Покидает солнце воды
И восходит в высоту,
Ясный день всея природы
Открывает красоту;
Стадо Дафнино пасется
Без пастушки на лугу.
Дафна, сидя на брегу,
Горькими слезами льется.
Поле сладкими плодами
Изобилует всегда,
Месяц с ясными звездами
Не разлучен никогда.
День, вчера который минул,
За собою день влечет;
Все порядочно течет,
А меня пастух покинул.
Отдали печальны мысли,
Утоли плачевный стон,
Постоянства ты не числи
Всей природе без препон;
Поле, полное снегами,
Видим в прежней ли красе?
Дни почти различны все,
Воды бьются с берегами,
Тучи солнце закрывают,
Месяц кроется от звезд,
А любовники невест
Так подобно забывают.
Ветер дует, ветер рвет.
Выпускаем самолет.
Полетай, аэроплан,
За далекий океан.
На горе стоят избенки.
Под горой идут буренки
Тихими шагами,
С длинными рогами.
В поле одуванчики,
Белые болванчики,
С пышной головой
Встали над травой.
Земляника да черника,
Да зеленый мох…
Набирай-ка, насыпай-ка
Полный кузовок!
Под сосной высокой
Пень тихонько скрип, —
Лезет из-под моха
Толстый-толстый гриб.
Не боюсь одна в лесу:
Козу серую пасу,
Книжку читаю —
Я большая.
Лугом покатым,
Дальним путем,
Мы к октябрятам
В гости идем.
Вон на елке дятел пестрый,
Белые бока.
Он из щелки носом острым
Вытащил жука.
Солнце речку осветило,
Травы шелестят.
Утка плавать научила
Маленьких утят.
Двое сереньких козлят
По лужайке скачут.
С третьим прыгать не хотят
Он стоит и плачет.
Вот я письмо читаю,
А в глазах
Совсем не то,
Что в этих строках, нет.
Над полем, Поля,
Полнится гроза,
В саду срывает ветер
Яблонь цвет.
Ты пишешь:
«Милый,
Выйдешь — близок Дон,
И рядом дом.
Но нет тебя со мной.
Возьмешь волну донскую
На ладонь,
Но высушит ее
Полдневный зной».
Так пишешь ты…
В разбеге этих строк
Другое вижу я —
Шумят леса…
К тебе я ласков,
А к себе я строг
И грусти не хочу.
Ты мне близка.
Но как все это
Трудно описать,
Чтоб не обидеть…
Знаешь,
Я б сказал —
Меж нами нет границ
На много лет.
Над полем, Поля,
Полнится гроза,
В саду срывает ветер
Яблонь цвет.
В душе —
Дороги жизни
Между гроз,
А я иду,
Товарищи вокруг.
Попробуй это все понять
без слез
И, если можешь, — жди,
Мой милый друг.
Вдоль по берегу полями
Едет сын княжой;
Сорок отроков верхами
Следуют толпой.
Странен лик его суровый,
Всё кругом молчит,
И подкова лишь с подковой
Часто говорит.«Разгуляйся в поле», — сыну
Говорил старик.
Знать, сыновнюю кручину
Старый взор проник.
С золотыми стременами
Княжий аргамак;
Шемаханскими шелками
Вышит весь чепрак.Но, печален в поле чистом,
Князь себе не рад
И не кличет громким свистом
Кречетов назад.
Он давно душою жаркой
В перегаре сил
Всю неволю жизни яркой
Втайне отлюбил.Полюбить успев вериги
Молодой тоски,
Переписывает книги,
Пишет кондаки.
И не раз, в минуты битвы
С жизнью молодой,
В увлечении молитвы
Находил покой.Едет он в раздумье шагом
На лихом коне;
Вдруг пещеру за оврагом
Видит в стороне:
Там душевной жажде пищу
Старец находил,
И к пустынному жилищу
Князь поворотил.Годы страсти, годы спора
Пронеслися вдруг,
И пустынного простора
Он почуял дух.
Слез с коня, оборотился
К отрокам спиной,
Снял кафтан, перекрестился —
И махнул рукой.
Ах, зачем роса слезой холодной
На полях ложится,
Если люд рабочий, люд голодный
В нищете томится?
