День меняется на вечер, коротается,
Солнце красное на Запад содвигается.
Лес зелёный на пределах стал светлей,
Лес зелёный в чаще принял тьму теней.
В путь-дорогу, в путь-дорогу, в даль скитания,
Воздохнув, пошли, идут мои мечтания.
Белый лик, тесовый гроб, туман, тоска.
В путь-дорогу. В путь. Дорога далека.
Месяца не видно. Светит Млечный Путь.
Голову седую свесивши на грудь,
Спит ямщик усталый. Кони чуть идут.
Звёзды меж собою разговор ведут.
Звёзды золотые блещут без конца.
Звёзды прославляют Господа Творца.
«Господи», спросонок прошептал ямщик,
И, крестясь, зевает, и опять поник.
И опять склонил он голову на грудь.
И скрипят полозья. Убегает путь.
Путь туда — бесповоротный,
В безызвестную страну,
Может, к низости болотной,
Может, в вечную Весну,
Может, к радости вольготной,
Может, в омут, вниз, ко дну.
Лютый зверь туда прорыщет,
И навек прощайся с ним,
Путь туда едва кто ищет,
У живых он нелюбим,
В те дни, когда везде был Млечный Путь,
Я полюбил несдержанность мечтанья,
И верю, звездный хаос мирозданья
В моих словах блеснет когда-нибудь.
Теперь! Сейчас! Вольнее дышит грудь.
Я полон сладкой дрожью ожиданья,
Они встают, забытые преданья,
Погасшие, хотят опять блеснуть.
Я вижу первозданную планету,
Воздушную, как остров голубой,
Окопы древние, Змеиные валы,
Извивно-тяжкие мечты подземной мглы,
Кругосоздания из марева бесов,
Как перебраться к вам? — Через бездонный ров.
Созвездья слитные, вы, гроздья высоты,
Змеиноликости, и ты, Луна, и ты,
Звезда Вечерняя, венец свершенных дней,
Где путь к вам? — Чрез эфир, в котором нет путей.
О, души женские, плененные мечтой,
Вы, сочетавшие змеиность с красотой,
Я ждал его с понятным нетерпеньем,
Восторг святой в душе своей храня,
И сквозь гармонию молитвенного пенья
Он громом неба всколыхнул меня.
Издревле благовест над Русскою землею
Пророка голосом о небе нам вещал;
Так солнца луч весеннею порою
К расцвету путь природе освещал.
К тебе, о Боже, к Твоему престолу,
Где правда, Истина светлее наших слов,
Еду я из поля в поле, поле в поле, и луга,
Долог путь, и нет мне друга, всюду чувствую врага.
По вечерним еду зорям, и по утренней заре,
Умываюся росою в раноутренней поре.
Утираюсь ясным солнцем, облекаюсь в облака,
Опоясался звездами, и светла моя тоска.
О, светла тоска, как слезы, звездным трепетом жива,
Еду полем, в чистом поле Одолень растет трава.
Одолень-траву сорвал я, ей на сердце быть, цвети,
Сделай легкой путь-дорогу, будь подмогой мне в пути.
Далеко идут — идут пути.
Ждут ли нас, в конце их, за горами?
Есть ли Бог? Он сжалится ль над нами?
Есть ли Бог, и как Его найти?
Затаив невыраженный вздох,
Я прошел несчетные дороги.
Мозг болит, болят глаза и ноги.
Я не знаю, братья, есть ли Бог.
Близ Синего камня песок золотой,
Песок золотой измельченный Водой.
Вода голубая прозрачная днем,
И черная злая во мраке ночном.
Близ Синего камня песок золотой,
И падает с Неба звезда за звездой.
Вода умножает и точит песок,
А Камень все тот же и путь вес далек.
Пути все далеки для тех кто идет
Песком измельченным над сказкою вод.
Но разве тучи не рабы?
СлучевскийНет рабства в мире, если все — одно.
Сам создал я неправду мирозданья,
Чтоб было ей в грядущем суждено,
Пройдя пути измены и страданья,
Вернуться вновь к таинственной черте,
Где примет все иные очертанья,
Где те же мысли — вот, уже не те.
Так серые пары, покинув травы,
Возносятся к безмерной высоте,
Святой Георгий, убив Дракона,
Взглянул печально вокруг себя.
Не мог он слышать глухого стона,
Не мог быть светлым — лишь свет любя.
Он с легким сердцем, во имя Бога,
Копье наметил и поднял щит.
