Я люблю у застав переулки Москвы,
Разноцветные, узкие, длинные,
По углам у заборов обрывки травы,
Тротуары, и в полдень пустынные.
Эта тихая жизнь, эта жизнь слободы,
Эта тишь в долетающем грохоте,
Там свободно на сердце свевают следы
Городской утомительной похоти.
В рассмеявшейся паре у ближних ворот
Открывается сердцу идиллия,
И от скучного хора всемирных забот
Я к стихам уношусь без усилия.
28 июня 1895
Под грозные речи небес
Рыдают косматые волны,
А в чаще, презрения полный,
Хохочет над бурею бес.Но утро зажжет небеса,
Волна золотится и плещет,
А в чаще холодной роса
Слезою завистливой блещет.2Золотя заката розы,
Клонит солнце лик усталый,
И глядятся туберозы
В позлащенные кристаллы.Но не надо сердцу алых, -
Сердце просит роз поблеклых,
Гиацинтов небывалых,
Лилий, плачущих на стеклах.
Ну, вот и кончено теперь. Конец.
Как в мелодраме, грубо и уныло.
А ведь из человеческих сердец
Таких, мне кажется, немного было.Но что ему мерещилось? О чем
Он вспоминал, поверяя сну пустому?
Как на большой дороге, под дождем,
Под леденящим ветром, к дому, к дому.Ну, вот и дома. Узнаешь? Конец.
Все ясно. Остановка, окончанье.
А ведь из человеческих сердец…
И это обманувшее сиянье!
1.
Что призадумалась, девица красная, —
2.
на сердце горюшко, знать?
3.
— Врангеля милым признала напрасно я, —
4.
боже, кого ж мне признать?
5.
Савинков чуден. Признать мне его бы.
6.
Сердце Петлюрой занять?
7.
Как бы к чертям не просыпались б оба.
8.
Боже, кого ж мне признать? —
9.
Бросьте, мадам, напризнавались всласть.НЕ УГОДНО ЛЬ ВАМ ПРИЗНАТЬ СОВЕТСКУЮ ВЛАСТЬ?!
Люблю я цветок, но не знаю, который;
Томлюсь, грущу;
Склонив в цветочный венчик взоры,
Сердца ищу.
Благоухают цветы на склоне
Угасшего дня;
Ищу я сердца еще влюбленней,
Чем у меня.
Поет соловей, и слышу в пенье
Подавленный стон.
И плачу я, и он в томленье,
И я и он.
В Миссолунгской низине,
меж каменных плит,
сердце мертвое Байрона
ночью стучит.Партизанами Греции
погребено,
от карательных залпов
проснулось оно.Нету сердцу покоя
в могиле сырой
под балканской землей,
под британской пятой.
___На московском бульваре,
глазаст, невысок,
у газетной витрины
стоит паренек.Пулеметными трассами
освещена
на далеких Балканах
чужая страна.Он не может
в ряды твоей армии стать,
по врагам твоей армии
очередь дать.Не гранату свою
и не свой пулемет —
только сердце свое
он тебе отдает.Под большие знамена
полка своего,
патриоты,
зачислите сердце его.Пусть оно
на далеких балканских полях
бьется храбро и яростно
в ваших рядах.
___Душной ночью
заморский строчит автомат,
наделяя Европу
валютой свинца, но, его заглушая,
все громче стучат
сердце Байрона,
наши живые сердца.
Есть в русской природе усталая нежность,
Безмолвная боль затаенной печали,
Безвыходность горя, безгласность, безбрежность,
Холодная высь, уходящие дали.
Приди на рассвете на склон косогора, -
Над зябкой рекою дымится прохлада,
Чернеет громада застывшего бора,
И сердцу так больно, и сердце не радо.
Недвижный камыш. Не трепещет осока.
Глубокая тишь. Безглагольность покоя.
Луга убегают далёко-далёко.
Во всем утомленье — глухое, немое.
Войди на закате, как в свежие волны,
В прохладную глушь деревенского сада, -
Деревья так сумрачно-странно-безмолвны,
И сердцу так грустно, и сердце не радо.
Как будто душа о желанном просила,
И сделали ей незаслуженно больно.
И сердце простило, но сердце застыло,
И плачет, и плачет, и плачет невольно.
Что будет в сердце, в мыслях и в уме,
Когда, любя таинственно и нежно,
Вампира ты увидишь в полутьме
С глазами, полными, как океан безбрежный?
Я вижу женщину. Она бросала страсть
Глазами чудными и страшными, как пламень.
Казалось, вся земли и неба власть
Таилась в них, — а сердце было камень.
Она смеялась смехом сатаны,
И этот смех отталкивал и жалил.
Глаза сверкали, радости полны,
И каждый в них хоть часть души оставил.
