
Девушки бровями поведут.
Головы нерусские наклонят,—
И по океану
И по океану вброд
И по океану вброд идут
«Натко медку! с караваем покушай,
Притчу про пчелок послушай!
Нынче не в меру вода разлилась,
Думали, просто идет наводнение,
Только и сухо, что наше селение
По огороды, где ульи у нас.
Пчелка осталась водой окруженная,
Видит и лес, и луга вдалеке,
Ну и летит, — ничего налегке,
Рим! Всемогущее, таинственное слово,
И вековечно ты, и завсегда ты ново!
Уже во тьме времен, почивших мертвым сном,
Звучало славой ты на языке земном.
Народы от тебя, волнуясь, трепетали,
Тобой исписаны всемирные скрижали;
И человечества след каждый, каждый шаг
Стезей трудов, и жертв, и опытов, и благ,
И доблесть каждую, и каждое стремленье
Мысль светлую облечь в высокое служенье,
Букет от «Эйлерса!»… Вы слышите мотив
Двух этих слов, увы, так отзвеневших скоро?..
Букет от «Эйлерса», — того, что супротив
Многоколонного Казанского собора!..
И помню я: еще совсем не так давно, —
Ты помнишь, мой букет? — как в белом-белом зале
На тумбочке резной у старого панно
Стоял ты в хрустале на Крюковом канале?
Скворец из города на волю улетел,
Который в клетке там сидел.
К нему с вопросами кукушка приступила
И говорила:
«Скажи, пожалуй, мне, что́ слышал ты об нас,
И городу каков наш голос показался?
Я думаю, что ведь не раз
Об этом разговор случался?
О соловье какая речь идет?»
— «На похвалу его и слов недостает».
Ты не гонись за рифмой своенравной
И за поэзией — нелепости оне:
Я их сравню с княгиней Ярославной,
С зарею плачущей на каменной стене.
Ведь умер князь, и стен не существует,
Да и княгини нет уже давным-давно;
А все как будто, бедная, тоскует,
И от нее не все, не все схоронено.
С вралями слов не трать, коль их по ветру веют;
Речь все, а свет ума не многие имеют.
Не думай, что другой в могилу ляжет прежде;
Жизнь всех хлипка, и вся в сомнительной надежде.
Не оценяй людей по ласковому слову;
Обманывать легко птиц дудкой птицелову.
Чти малое большим и малым чти большое,
Театр открывается!
К началу всё готовится!
Билеты предлагаются
За вежливое слово.
В три часа открылась касса,
Собралось народу масса,
Даже Ёжик пожилой
Притащился чуть живой…
Запад, Норд и Юг в крушеньи,
Троны, царства в разрушеньи,
На Восток укройся дальной
Воздух пить патриархальной,
В песнях, играх, пированье
Обнови существованье.
Там проникну, в сокровенных,
До истоков потаенных
Первородных поколений,
Мне не дал бог бича сатиры:
Моя душевная гроза
Едва слышна в аккордах лиры —
Едва видна моя слеза.
Ко мне виденья прилетают,
Мне звезды шлют немой привет-
Но мне немногие внимают —
И для немногих я поэт.Я не взываю к дальним братьям
Мои стихи — для их оков
Подобны трепетным объятьям,
I
Сын Революции, ты с матерью ужасной
Отважно в бой вступил — и изнемог в борьбе…
Не одолел ее твой гений самовластный!..
Бой невозможный, труд напрасный!..
Ты всю ее носил в самом себе…
II
Два демона ему служили,
Две силы чудно в нем слились:
В его главе — орлы парили,
Пусть ропщут поэты,
слюною плеща,
губою
презрение вызмеив.
Я,
душу не снизив,
кричу о вещах,
обязательных при социализме.
«Мне, товарищи,
Молчите струйки чисты,
И дайте мне вещать:
Вы птички голосисты
Престаньте воспевать.
Пусть в рощах раздаются
Плачевные слова,
Ручьями слезы льются
И стонут дерева.
Ты здесь моя отрада,
Я сравнивал. Я точен был в расчетах.
Я применял к предметам власть свою.
Но с тайною стихов неизреченных
что мне поделать? С чем я их сравню? Не с кладом ли, который вдруг поранит
корыстный заступ, тронувший курган?
Иль равен им таинственный пергамент,
чей внятный смысл от всех сокрыл Кумран? Иль есть в них сходство с недрами Армази,
присвоившими гибель древних чаш?