Но мыслей встало так много, много,
И он, сразивши, сражен, молчит.
И конь святого своим копытом
Ударил гневно о край пути.
Пять чувств — дорога лжи. Но есть восторг экстаза,
Когда нам истина сама собой видна.
Тогда таинственно для дремлющего глаза
Горит узорами ночная глубина.
Бездонность сумрака, неразрешенность сна,
Из угля черного — рождение алмаза.
Нам правда каждый раз — сверхчувственно дана,
Когда мы вступим в луч священного экстаза.
В душе у каждого есть мир незримых чар,
Как в каждом дереве зеленом есть пожар,
Близ потока могучею звезд,
Разметавшихся в Небе как мост,
Что до Вечности тянется в Море,
Возле млечных сияний пути,
Где приходится мертвым идти,
Светят звездочки — Девичьи Зори.
Эти звездочки светят для глаз
Не минуту, не год, и не час,
Нет, все время, покуда есть очи.
И не млечный, не белый в них свет,
Я тихо сплю на дне морском,
Но близок мир земли.
Я вижу, верховым путем
Проходят корабли.
И видя бледность глубины
И жемчуга ее,
Я вспоминаю зыбь волны,
Тревожу забытье.
Бежит прилив, растет прибой: —
«Усни! Усни! Ты спишь?
Люди Солнце разлюбили, надо к Солнцу их вернуть,
Свет Луны они забыли, потеряли Млечный путь.
Развенчав Царицу-Воду, отрекаясь от Огня,
Изменили всю Природу, замок Ночи, праздник Дня.
В тюрьмах дум своих, в сцепленьи зданий-склепов, слов-могил
Позабыли о теченьи Чисел, Вечности, Светил.
Но качнулось коромысло золотое в Небесах,
Мысли Неба, Звезды-Числа, брызнув, светят здесь в словах.
Здесь мои избрали строки, пали в мой журчащий стих,
Чтоб звенели в нем намеки всех колодцев неземных.
Спите, полумёртвые увядшие цветы,
Так и не узнавшие расцвета красоты,
Близ путей заезженных взращённые Творцом
Смятые невидевшим тяжёлым колесом.
В час, когда все празднуют рождение весны,
В час, когда сбываются несбыточные сны,
Всем дано безумствовать, лишь вам одним нельзя,
Возле вас раскинулась заклятая стезя.
Мы должны бежать от боли,
Мы должны любить ее.
В этом правда высшей Воли,
В этом счастие мое.
Сам себя из вечной сферы
Устремил я с высоты,
В область времени и меры,
В царство мысли и мечты.
И отпавши от начала,
Полновольная душа
Были когда-то три страстные,
Были три вещих Сестры
Старшую звали Ласкавицей,
Среднюю звали Плясавицей,
Младшую звали Летавицей,
Жили они для игры.
Жили они для веселия,
Взять, заласкать, заплясать.
Что ж, говорят, в самом деле я
Сердце-то буду вязать?
Верьте мне, обманутые люди,
Я, как вы, ходил по всем путям.
Наша жизнь есть чудо в вечном Чуде,
Наша жизнь — и здесь, и вечно там.
Я знаком с безмерностью страданий,
Я узнал, где правда, где обман.
Яркий ужас наших испытаний
Нам не для насмешки плоской дан.
Верьте мне, неверящие братья,
Вы меня поймете через день.
Там на море-Океане,
Там на острове-Буяне,
Светит камень-Алатырь,
А кругом и даль и ширь
На огне там есть доска,
На доске лежит тоска,
Не одна тоска, смотри,
Не одна, а тридцать три.
И мечутся тоски,
Кидаются тоски,
Ровное, чистое,
Поле путистое,
Путь убегает — куда?
К недостижимому,
Счастью любимому.
Счастье, блеснешь ли когда?
Только пойдешь к тебе,
Только речешь Судьбе
Дай же мне, дай мне мой Рай, —
Поле меняется,
Я людей повстречал на степи неоглядной,
В беспредельном скитаньи своем,
У костра, в час Луны предрассветно-прохладной,
Нисходившей небесньм путем.
Трепетанья костра горячо расцвечали
Бледнолицых печальных людей,
И рыдания флейт, в их напевной печали,
Разносились по шири степей.
Я спросил их, о чем эти звонкие стоны,
И ответил один мне из них:
1
Пробуждается с весною,
Переливною волною
Зеленеет на ветвях.
Отзовется гулким эхом,
Криком, гиканьем, и смехом
Для потехи будит страх.