Иль не стало слез, нуждой рожденных,
Или их так мало,
Что на нивах, жаждою спаленных,
Полночь зарыдала?
Теплый ветер в стороне родимой
По полям гуляет.
Он не знает о нужде гонимой,
Тучи собирает.
Ветер! ветер! что ты ходишь в нивах?
Сохнешь там от пыли?
Или скупо слезы несчастливых
Землю оросили?
Выйдет солнце в небе ясном рано,
В утра час урочный,
Выпьет слезы белаго тумана
И росы полночной.
Разбегутся и растают грозы,
Хлеб взойдет обильно.
Но людския кто осушит слезы?
Солнце в них безсильно!
Солнце вешнее с дождем
Строят радугу вдвоем —
Семицветный полукруг
Из семи широких дуг.
Нет у солнца и дождя
Ни единого гвоздя,
А построили в два счета
Поднебесные ворота.
Радужная арка
Запылала ярко,
Разукрасила траву,
Расцветила синеву.
Блещет радуга-дуга.
Сквозь нее видны луга.
А за самым дальним лугом —
Поле, вспаханное плугом.
А за полем сквозь туман —
Только море-океан,
Только море голубое
С белой пеною прибоя.
Вот из радужных ворот
К нам выходит хоровод,
Выбегает из-под арки,
Всей земле несет подарки.
И чего-чего здесь нет!
Первый лист и первый цвет,
Первый гриб и первый гром,
Дождь, блеснувший серебром,
Дни растущие, а ночи —
Что ни сутки, то короче.
Эй, ребята, поскорей
Выходите, из дверей
На поля, в леса и парки
Получать свои подарки!
Поскорей, поскорей
Выбегай из дверей,
По траве босиком,
Прямо в небо пешком.
Ладушки!
Ладушки!
По радуге
По радужке,
По цветной
Дуге
На одной ноге,
Вниз по радуге верхом —
И на землю кувырком!
Довольно я кипел безумной суетою,
Довольно я сидел, склонившись за трудом.
Я твой, родная глушь, я снова твой душою,
Я отдохнуть хочу в безмолвии твоем!..
Не торопись, ямщик, — дай надышаться вволю!..
О, ты не испытал, что значит столько лет
Не видеть ни цветов, рассыпанных по полю,
Ни рощи, пеньем птиц встречающей рассвет!
Не радостна весна средь омута столицы,
Где бледный свод небес скрыт в дымовых клубах,
Где задыхаешься, как под плитой гробницы,
На тесных улицах и в каменных домах!
А здесь — какой простор! Как весело ныряет
По мягким колеям гремящий наш возок,
Как нежно и свежо лесок благоухает,
Под золотом зари березовый лесок…
Вот спуск… внизу ручей. Цветущими ветвями
Душистые кусты поникли над водой,
А за подъемом даль, зелеными полями
Раскинувшись, слилась с небесной синевой.
Андрею БеломуЯ бежал и спотыкался,
Обливался кровью, бился
Об утесы, поднимался,
На бегу опять молился.
И внезапно повеяло холодом.
Впереди покраснела заря.
Кто-то звонким, взывающим молотом
Воздвигал столпы алтаря.
На черте горизонта пугающей,
Где скончалась внезапно земля,
Мне почудился ты — умирающий,
Истекающий кровью, как я.
Неужели и ты отступаешь?
Неужели я стал одинок?
Или ты, испытуя, мигаешь,
Будто в поле кровавый платок?
О, я увидел его, несчастный,
Увидел красный платок полей…
Заря ли кинула клич свой красный?
Во мне ли грянула мысль о Ней?
То — заря бесконечного холода,
Что послала мне сладкий намек…
Что рассыпала красное золото,
Разостлала кровавый платок.
Из огня душа твоя скована
И вселенской мечте предана.
Непомерной мечтой взволнована —
Угадает Ее Имена.18 октября 1903
Рассыпались звезды, дрожат и горят;
За пашнями диво творится:
На воздухе синие горы висят,
И в полыми люд шевелится.
Подвинулось небо назад от земли,
Воде золотой уступило;
Без ветра плывут по воде корабли,
Бока их огнем охватило…
А ночь через лес торопливо ползет,
Ползет — и листа не зацепит;
Насупила брови, глазами сверкнет —
Широкое поле осветит.
