Безумье, скаредность, и алчность, и разврат
И душу нам гнетут, и тело разедают;
Нас угрызения, как пытка, услаждают,
Как насекомые, и жалят и язвят.
Упорен в нас порок, раскаянье – притворно;
За все сторицею себе воздать спеша,
Опять путем греха, смеясь, скользит душа,
Слезами трусости омыв свой путь позорный.
Через кладби́ще путь лежит,
Кресты чернеют, снег блестит,
Скрыв ряд могил от взора;
Старик-пасто́р домой идет,
Луна над церковью встает, —
Наступит полночь скоро.
В сияньи месячных лучей,
Стоит малютка у дверей;
Бледна, глядит несмело.
ОдинИдут тысячелетья мимо.
Свет солнца прогоняет тень,
И над землей неутомимо
Уходит ночь, приходит день.Природа та же всё от века,
В убранстве прежней красоты,
И возмущают человека
Всё те ж надежды и мечты.Решеньем древнего вопроса
Всё занят он, а между тем
Катятся времени колеса,
Неудержимые ничем.И, жаждой мучимый, с вершины
Иду я с сынишком вдоль чистого поля
Пробитой тропинкой. Кругом — всё цветы,
И рвет их, и бабочек ловит мой Коля.
Вот мельница, речка, овраг и кусты.
Постой-ка, там дальше начнется болото…
Вдруг слышим — вдали и стучит и гремит
Всё пуще, — и видим — громадное что-то
По светлой черте горизонта летит. Непонятное явленье
Посреди златого дня!
Что такое? В изумленье
К дому по Бассейной, шестьдесят,
Подъезжает извозчик каждый день,
Чтоб везти комиссара в комиссариат —
Комиссару ходить лень.
Извозчик заснул, извозчик ждет,
И лошадь спит и жует,
И оба ждут, и оба спят:
Пора комиссару в комиссариат.
На подъезд выходит комиссар Зон,
К извозчику быстро подходит он,
Закурилися туманы
Над водой.
Пляшут пляску корриганы,
Светит месяц молодой.
Тени легкие мелькают,
К стану стан.
В быстрой пляске приникают
К корригане корриган.
Вступая в круг счастливцев молодых,
Я мыслил там — на миг товарищ их —
С веселыми весельем поделиться
И юношей блаженством насладиться.
Но в сем кругу меня мой Гений ждал!
Там Эверс мне на братство руку дал…
Благодарю, хранитель-провиденье!
Могу ль забыть священное мгновенье,
Когда, мой брат, к руке твоей святой
Я прикоснуть дерзнул уста с лобзаньем,
Да, я поэт трагической забавы,
А все же жизнь смертельно хороша.
Как будто женщина с линейными руками,
А не тлетворный куб из меди и стекла.
Снует базар, любимый говор черни.
Фонтан Бахчисарайский помнишь, друг?
Так от пластических Венер в квадраты кубов
Провалимся.
Перелистай историю России,
Прочти ее за годом год подряд.
О мужестве, о храбрости, о силе
Народа нашего
страницы говорят.
Когда враги шли по полям Отчизны
И гром войны над нивами гремел, —
Ни сил своих, ни крови и ни жизни
Народ для Родины великой не жалел.
Уже захватчик пел: ликуй и веселися!
Ахмет-Оглы берет свою клюку
И покидает город многолюдный.
Вот он идет по рыхлому песку,
Его движенья медленны и трудны.
— Ахмет, Ахмет, тебе ли, старику,
Пускаться в путь неведомый и чудный?
Твое добро враги возьмут сполна,
Тебе изменит глупая жена. —«Я этой ночью слышал зов Аллаха,
Аллах сказал мне: — Встань, Ахмет-Оглы,
Забудь про все, иди, не зная страха,
Ноябрь, зимы посол, подчас лихой старик
И очень страшный в гневе,
Но милостивый к нам, напудрил свой парик
И вас уже встречать готовится в Белеве;
Уж в Долбине давно,
В двойное мы смотря окно
На обнаженную природу,
Молились, чтоб седой Борей
Прислал к нам поскорей
Сестру свою метель и беглую бы воду
Язык, великолепный наш язык.
Речное и степное в нем раздолье,
В нем клекоты орла и волчий рык,
Напев, и звон, и ладан богомолья.
В нем воркованье голубя весной,
Взлет жаворонка к солнцу — выше, выше.
Березовая роща. Свет сквозной.
