Реки там, виясь, сверкают,
Солнца ясные лучи
Всю Природу озлащают,
Но булатные мечи
Не сияют, не сверкают…
Как ни цветиста ваша речь,
Цветник словесный быстро вянет.
А правда голая, как меч,
Вовек сверкать не перестанет.
Над плесом маленькой реки
Стоить колдунья молодая,
Глядит, кого-то поджидая
На плоском берегу реки.
Глаза горят, как угольки,
И шепчет про себя, гадая
Над плесом маленькой реки,
Колдунья знойно-молодая.
Над плесом маленькой реки
Стоит колдунья молодая,
Глядит, кого-то поджидая
На плоском берегу реки.
Глаза горят, как угольки,
И шепчет про себя, гадая
Над плесом маленькой реки,
Колдунья знойно-молодая.
Беззащитно сердце человека,
если без любви…
Любовь-река.
Ты швырнул в сердцах булыжник в реку,
канул камень в реку
на века.
Пять минут
качались облака.
Река сияет зеркала ясней.
Я отражусь в ней, подойдя поближе.
Но и сейчас я отражаюсь в ней,
Хоть отраженья своего не вижу.
Ведь если на тебя глядит река,
Ты отразился в ней наверняка.
Лежу в траве на берегу
Ночной реки и слышу плески.
Пройдя поля и перелески,
Лежу в траве на берегу.
На отуманенном лугу
Зеленые мерцают блески.
Лежу в траве на берегу
Ночной реки и слышу плески.
«Аминь, глаголю вам, — в восторге рек Маркевич,
Когда к Москве-реке, задумчив, шел Катков, -
Се агнца божья зрим!» Но злобный Стасюлевич
Возненавидел вес классических оков
И фарисейски плел, с враждою вечно новой,
Прилегши за кустом, ему венец терновый.
Ку-ку-реку или бре-ке-ке-ке?
Крыса в груди или жаба в руке? Можно о розах, можно о пне.
Можно о том, что неможется мне.Ну, и так далее. И потому,
Ангел мой, зла не желай никому.Бедный мой ангел, прощай и прости!..
Дальше с тобою мне не по пути.
Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В том, что они — кто старше, кто моложе —
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь, —
Речь не о том, но всё же, всё же, всё же…
«Простите меня, мои горы!
Простите меня, мои реки!
Простите меня, мои нивы!
Простите меня, мои травы!»
Мать — крест надевала солдату,
Мать с сыном прощались навеки…
И снова из сгорбленной хаты:
«Простите меня, мои реки!»
Опять, опять лишь реки дождевые
Польются по широкому стеклу,
Я под дождем бредущую Россию
Все тише и тревожнее люблю.
Как мало нас, что пятна эти знают,
Чахоточные на твоей щеке,
Что гордым посохом не называют
Костыль в уже слабеющей руке.
Здесь морозы сушат реки,
Убивая рыб,
И к зиме лицо стареет
Молодой горы.С лиственниц не вся упала
Рыжая хвоя.
Дятел марши бьет на память,
Чтоб бодрился я.Снега нет еще в распадках.
Не желая ждать,
Побелели куропатки,
Веря в календарь.Рвет хвою осенний ветер,
Русь — русло реки всемирной,
Что дробится вновь, — и вновь
Единится в возглас пирный: —
«Миг вселенский приготовь!»
Русь — русло реки свободной,
Что, встречая много стран,
Тихо грезит зыбью водной: —
«Где окружный Океан?»
В солнечный день мы скользили по глади реки.
Перегнувшись к воде, ты со звонкой струею играла
И точеные пальчики нежной атласной руки
Серебром обвивала.
Перед нами раскинулась даль: там синели леса,
Колыхались, пестря васильками, роскошные нивы,
И краснели крутых берегов роковые обрывы,
И горели в лучах небеса...
Когда вы долго слушаете споры
О старых рифмах и созвучьях новых,
О вольных и классических размерах, -
Приятно вдруг услышать за окном
Живую речь без рифмы и размера,
Простую речь: "А скоро будет дождь!"
Слова, что бегло произнес прохожий,
Не меж собой рифмуются, а с правдой
Две лодчонки на приколе,
гладь реки,
крепко держат их в неволе
ржавые замки.
Лодок легкие изгибы,
да узор резной,
будто лебеди могли бы
реять над волной.
Мимо горы и поляны,
рощи, васильки,
Трикрат на нас сильней флот Шведов тек;
Бесстрашный Чичагов Екатерине рек:
«Коль нам помощник Бог, нас тьмой не сглотят сил!»
Отбил, облег, разбил, пленил.
1790
Се человек!
На Бога уповал и рек:
Нас тьмою не поглотят сил:
Блаженны времена настали
И истины лучом Россию облистали,
Подсолнечна, внемли!
Астрея на земли,
Астрея во странах Российских водворилась,
Астрея воцарилась.