О, если б броситься и жадно обнимать,
И целовать, и выпить страсть вампира,
Потом убить, на части растерзать
И части сердца трепетно слагать
К ногам на миг забытого кумира! 30 сентября 1898
Голубыми туманами с гор на озера плывут вечера.
Ни о завтра не думаю я, ни о завтра и ни о вчера.
Дни — как сны. Дни — как сны.
Безотчетному мысли покорней.
Я одна, но лишь тот, кто один, со вселенной Господней вдвоем.
К тайной жизни, во всем разлитой, я прислушалась в сердце моем, —
И не в сердце ль моем всех цветов зацветающих корни?
И ужели в согласьи всего не созвучно биенье сердец,
И не сон — состязание воль? — Всех венчает единый венец:
Надо всем, что живет, океан расстилается горний.
Какое счастие: и ночь, и мы одни!
Река — как зеркало и вся блестит звездами;
А там-то… голову закинь-ка да взгляни:
Какая глубина и чистота над нами! О, называй меня безумным! Назови
Чем хочешь; в этот миг я разумом слабею
И в сердце чувствую такой прилив любви,
Что не могу молчать, не стану, не умею! Я болен, я влюблён; но, мучась и любя —
О слушай! о пойми! — я страсти не скрываю,
И я хочу сказать, что я люблю тебя —
Тебя, одну тебя люблю я и желаю!
Гаснет небо голубое,
На губах застыло слово:
Каждым нервом жду отбоя
Тихой музыки былого.
Но помедли, день, врачуя
Это сердце от разлада!
Всё глазами взять хочу я
Из темнеющего сада…
Щётку желтую газона,
На гряде цветок забытый,
Разорённого балкона
Остов, зеленью увитый,
Топора обиды злые,
Всё, чего уже не стало…
Чтобы сердце, сны былые
Узнавая, трепетало…
Стою в тоске я у окошка,
Печаль туманит мне глаза,
Играй, играй, моя гармошка,
Катись, катись, моя слеза.
Играй, играй, моя гармошка,
Катись, катись, моя слеза.
Скажи, скажи, какая сила
В моей вздымается груди,
Зачем ты сердце мне разбила,
Приди, коварная, приди.
Зачем ты сердце мне разбила,
Приди, коварная, приди.
Шли мы стезею лазурною,
Только расстались давно…
В ночь непроглядную, бурную
Вдруг распахнулось окно…
Ты ли, виденье неясное?
Сердце остыло едва…
Чую дыхание страстное,
Прежние слышу слова.
Ветер уносит стенания,
Слезы мешает с дождем…
Хочешь обнять на прощание?
Прошлое вспомнить вдвоем?
Мимо, виденье лазурное!
Сердце сжимает тоской
В ночь непроглядную, бурную
Ветер, да образ былой! 28 февраля 1900
Слеза слезу с ланиты жаркой гонит,
Мечта мечту теснит из сердца вон;
Мгновение мгновение хоронит,
И блещет храм на месте похорон.Крылатый сон опережает брата,
За тучею несутся облака,
Как велика души моей утрата!
Как рана сердца страшно глубока! Но мой покров я жарко обнимаю,
Хочу, чтоб с ним кипела страсть моя;
Нет, и забывшись, я не забываю, —
Нет, и в ночи безумно плачу я!
Упал крестоносец средь копий и дыма,
Упал, не увидев Иерусалима.У сердца прижата стальная перчатка,
И на ухо шепчет ему лихорадка: — Зароют, зароют в глубокую яму,
Забудешь, забудешь Прекрасную Даму, Глаза голубые, жемчужные плечи…
И львиное сердце дрожит, как овечье.А шепот слышнее: — Ответь на вопросец:
Не ты ли о славе мечтал, крестоносец,
О подвиге бранном, о битве кровавой?
Так вот, умирай же, увенчанный славой!
Холод, тело тайно сковывающий,
Холод, душу очаровывающий… От луны лучи протягиваются,
К сердцу иглами притрагиваются.В этом блеске — все осилившая власть,
Умирает обескрылевшая страсть.Все во мне — лишь смерть и тишина,
Целый мир — лишь твердь и в ней луна.Гаснут в сердце невзлелеянные сны,
Гибнут цветики осмеянной весны.Снег сетями расстилающимися
Вьет над днями забывающимися, Над последними привязанностями,
Над святыми недосказанностями!
Мы — пленённые звери,
Голосим, как умеем.
Глухо заперты двери,
Мы открыть их не смеем.
Если сердце преданиям верно,
Утешаясь лаем, мы лаем.
Что в зверинце зловонно и скверно,
Мы забыли давно, мы не знаем.