Опять я с тоскою домой ворочусь.
Молчал бы, да нет моей мочи:
Один я средь поля пятном остаюсь,
Чернее и пашен, и ночи!
Гляжу и любуюсь: простор и краса…
В себя заглянуть только стыдно:
Закиданы грязью мои небеса,
Звезды ни единой не видно!..
Сжимает разбитую ногу
Гвоздями подбитый сапог,
Он молится грустному богу:
Молитвы услышит ли бог?
Промечут холодные зори
В поля золотые огни…
Шумят на багряном просторе
Зеленые вязы одни.
Лишь ветер, сорвавшийся с кручи,
Взвихрит серебристую пыль,
Да пляшет татарник колючий,
Да никнет безмолвно ковыль.
А ночью покроет дороги
Пропитанный слизью туман,
Протопчут усталые ноги,
Тревогу пробьет барабан.
Идет, под котомкой сгибаясь,
В дыму погибающих сел,
Беззвучно кричит, задыхаясь,
На знамени черный орел.
Протопчет, как дикая пляска,
Коней ошалелый галоп…
Опускается медная каска
На влажный запыленный лоб.
Поблекли засохшие губы,
Ружье задрожало в руке;
Запели дозорные трубы
В деревне на ближней реке…
Сейчас над сырыми полями
Свой веер раскроет восток…
Стучит тяжело сапогами
И взводит упругий курок…
Неуютная жидкая лунность
И тоска бесконечных равнин, —
Вот что видел я в резвую юность,
Что, любя, проклинал не один.
По дорогам усохшие вербы
И тележная песня колес…
Ни за что не хотел я теперь бы,
Чтоб мне слушать ее привелось.
Равнодушен я стал к лачугам,
И очажный огонь мне не мил.
Даже яблонь весеннюю вьюгу
Я за бедность полей разлюбил.
Мне теперь по душе иное…
И в чахоточном свете луны
Через каменное и стальное
Вижу мощь я родной стороны.
Полевая Россия! Довольно
Волочиться сохой по полям!
Нищету твою видеть больно
И березам и тополям.
Я не знаю, что будет со мною…
Может, в новую жизнь не гожусь,
Но и все же хочу я стальною
Видеть бедную, нищую Русь.
И, внимая моторному лаю
В сонме вьюг, в сонме бурь и гроз,
Ни за что я теперь не желаю
Слушать песню тележных колес.
Небо четко, небо сипе,
Жгучий луч палит поля;
Смутно жаждущей пустыней
Простирается земля;
Губы веющего ветра
Ищут, что поцеловать…
Низойди в свой мир, Деметра,
Воззови уснувших, мать!
Глыбы взрыхленные черны,
Их вспоил весенний снег.
Где вы, дремлющие зерна,
Замышляйте свой побег!
Званы вы на пир вселенной!
Стебли к солнцу устремя,
К жизни новой, совершенной,
Воскресайте, озимя!
И в душе за ночью зимней
Тоже — свет, и тоже — тишь.
Что ж, душа, в весеннем гимне
Ты проснуться не спешишь?
Как засеянное поле,
Простираются мечты,
И в огнистом ореоле
Солнце смотрит с высоты.
Брошен был порой осенней
И в тебя богатый сев, —
Зерна страсти и мучений,
Всколоситесь, как напев!
Время вам в движеньях метра
Прозвучать и проблистать.
Низойди в свой мир, Деметра,
Воззови к уснувшим, мать!
Окно и зелено и мутно,
В нем горизонта полоса;
Ее скрывают поминутно
Мимо летящие леса.
Стреляет темень фонарями,
А звезды с ними заодно
Стремятся низко над полями
И режут наискось окно.
Их быстрота неимоверна,
Они подобны беглецу;
Они сбегаются, наверно,
Обратно к старому крыльцу.
И хочется бежать полями,
Бежать, подобно беглецу,
За звездами и фонарями
Обратно к старому крыльцу.
Запутанной лесной тропою
Достиг бы я того звонка,
Когда б не знал, что не откроет
Дверей мне милая рука,
Когда б не знал, что по откосам
Другой состав стремится вдаль,
Что у тебя в глазах печаль,
А думы мчатся вслед колесам.