Рок щедрый рек:
«Настани россам ты, златой желанный век,
И се струи российских рек,
Во удивление соседом,
С востока дует холодом, чернеет зыбь реки
Напротив солнца низкого и плещет на пески.Проходит зелень бледная, на отмелях кусты,
А ей навстречу — желтые сосновые плоты.А на плотах, что движутся с громадою реки
Напротив зыби плещущей, орут плотовщики, Мужицким пахнет варевом, костры в дыму трещат —
И рдеет красным заревом на холоде закат.
Живая речь, живые звуки,
Зачем вам чужды плоть и кровь?
Я в вас облек бы сердца муки —
Мою печаль, мою любовь.
В груди огонь, в душе смятенье
И подавленной страсти стон,
А ваше мерное теченье
Наводит скуку или сон…
Так, недоступно и незримо,
В нас зреет чувство иногда,
Хор ко златому векy
Блаженны времена настали,
И Истинны лучем Россию облистали,
Подсолнечна внемли!
Астрея на земли,
Астрея во странах Российских водворилась,
Астрея воцарилась.
Рок щедрый рек:
Настани Россам ты Златой желанный век;
И се струи Российских рек;
Кто гнаться за чужим охоч, свое теряет,
Как подлинно о том нас басня уверяет.
Собака мяса часть через реку несла,
И, тень свою узрев в воде, когда плыла,
Подумала, что пес такую ж мчит находку,
И, чтобы вырвать, вдруг хотела взять за глотку.
Завистливый кобель как рак на мель попал,
Свой упустил кусок, другого не достал.
Желтые реки текут к бесконечности
Где-то созрели унылые льды
Рухнули скалы младыя беспечности
Воплями буйно летящей орды
Созданы сломаны снова столетия
Тянется жуткий плакучий пустырь
Речь низвелась к хрипоте междуметия
Мечется гладный-озябший упырь.
Там в нищете в неизвестности каменной
Спелого ветра не зная черты
Волны Рейна, реки этой чудной,
Отражают, чаруя мой взор,
Кельн, большой и священный наш город,
И его исполинский собор.
В том соборе есть образ, написан
На золоченной коже. Меж туч
Моей жизни пустынной приветно
Он светил, как живительный луч.
Я речь держу… Да слушает, кто хочет! —
Черствеет с каждым днем суровый мир.
Порок гремит, сверкает и грохочет.
Он — бог земли! Он — мировой кумир!
Я речь держу… Да слушает, кто может! —
Искусство попирается стопой.
Его огонь болотный мрак тревожит,
Его огонь ослаб перед толпой.
Я речь держу… Да слушает, кто верит! —
Настанет день — искусство станет звук:
Хмурая застигла ночь,
На пути — бурьян…
Дышит холодом с реки,
Каплет сквозь туман.
Но как будто там — вдали,
Из-под этих туч,
За рекою — огонька
Вздрагивает луч…
И как будто где-то там
Голоса в кустах…
Автомобиль напомнил о клопе,
и мне, гуляющему с лютней,
все показалось мельче и уютней
на берегу реки на букву «пэ»,
петлявшей, точно пыльный уж.
Померкший взор опередил ботинки,
застывшие перед одной из луж,
в чьем зеркале бутылки
деревьев, переполненных своим
вином, меняли контуры, и город
По берегам реки холодной —
Ей скоро на́ зиму застыть —
В глубоких сумерках наносных
Тончайших льдин не отличить.
Вдруг — снег. Мгновенно забелела
Стремнина там, где лед стоял,
И белым кружевом по черни
Снег берега разрисовал.
Живу во сне, а наяву
сижу-дремлю.
И тех, с которыми живу,
я не люблю.Просторы, реки, облака,
того-сего.
И да не дрогнула б рука,
сказал, кого.Но если честным быть в конце
и до конца —
лицо свое, в своем лице
лицо отца.За этот сумрак, этот мрак,
Есть трава — растет
Возле тихих рек.
И не каждый год
Та трава цветет,
А когда придет
Человек.
Рост ее — стрела,
И красив узор.
Та трава была
Много раз светла,
Они спустились до реки
Смотреть на зарево заката.
Но серебрились их виски
И сердце не было крылато.
Промчался длинный ряд годов,
Годов унынья и печали,
Когда ни алых вечеров,
Ни звезд они не замечали.
Вот все измены прощены
И позабыты все упреки,
У шумной набережной вспугнутой реки
Четвертый день со смехом чинят лодки,
Болтают топоры. Горят бутылки водки.
На поживших бортах танцуют молотки.
Вспененная вода расплавила тюрьму.
Зашейте паруса. Пора визжать рубанку.
Облезлый нос покроем ярь-медянкой,
белилам отдадим высокую корму.
Но едкой копотью закрылись берега,
короткая пила рыдает слишком резко,
Лето, лето, сказочное лето!
От чудес кружится голова…
Вот в кольчугах радужного цвета
Из реки выходят острова!
В чешуе, в мерцании ракушек,
С непокрытой гривой тальников,
Из дворов прибрежных деревушек
Молча в плен уводят рыбаков…
На пески, затянутые тиной,
К мелководьям, острым, как мечи,