К повторениям сердце привычно, —
Однозвучно и скучно кукуем.
Всё в зверинце безлично, обычно.
Мы о воле давно не тоскуем.
Мы — пленённые звери,
Голосим, как умеем.
Глухо заперты двери,
Мы открыть их не смеем.
Соперничая с мглой во взгляде
И побеждая наконец,
Спустились две пушистых пряди,
Как два подвеска для сердец.
Заметь в них переливы света,
Их кольца, где изгиб так слаб,
И скажешь, что колеса это
От колесницы феи Маб.
Или Амура лук, крылатой
Стрелой натянутый слегка,
И круглые концы прижаты
К вискам веселого стрелка.
Но я томлюсь в бреду угарном,
Ведь сердце у меня одно,
Кокетка, на подвеске парном
Чьему ж качаться суждено?
Что дорого сердцу и мило,
Ревнивое солнце сокрыло
Блестящею ризой своей
От слабых очей.
В блаженном безмолвии ночи
К звездам ли подымутся очи, —
Отраден их трепетный свет,
Но правды в нём нет.
Сойду ли в подземные ходы,
Под мшистые, древние своды,
Является что-то и там
Пугливым очам.
Напрасно и очи закрою, —
Виденья встают предо мною,
И даже глубокие сны
Видений полны.
Явленья меня обступили,
И взор мой лучи ослепили,
Я мрака напрасно ищу
И тайно грущу.
Ты видал ли, как вздыхает вешний ветер меж цветов,
Их целует, и качает, ими прян и сладко-нов.
Ты видал ли, как лелеют волны лотос голубой,
Как они цветок ласкают, окружив его собой.
Ты видал ли, как воздушно светит в сумерках звезда,
Как пред нею, вместе с нею, дышит вечером вода.
В этом мудрость, в этом счастье — увлекаясь, увлекать,
Зажигать и в то же время самому светло сверкать.
Увлекая, увлекаться — мудрость сердца моего,
Этим я могу достигнуть — слишком многого — всего!
С поморья, поляной, в кольчуге стальной,
Неистово всадник несется…..
Свой плен вспоминает смущенной душой,
И пуще на родину рвется.
Прославился ратною доблестью он,
И твердым, внушительным словом,
Был «Львиное Сердце» за то наречен,
От рати, на гробе Христовом.
Да здравствует Ричард!—горланят леса;
Зеленую грудь раздвигая, —
Встречаем на почве британской тебя,
Оковы твои проклиная!
И вспомнил темницу австрийскую он,
И снова коню дает шпоры…..
Увы, на темницу безсрочную трон,
Ричард, променяешь ты скоро!
Итак, ты совсем и навеки забыла,
Как долго меня ты всем сердцем любила,
Тем маленьким сердцем, в котором все сладко и ложно:
Едва ли найти что и слаще, и лживее; можно;
Итак, ты любовь и страданье забыла,
Которыми сердце мое ты давила.
Не знаю, что́ было в нем больше: любовь иль страдание злое —
Но знаю, что было велико и то, и, другое.
Нет, я тому не верю, что шепчет мне Колен,
Как радостен для сердца любовный милый плен.
Перед Клименой отчего же
Климен в слезах,
И вечно всё одно и то же,
То ох, то ах!
О нет, я не поверю, как ни шепчи Колен,
Что сладостен для сердца любовный нежный плен.
Тогда зачем же все моленья
У милых ног,
И сколько горести, томленья,
Тоски, тревог?
О нет, о нет, не верю, как ни шепчи Колен,
Что для сердец отраден любовный хмельный плен!
В нас любящие женщины, порою,
Находят добродетелей запас.
Мы в их сердцах то боги, то герои,
А их сердца, что пъедестал для нас.
Как-будто мы и вправду так красивы
И так умны. Скорей наоборот.
Но никакие доводы не в силах
Столкнуть нас с незаслуженных высот.
Пока не хлынет разочарованье,
И все в обычном свете предстает,
А бывший бог, улегшись на диване,
Других высот уже не признает.
Так как же нужно и любить и жить,
Чтоб пъедесталы не давали трещин,
Чтобы высоты в сердце заслужить
И быть достойным заблуждений женщин.
(Из Гейне)Пора, пора за ум мне взяться!
Пора отбросить этот вздор,
С которым в мир привык являться
Я, как напыщенный актер! Смешно всё в мантии иль тоге,
С партера не сводя очей,
Читать в надутом монологе
Анализ сердца и страстей!.. Так… но без ветоши ничтожной
Неловко сердцу моему!
Ему смешон был пафос ложный;
Противен смех теперь ему! Ведь всё ж, на память роль читая,
В ней вопли сердца я твердил
И, в глупой сцене умирая,
Взаправду смерть в груди носил!