Небесный дождь, просыпанный по крыше.
Н. и С. Чукаловым
1.
Таверна в Дуннице
Нам захотелось чаю. Мы в корчму
Заехали. Полна простонародья
Она была, и, ясно, никому
Мест не найти в часы чревоугодья…
Тут встал один, а там встает другой,
С улыбками опрастывая стулья,
И вскоре чай мы пили огневой
Ключ и Море это — двое,
Хор и голос это — два.
Звук — один, но все слова
В Море льются хоровое.
Хор запевает,
Голос молчит.
«Как Небеса распростертые,
Крылья раскинуты птиц
(Посвящ. П. М. Ковалевскому)
На заоблачных горах,—
На холодных высотах,
Родила меня та мгла,
Что с земли к звездам плыла;
Но,— пригретый выше туч
Лаской божьего луча,
Я растаял в чистый ключ
И, едва-едва журча,
Роюсь змейкою живой
Легавым быть, готов был умереть я,
Отгрохать юбилей — и на тот свет!
Но выяснилось: вовсе не рубеж десятилетье,
Не юбилей, а просто — десять лет.И всё-таки «Боржома» мне налей
За юбилей.
Такие даты редки!
Ну ладно, хорошо, не юбилей,
А, скажем, две нормальных пятилетки.Так с чем мы подошли к «неюбилею»?
За что мы выпьем и поговорим?
За то, что все вопросы и в «Конях», и в «Пелагее» —
Хвала тебе, сон мертвых крепкий!
Лобзанью уст хвала твоих!
Ты прочный мир несешь на них,
Путь жизни изглаждаешь терпкий,
Сушишь горячих токи слез;
Ты пристань бурею носимых,
Предел мятущих душу грез;
Ты врач от язв неисцелимых;
Сынов ты счастья ложный страх:
Зло, в их рожденное умах.
Смотря в немой кристалл, в котором расцветали
Пожары ломкие оранжевых минут,
Весь летаргический, я телом медлил тут,
А дух мой проходил вневременныя дали.
Вот снова об утес я раздробил скрижали,
Вот башня к башне шлет свой колокольный гуд.
Вот снова гневен Царь, им окровавлен шут.
Вот резкая зурна. И флейты завизжали.
Гроза прошла… По улице опять,
Кудахтая, расхаживают куры,
И в воздухе щебечет птичек хор…
Смотрите! там, на западе, в горах
Как просветлело все… Озарены
Луга сияньем солнца и, сверкая,
Бежит ручей извилистый в долине…
Движенье, шум повсюду… всем легко,
И все за труд поденный свой спешат
Приняться вновь, с душой повеселевшей:
Я, двух корабликов хозяин с юных лет,
Стал снаряжать их в путь; один кораблик мой
Ушел в прошедшее, на поиски людей,
Прославленных молвой,—
Другой — заветные мечты мои помчал
В загадочную даль,— в туман грядущих дней,
Туда, где братства и свободы идеал,
Но — нет еще людей.
По Руси великой, без конца, без края,
Тянется дорожка, узкая, кривая,
Чрез леса да реки, по лугам, по нивам,
Все бежит куда-то шагом торопливым.
И чудес, хоть мало встретишь той дорогой,
Но мне мил и близок вид ее убогой.
Утро ли займется на́ небе румяном,
Вся она росою блещет под туманом,
Ветерок разносит из поляны сонной
Скошенного сена запах благовонный;
Я ехал в Ашхабад. Проснулся на рассвете.
Тишь. Маленькая станция. Дома.
Пески. Безоблачное небо. Ветер.
Сосед взглянул в окно: — Ахча-Куйла.
Я выбежал, не в силах скрыть волненье.
Мне ветер руки теплые простер.
И тенью горя, самой грустной тенью
Подернулся безоблачный простор.
Вот здесь вы шли, детишек вспоминали,
Вот здесь страдали вы, не проливая слез.
Я иду. Спотыкаясь и падая ниц,
Я иду.
Я не знаю, достигну ль до тайных границ,
Или в знойную пыль упаду,
Иль уйду, соблазненный, как первый в раю,
В говорящий и манящий сад,
Но одно — навсегда, но одно — сознаю;
Не идти мне назад!
Зной горит, и губы сухи.