Кружит, манит, и заводит,
В разных обликах проходит,
Три полудницы-девицы
У лесной сошлись криницы,
Час полдневный в этот миг
Прозвенел им в ветках, в шутку,
И последнюю минутку
Уронил в лесной родник.
И одна из тех причудниц,
Светлокудрых дев-полудниц
Говорит меж двух сестер:
«Вот уж утро миновало,
Поехал Светогор путем-дорогой длинной,
Весь мир кругом сверкал загадкою картинной,
И сила гордая была в его коне.
Подумал богатырь «Что в мире равно мне?»
Тут на пути его встречается прохожий.
Идет поодаль он И смотрит Светогор: —
Прохожий-то простой, и с виду непригожий,
Да на ногу он скор, и конь пред ним не спор.
Поедет богатырь скорей — не догоняет,
Потише едет он — все так же тот идет
Пророк, с душой восторженной поэта,
Чуждавшейся малейшей тени зла,
Один, в ночной тиши, вдали от света,
Молился он, — и Тень к нему пришла.
Святая Тень, которую увидеть
Здесь на земле немногим суждено.
Тем избранным с ней говорить дано,
Что могут бескорыстно ненавидеть
И быть всегда — с Любовью заодно.
И долго Тень безмолвие хранила,
В одной из стран, где нет ни дня, ни ночи,
Где ночь и день смешались навсегда,
Где миг длинней, но век существ короче.
Там небо — как вечерняя вода,
Безжизненно, воздушно, безучастно,
В стране, где спят немые города.
Там все в своих отдельностях согласно,
Глухие башни дремлют в вышине,
И тени — люди движутся безгласно.
Там все живут и чувствуют во сне,
Язык, великолепный наш язык.
Речное и степное в нем раздолье,
В нем клекоты орла и волчий рык,
Напев, и звон, и ладан богомолья.
В нем воркованье голубя весной,
Взлет жаворонка к солнцу — выше, выше.
Березовая роща. Свет сквозной.
Небесный дождь, просыпанный по крыше.
1Уходят дни. И вот уж десять лет
Прошло с тех пор, как смерть к тебе склонилась.
Но смерти для твоих созданий нет,
Толпа твоих видений, о поэт,
Бессмертием навеки озарилась.2В немом гробу ты спишь глубоким сном.
Родной страны суровые метели
Рыдают скорбно в сумраке ночном,
Баюкают тебя в твоей постели
И шепчут о блаженстве неземном.3Ты заслужил его. Во тьме невзгоды,
Когда, под тяжким гнетом, край родной,
В некотором царстве, за тридевять земель,
В тридесятом государстве — Ой звучи, моя свирель! —
В очень-очень старом царстве жил могучий сильный Царь,
Было это в оно время, было это вовсе встарь.
У Царя, в том старом царстве, был Стрелец-молодец.
У Стрельца у молодого был проворный конь,
Как пойдет, так мир пройдет он из конца в конец,
Погонись за ним, уйдет он от любых погонь.
Раз Стрелец поехал в лес, чтобы потешить ретивое,
Едет, видит он перо из Жар-Птицы золотое,
Иногда в пустыне возникают голоса, но никто не знает, откуда они.
Слова одного бедуина
1
О, Господи, молю Тебя, приди!
Уж тридцать лет в пустыне я блуждаю,
Уж тридцать лет ношу огонь в груди,
Уж тридцать лет Тебя я ожидаю.
О, Господи, молю Тебя, приди!
Мне разум говорит, что нет Тебя,
Но слепо я безумным сердцем верю,
1
И да, и нет — здесь все мое,
Приемлю боль — как благостыню,
Благославляю бытие,
И если создал я пустыню,
Ее величие — мое!
2
Весенний шум, весенний гул природы
В моей душе звучит не как призыв.
Среди живых — лишь люди не уроды,
(славянская сказка)Мать была. Двух дочерей имела,
И одна из них была родная,
А другая падчерица. Горе —
Пред любимой — нелюбимой быть.
Имя первой — гордое, Надмена,
А второй — смиренное, Маруша.
Но Маруша все ж была красивей,
Хоть Надмена и родная дочь.
Целый день работала Маруша,
За коровой приглядеть ей надо,
Всюду звон, всюду свет,
Всюду сон мировой.
Будем как Солнце
И, вечно вольный, забвеньем вею.
Тишина
1
Ветер веющий донес
Вешний дух ветвей.
Кто споет о сказке грез?
Дразнит соловей.