Их черепки сверкнут светлей алмаза,
но не теперь, — когда настанет час.Иль с Ванскими пещерами? Забава
С весенними звуками май нарождается;
В лесу хор пернатых звенит,
Цветущее поле у ног разстилается
И взор умиленный манит.
Но мы забываем поляну душистую
С чарующим блеском весны,
Увидевши девушку, девственно-чистую,
Как ясные, детские сны.
Находим мы счастье неведомо-новое,
Когда прикасаются губки пунцовыя
Ни к чему,
ни к чему,
ни к чему полуночные бденья
И мечты, что проснешься
в каком-нибудь веке другом.
Время?
Время дано.
Это не подлежит обсужденью.
Подлежишь обсуждению ты,
разместившийся в нем.
А было недавно. А было давно.
А даже могло и не быть.
Как много, на счастье, нам помнить дано,
Как много, на счастье, — забыть.
В тот год окаянный, в той чёрной пыли,
Омытые морем кровей,
Они уходили — не с горстью земли,
А с мудрою речью своей.
Осень морская приносит нам
Гулко клокочущее раздолье.
Ворот рубахи открыт ветрам,
Ветер лицо обдувает солью.
Я в это утро открыл глаза,
Полные тьмы и смолистой дрёмы, —
Вижу: прозрачное, как слеза,
Море стоит полосой знакомой.
Хворост по дачам приятель мой
С ночи собрал — и теперь протяжно
1.
Перед панихидойСонетДва дня здесь шепчут: прям и нем
Все тот же гость в дому,
и вянут космы хризантем
В удушливом дыму.Гляжу и мыслю: мир ему,
Но нам-то, нам-то всем,
Иль тюк в ту смрадную тюрьму
Захлопнулся совсем?«Ах! Что мертвец! Но дочь, вдова…»
Слова, слова, слова.
Лишь Ужас в белых зеркалахЗдесь молит и поет
Поляки, в дни великой брани
Сияет нам одна звезда
Великим лозунгом: — славяне,
Разбита старая вражда.И прошлое с неверной славой:
Стан Сигизмунда у Москвы
И наши рати под Варшавой
Забыли мы, забыли вы.Довольно! Долго были слепы,
Теперь прозрели навсегда.
Теперь мы знаем, как нелепы
Братоубийство и вражда.Пусть наши облики не схожи,
То не красный голубь метнулся
Темной ночью над черной горою —
В черной туче метнулась зарница,
Осветила плетни и хаты,
Громом гремит далеким.— Ваша королевская милость, —
Говорит королю Елена.
А король на коня садится,
Пробует, крепки ль подпруги,
И лица Елены не видит, —
Ваша королевская милость,
Простишь ли мне ревнивые мечты,
Моей любви безумное волненье?
Ты мне верна: зачем же любишь ты
Всегда пугать мое воображенье?
Окружена поклонников толпой,
Зачем для всех казаться хочешь милой,
И всех дарит надеждою пустой
Твой чудный взор, то нежный, то унылый?
Мной овладев, мне разум омрачив,
Уверена в любви моей несчастной,
Внимай, внимай теперь драгая:
Отважу, на слова, себя
Скажу, что лишь глаза казали,
И может быть давно сказали.
Внимай то: я люблю тебя.
Лишь только я тебя увидел,
Какой то серцу был удар!
Смутилася вся мысль тобою,
Я вдруг престал владеть собою,
Лучи и кровь, цветы и краски,
И искры в пляске вкруг костров —
Слова одной и той же сказки
Рассветов, полдней, вечеров.
Я с вами был, я с вами буду,
О, многоликости Огня,
Я ум зажег, отдался Чуду,
Возможно счастье для меня.
«Новый год!»
Для других это просто:
о стакан
стаканом бряк!
А для нас
новогодие —
подступ
к празднованию
Октября.
Мы
…У людей, которым не по душе кипенье и цветенье отчизны,
которые сами себя признают негодными для того, чтобы жить и работать,
нельзя отнимать права умереть…
М. Горький
Красивым, синеглазым
Не просто умирать.
………………………………
Он пел, любил проказы,
Стихи, село и мать…
«Мы род избра́нный, — говорили
Сиона дети в старину. —
Нам Божьи громы осушили
Морей волнистых глубину.
Для нас Синай оделся в пламя,
Дрожала гор кремнистых грудь,
И дым и огнь, как Божье знамя,
В пустынях нам казали путь.
Конь степной
бежит устало,
пена каплет с конских губ.
Гость ночной
тебя не стало,
вдруг исчез ты на бегу.
Вечер был.
Не помню твердо,
было все черно и гордо.
Я забыл