Дали строят свой мираж,
Позабывши о твердом стремленьи
И закрывши от света глаза,
Я, как прежде, впадаю в волненье,
И дрожит на реснице слеза.Снова стих я зову позабытый;
Снова рифма мне сладко звучит;
Снова голос, не вовсе убитый,
Поднялся и опять говорит.Снова сердце, всё полное чувства,
Подымает свою старину,
Снова юность, любовь и искусство
Предстают сквозь времен пелену.Но минута глубоко печальна;
На жизнь надеяться страшась,
Живу, как камень меж камней,
Излить страдания скупясь:
Пускай сгниют в груди моей.
Рассказ моих сердечных мук
Не возмутит ушей людских.
Ужель при сшибке камней звук
Проникнет в середину их?
Хранится пламень неземной
Засни, дитя, спи, ангел мой!
Мне душу рвет твое стенанье!
Ужель страдать и над тобой?
Ах, тяжко и одно страданье! Когда отец твой обольстил
Меня любви своей мечтою,
Как ты, пленял он красотою,
Как ты, он прост, невинен был!
Вверялось сердце без защиты,
Но он неверен; мы забыты.Засни, дитя! спи, ангел мой!
Мне душу рвет твое стенанье!
Когда вернулся я в один из вечеров
Печален, одинок, под свой родимый кров,
Как зверь затравленный, и мысль моя пылала
Под сумрачным челом, бледневшим от тоски —
Деревья, и кусты вдоль берега реки,
Все, что дитятею меня когда-то знало,
Дивилось, что во тьме бреду я одинок,
И словно говорил мне каждый их листок:
— Меж тем, как мы к земле прикованы корнями,
И только наша тень свершает краткий путь,
Не бряцай, печальна лира,
Громкой песни ты сей час,
Благодетельница мира
Удалилася от нас.
Муз богиня удалилась,
Из Петрополя сокрылась
Матерь от своих детей:
Солнцу красному подобно,
Счастье, кажется, народно
Укатилося за ней.
ВИДЕНИЕ
Пророк, с душой восторженной поэта,
Чуждавшейся малейшей тени зла,
Один, в ночной тиши, вдали от света,
Молился он, — и Тень к нему пришла.
Святая Тень, которую увидеть
Здесь на земле немногим суждено.
Тем избранным с ней говорить дано,
Что могут бескорыстно ненавидеть
‘Вход воспрещается’ — как часто надпись эту
Встречаешь на вратах, где хочешь ты войти,
Где входят многие, тебе ж, посмотришь, нету
Свободного пути! Там — кабинет чудес, там — редкостей палата!
Хотел бы посмотреть! Туда навезено
Диковин множество и мрамора, и злата, —
Пойдешь — воспрещено! Там, смотришь, голова! Прекрасной мысли, знанья
Ты пробуешь ввести в нее отрадный свет —
Напрасно! Тут на лбу, как на фронтоне зданья,
Отметка: ‘Впуска нет’. А там — храм счастия, кругом толпы народа,
Прости, прости мой край родной!
Ты тонешь в лоне вод.
Ревет под ветром вал морской,
Свой крик мне чайка шлет.
На запад, солнцу по пути,
Плыву во тьме ночной.
Да будет тих твой сон! прости,
Прости, мой край родной!
Не долго ждать: гоня туман,
Иной судьбы, казалось, не желая,
К несбыточному больше не стремясь,
Так медленно, так нехотя жила я,
В чужую жизнь стучаться утомясь.
Ступала от удачи к неудаче,
На близкое смотря издалека,
Когда, мои пути переиначив,
Их повела холодная река.
Так палый лист уносится теченьем
Куда-то в неизвестность. И пришло
(У ГРОБА И. С. ТУРГЕНЕВА).
Он не нуждается ни в лаврах, ни в цветах,
И фимиам земли недужной и растленной
Не долетит к тому, кто в страшных глубинах
Вселенной ищет путь к Источнику вселенной.
Нет, бюсты и венки, и этот фимиам
Не вам и не его благословенной тени,
А родине — за то, что подарила нам
Истолкователя трех наших поколений.—
Поэта русских дум, — за то тепло и свет,
С коршуном сходно,
Что, на тяжелых утренних тучах
Тихим крылом почивая,
Ищет добычи, — пари,
Песня моя.
Ибо Бог
Каждому путь его
Предначертал,
Коим счастливец
Дню минувшему замена
Новый день.
Я с ним дружна.
Как зовут меня?
«Зарема!»
Кто я?
«Девочка одна!»
Там, где Каспий непокладист,
Я расту, как все растут.