Был старый король, — с сердцем мрачным, суровым;
Блистала в его голове седина.
Женился король, — и в дворце его пышном
Томилась его молодая жена.
Прекрасный был паж, — с головой белокурой;
Веселье он сердцем веселым любил;
Всегда с королевой он был неразлучно:
Он шелковый шлейф королевы носил.
Ты знаешь ли старую песенку эту?
Звучит так печально, так нежно она!
Друг друга любили они бесконечно,
И смерть им за это была суждена!
Мы в лодке вдвоем, и ласкает волна
Нас робким и зыбким качаньем.
И в небе и в нас без конца тишина,
Нас вечер встречает молчаньем.
И сердце не верит в стране тишины,
Что здесь, над чертогами Ато,
Звенели мечи, и вожди старины
За сампо рубились когда-то.
И сердце не верит, дыша тишиной,
Ласкательным миром Суоми,
Что билось недавно враждой роковой
И жалось в предсмертной истоме.
11 сентября 1905
Rauha
Огненной ярости искра упала
В сердце, которое хочет.
В мире горенье. Но пламени мало.
Сердце о бо́льшем хлопочет.
Вот почему ты сидишь у камина,
Желтой окутана шалью.
Грезится мысли пустыня. Равнина
Сжата песчаною далью.
В крае далеком пятно изумруда,
Это оазис цветущий.
Верный избранник прибудет оттуда,
И уведет тебя в кущи.
Память о солнце в сердце слабеет,
Желтей трава.
Ветер снежинками ранними веет
Едва-едва.
В узких каналах уже не струится —
Стынет вода.
Здесь никогда ничего не случится, —
О, никогда!
Ива на небе пустом распластала
Веер сквозной.
Может быть, лучше, что я не стала
Вашей женой.
Память о солнце в сердце слабеет,
Что это? — тьма?
Может быть!.. За ночь прийти успеет
Зима.
Я ждал страданья столько лет
Всей цельностью несознанного счастья.
И боль пришла, как тихий синий свет,
И обвилась вкруг сердца, как запястье.
Желанный луч с собой принес
Такие жгучие, мучительные ласки.
Сквозь влажную лучистость слез
По миру разлились невиданные краски.
И сердце стало из стекла,
И в нем так тонко пела рана:
«О, боль, когда бы ни пришла,
Всегда приходит слишком рано».
Под алмазным венцом
Среди звезд — Алагяз,
Алагяз — гора.
Выше гор, выше туч
Он на троне сидит, развалясь.
Я помчусь за алмазным венцом
На крылах райской птицы Синам,
Синам — фантастическая птица.
К тем звезда? м обращусь я лицом,
Сердце снам и виденьям предам.
В сердце — рай, там поют соловьи,
Кущи роз, о любви плачет саз…
О, Заро! нас объятья мои
На алмазный умчат Алагяз!
Давно хожу я под окнами,
Но видел ее лишь раз.
Я в небе слежу за волокнами
И думаю: день погас.
Давно я думу печальную
Всю отдал за милый сон.
Но песню шепчу прощальную
И думаю: где же он?
Она окно занавесила —
Не смотрит ли милый глаз?
Но сердцу, сердцу не весело:
Я видел ее лишь раз.
Погасло небо осеннее
И розовый небосклон.
А я считаю мгновения
И думаю: где же сон? 7 сентября 1902
Она мне прислала письмо голубое,
Письмо голубое прислала она.
И веют жасмины, и реют гобои,
И реют гобои, и льется луна.
О чем она пишет? что в сердце колышет?
Что в сердце колышет усталом моем?
К себе призывает! — а больше не пишет,
А больше не пишет она ни о чем…
Но я не поеду ни завтра, ни в среду,
Ни завтра, ни в среду ответ не пошлю.
Я ей не отвечу, я к ней не поеду, —
Она опоздала: другую люблю!
Отворяются двери — там мерцанья,
И за ярким окошком — виденья.
Не знаю — и не скрою незнанья,
Но усну — и потекут сновиденья.
В тихом воздухе — тающее, знающее…
Там что-то притаилось и смеется.
Что смеется? Мое ли, вздыхающее,
Мое ли сердце радостно бьется?
Весна ли за окнами — розовая, сонная?
Или это Ясная мне улыбается?
Или только мое сердце влюбленное?
Или только кажется? Или все узнается? 17 марта 1903
Девушку юноша любит,
А ей по сердцу другой,
Другой полюбил другую,
И та ему стала женой.
И девушка тут же, с досады,
Идет, невпопад и невпрок,
За первого встречного замуж,
А юноша — одинок.
Все это старо бесконечно
И вечно ново для нас,
И тот, с кем оно приключится,
Навеки сердцем угас.