Во поле береза стояла, во поле кудрявая стояла,
Люли, люли, стояла, люли, люли, стояла.
Некому березу заломати, некому кудряву заломати.
Люли, и т. д.
Я ж пойду, погуляю, я ж пойду, погуляю,
Люли, и т. д.
Белую березу заломаю, (2)
Люли, и т. д.
Срежу с березы три пруточка, (2)
Люли, и т. д.
Сделаю три гудочка, (2)
Люли, и т. д.
Четвертую — балалайку, (2)
Люли, и т. д.
Стану в балалаечку играти, (2)
Люли, и т. д.
Пойду на новые сени, (2)
Люли, и т. д.
Стану я старова будити, (2)
Люли, и т. д.
Встань, мой старый, пробудися, (2)
Люли, и т. д.
Вот тебе помои, умойся, (2)
Люли, и т. д.
Вот тебе онуча, утрися, (2)
Люли, и т. д.
Вот тебе лопата, помолися, (2)
Люли, и т. д.
Вот тебе камень, удавися, (2)
Люли, люли, удавися. (2)
Низкий дом с голубыми ставнями,
Не забыть мне тебя никогда, —
Слишком были такими недавними
Отзвучавшие в сумрак года.
До сегодня еще мне снится
Наше поле, луга и лес,
Принакрытые сереньким ситцем
Этих северных бедных небес.
Восхищаться уж я не умею
И пропасть не хотел бы в глуши,
Но, наверно, навеки имею
Нежность грустную русской души.
Полюбил я седых журавлей
С их курлыканьем в тощие дали,
Потому что в просторах полей
Они сытных хлебов не видали.
Только видели березь да цветь,
Да ракитник, кривой и безлистый,
Да разбойные слышали свисты,
От которых легко умереть.
Как бы я и хотел не любить,
Все равно не могу научиться,
И под этим дешевеньким ситцем
Ты мила мне, родимая выть.
Потому так и днями недавними
Уж не юные веют года…
Низкий дом с голубыми ставнями,
Не забыть мне тебя никогда.
Сладко выйти в весеннее поле.
Ярко светит заря. Тишина.
Веет ветром, прохладой и волей,
И далекая песня слышна.Вновь весна. И осыпался иней,
Раскрывается трепетный лист.
Вечер русский, торжественно-синий,
Как ты благостен, нежен и чист! Вот оглянешься, так и поверишь,
Что напрасны тревога и грусть…
Никакой тебя мерой не смеришь,
О, Великая Красная Русь! Мать-отчизна! Ты долго томилась,
Восставая на черное зло,
Сколько гордых с неправдою билось,
Сколько смелых в бою полегло! Говорили они, умирая:
«Крепко знамя держите, друзья!
В нем величье родимого края,
В нем, Россия, свобода твоя!»И в несчетных мучительных жертвах
Наконец мы ее обрели.
Наконец-то воскресла из мертвых
Воля древняя русской земли! Расцветайте же, красные зори,
Наша гордость, и слава, и честь!
От Невы до Каспийского моря
Разносись, вдохновенная весть! Но сплотимся, друзья, наготове,
Не забудем в торжественный час .
О войне и о пролитой крови, —
Крови смелых, погибших за нас.Мы покончили с черной тоскою,
Так воспрянем, чудесно-сильны,
И подымем победной рукою
Ярко-алое знамя Весны!
1На небе закат меланхолический полусмерк.
Вселенной
Горизонт раздвинулся —
Головокружительно… Пылью засверкал фейерверк
Планетный. Дух кинулся
В вожделенный
Метафизический мир — неизведанный верх.2Ходули логические, мучившие — я снял. —
Трясины
Заблуждений, мудрости
Силлогистической — пройдены; дух радостно внял
Как таяли трудности…
О долины
Обворожительный — неба простор, вас ли объял? 3Вступаю, приплясывая, в приветливые поля,
Печалью
Упоен таинственной…
О, Уединение, нежная богиня, моля,
К тебе, я единственной
Чуть причалю,
Ты принимаешь милостиво в сумрак меня…4В озерах Забвения — прохладном хрустале
Купаюсь,
Забывая прежнее.
И высокомерие взрослого меркнет в стекле
Озер. Неизбежнее
Возрождаюсь
Благоговейно молящимся мальчиком Земле.5Окутанный сумраком дымчатой темноты,
Беззвездной,
Улыбаюсь думая:
«Я в небытии… я в прекраснейших полях пустоты.
О, Жизнь угрюмая,
Безвозмездно
Ты прожита!..» И ложусь на душистые цветы.6Целую цветы — благоуханнейшие уста,
Росою
Здесь снов не ваял Сансовино,
Не разводил садов Ле-Нотр.
Все, волей мощной и единой
Предначертал Великий Петр.
Остановив в болотной топи
Коня неистового скок,
Он повернул лицом к Европе
Русь, что смотрела на Восток;
Сковал седым гранитом реки,
Возвысил золоченый шпиль,
Чтоб в ясной мгле, как призрак некий,
Гласил он будущую быль.
Вдали — поля, поля России,
Усталый труд, глухая лень,
Всё те же нивы вековые
Всё тех же скудных деревень;
Вдали, как редкие цветенья,
Шумят несмело города,
В краях тоски и униженья,
Былого рабства и стыда.
Но Петроград огнями залит,
В нем пышный роскоши расцвет,
В нем мысль неутомимо жалит,
В нем тайной опьянен поэт,
В нем властен твой холодный гений,
Наш Кесарь-Август, наш Ликург!
И отзвуком твоих стремлений
Живет доныне Петербург!
Я заснул средь ночи. Тихо.
Звуков нет. Но в грёзе сна
Расцвела в полях гречиха
И цветочек синий льна.
Это таяла сосулька,
Капля звякнула в окно,
И затейница-рогулька,
Чу, вертит веретено.
«Что ж ты спишь? — мне прошептала. —
Выходи встречать весну…
Снега есть ещё немало,
Ничего… Иди же… Ну!»
Я пошёл мечтою спящей,
Всюду снег и талый лёд,
Наст осевший, наст хрустящий,
Льдинка ломкая поёт…
В поле я вступил, и звякнул
В прободённый лёд сапог…
Дед Мороз, нахмурясь, крякнул:
«Эх, уж пройден мой порог!»
Препоясан опояской,
Крепче он стянул кушак
И растаял белой сказкой,
Льда и снега талый знак…
Много слышал я и видел,
На родную став межу…
Да не будьте уж в обиде,
Я всего не расскажу…
Лишь скажу, что встал немножко
Поздновато ото сна…
Капля звякала в окошко,
Напевая мне: «Весна!»
Высоко стоит
Солнце на небе,
Горячо печет
Землю-матушку.
Душно девице,
Грустно на поле,
Нет охоты жать
Колосистой ржи.
Всю сожгло ее
Поле жаркое,
Горит-горма все
Лицо белое.
Голова со плеч
На грудь клонится,
Колос срезаный
Из рук валится…
Не с проста ума
Жница жнет не жнет,
Глядит в сторону —
Забывается.
Ох, болит у ней
Сердце бедное,
Заронилось в нем —
Небывалое!
Она шла вчера
Нерабочим днем,
Лесом шла себе
По малинушку.
Повстречался ей
Добрый молодец;
Уж не в первый раз
Повстречался он.
Разминется с ней
Будто нехотя
И стоит, глядит
Как-то жалобно.
Он вздохнул, запел
Песню грустную;
Далеко в лесу
Раздалась та песнь.
Глубоко в душе
Красной девицы
Озвалась она
И запала в ней…
Душно,жарко ей,
Грустно на поле,
Нет охоты жать
Колосистой ржи…
Оделося сумраком поле. На темной лазури сверкает
Гряда облаков разноцветных. Бледнея, заря потухает.
Вот вспыхнули яркие звезды на небе одна за другой,
И месяц над лесом сосновый поднялся, как щит золотой;
Извивы реки серебристой меж зеленью луга блеснули;
Вокруг тишина и безлюдье: и поле и берег уснули;
Лишь мельницы старой колеса, алмаз рассыпая, шумят
Да с ветром волнистые нивы Бог знает о чем говорят,
На кольях, вдоль берега вбитых, растянуты мокрые сети;
Вот бедный шалаш рыболова, где вечером резвые дети
Играют трепещущей рыбой и ищут в траве водяной
Улиток и маленьких камней, обточенных синей волной;
Как лебеди, белые тучи над полем плывут караваном,
Над чистой рекою спят ивы, одетые легким туманом,
И, к светлым струям наклонившись, сквозь чуткий, прерывистый сон
Тростник молчаливо внимает таинственной музыке волн.
Эх, дороги…
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Знать не можешь
Доли своей:
Может, крылья сложишь
Посреди степей.
Вьется пыль под сапогами —
степями,
полями, -
А кругом бушует пламя
Да пули свистят.
Эх, дороги…
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Выстрел грянет,
Ворон кружит,
Твой дружок в бурьяне
Неживой лежит.
А дорога дальше мчится,
пылится,
клубится
А кругом земля дымится —
Чужая земля!
Эх, дороги…
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Край сосновый.
Солнце встает.
У крыльца родного
Мать сыночка ждет.
И бескрайними путями
степями,
полями —
Все глядят вослед за нами
Родные глаза.
Эх, дороги…
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Снег ли, ветер
Вспомним, друзья.
…Нам дороги эти
Позабыть нельзя.
Змея-Медяница, старшая меж змей,
Зачем учиняешь изъяны, и жалить, и жалишь людсй?
Ты, с медным гореньем в глазах своих злых,
Собери всех родных и чужих,
Не делай злодейств, не чини оскорбления кровною,
Вынь жало из тела греховного,
Чтоб огонь отравы притих.
А ежели нет, я кару придумал тебе роковую,
Тучу нашлю на тебя грозовую,
Тебя она частым каменьем побьет,
Молнией туча пожжет,
Успокоишься,
От тучи нигде не укроешься,
Ни под колодой, ни под межой,
Ни на лугу, ни в поле,
Ни в темном лесу, ни за травой,
Ни в норе, ни в овраге, в подземной неволе.
Чур меня, чур!
Сниму я с тебя. Медяница, двенадцать шкур,
Все разноцветные,
Глазу заметные,
И иные, для глаз неприметные,
Тебя самое сожгу,
По чистому полю развею!
Слово мое не прейдет, горе и смерть врагу,
Слово мое как Судьба, бойся встречаться с нею!
Сегодня я в лугах весь день цветы рвала,
Струившие с зарей свое благоуханье,
И пело все во мне, как пташка иль пчела,
Летящия в поля, встречая дня сиянье.
Но чем скорей цветы постигло увяданье—
Тем крепче я, в руке сжимая их, несла,
И рвутся из души не песни, а рыданья…
Что скажете вы все, чья дружба мне мила?
Нарвать еще цветов? Идти ли снова в поле?
Пусть это делает кто может, но не я!
Устала я душой, во мне нет силы боле,
Цветами прежними полна рука моя,
Пускай же их букет, в ней умирая, вянет,
Пока и для меня день смерти не настанет.
Вот и лето. Жарко, сухо;
От жары нет мочи.
Зорька сходится с зарёю,
Нет совсем и ночи.
По лугам идут работы
В утренние росы;
Только зорюшка займётся,
Звякают уж косы.
И ложится под косАми
Травушка рядами…
Сколько гнёзд шмелиных срежут
Косари косами!
Вот, сверкнув, коса взмахнула
И — одна минута —
Уж шмели вверху кружатся:
Нет у них приюта.
Сколько птичьих гнёзд заденут
Косари косою!
Сколько малых птичьих деток
Покосят с травою!
Им не враг косарь, — косою
Рад бы их не встретить;
Да трава везде густая —
Где ж их там заметить!..
Поднялось и заиграло
Солнце над полями,
Порассыпалось своими
Жгучими лучами;
По лугам с травы высокой
Росу собирает,
И от солнечного зноя
Поле высыхает.
А косить траву сухую —
Не косьба, а горе!
Косари ушли, и сохнет
Сено на просторе.
Солнце жарче всё и жарче:
На небе ни тучи;
Только вьётся над травою
Мошек рой летучий;
Да шмели, жужжа, кружатся,
Над гнездом хлопочут;
Да кобылки, не смолкая,
На поле стрекочут.
Вот и полдень. Вышли бабы
На поле толпами,
Полувысохшее сено
Ворошат граблями.
Растрясают, разбивают,
По лугу ровняют;
А на нём, со смехом, дети
Бегают, играют.
Растрясли, разворошили, —
С плеч долой забота!
Завтра за полдень другая
Будет им работа:
Подгребать сухое сено,
Класть его копнами,
Да возить домой из поля,
Навивать возами.
Вот и вечер. Солнце село;
Близко время к ночи;
Тишина в полях, безлюдье —
Кончен день рабочий.
Где-то в поле возле Магадана,
Посреди опасностей и бед,
В испареньях мёрзлого тумана
Шли они за розвальнями вслед.
От солдат, от их лужёных глоток,
От бандитов шайки воровской
Здесь спасали только околодок
Да наряды в город за мукой.
Вот они и шли в своих бушлатах –
Два несчастных русских старика,
Вспоминая о родимых хатах
И томясь о них издалека.
Вся душа у них перегорела
Вдалеке от близких и родных,
И усталость, сгорбившая тело,
В эту ночь снедала души их,
Жизнь над ними в образах природы
Чередою двигалась своей.
Только звёзды, символы свободы,
Не смотрели больше на людей.
Дивная мистерия вселенной
Шла в театре северных светил,
Но огонь её проникновенный
До людей уже не доходил.
Вкруг людей посвистывала вьюга,
Заметая мёрзлые пеньки.
И на них, не глядя друг на друга,
Замерзая, сели старики.
Стали кони, кончилась работа,
Смертные доделались дела…
Обняла их сладкая дремота,
В дальний край, рыдая, повела.
Не нагонит больше их охрана,
Не настигнет лагерный конвой,
Лишь одни созвездья Магадана
Засверкают, став над головой.
Т.И. Гиппиус
Жандарма потертая форма,
Носильщики, слёзы. Свисток —
И тронулась плавно платформа;
Пропел в отдаленье рожок.
В пустое, в раздольное поле
Лечу, свою жизнь загубя:
Прости, не увижу я боле —
Прости, не увижу тебя!
На дальних обрывах откоса
Прошли — промерцали огни;
Мостом прогремели колеса…
Усни, моё сердце, усни!
Несётся за местностью местность
Летит: и летит — и летит.
Упорно в лицо неизвестность
Под дымной вуалью глядит.
Склонилась и шепчет: и слышит
Душа непонятную речь.
Пусть огненным золотом дышит
В поля паровозная печь.
Пусть в окнах шмели искряные
Проносятся в красных роях,
Знакомые лица, дневные,
Померкли в суровых тенях.
Упала оконная рама.
Очнулся — в окне суетня:
Платформа — и толстая дама
Картонками душит меня.
Котомки, солдатские ранцы
Мелькнули и скрылись… Ясней
Блесни, пролетающих станций
Зелёная россыпь огней!
Снега нет в полях тоскливых,
И опять, уйдя с полей,
Память роется в архивах
Пожелтевших тополей.
Кто просил тебя и нанял —
Ногтем по сердцу скребя, —
Грустный труд воспоминаний
Взять сегодня на себя?
Да и что еще осталось
На седение зиме?
Листьев ржавая усталость
С тяготением к земле?
Или, слитая с листвою,
Слез наигранных слюда?
Это все уже не стоит
Ни страданий, ни труда…
Первый снег… — и с первым снегом
Наступающей зимы
Под глухим ее ночлегом
Это все уснет…
Это все уснет… И мы,
Мы, наверно, с базы ближней
Подадимся снова в путь,
С первым снегом, — первой лыжней
Накрест все перечеркнуть…
Не вовсе чуя бога света
В моей неполной голове,
Не веря ветреной молве,
Я благосклонного привета —
Клянусь парнасским божеством,
Клянуся юности дарами:
Наукой, честью и вином
И вдохновенными стихами —
В тиши безвестности не ждал
От сына музы своенравной,
Равно — торжественной и славной
И высшей рока и похвал.
Певец единственной забавы,
Певец вакхических картин,
И …ских дев и …ских вин,
И прозелит журнальной славы,
Так я тебя благодарю.
Бог весть, что в мире ожидает
Мои стихи, что буду я
На темном поле бытия,
Куда неопытность моя
Меня зачем-то порывает;
Но будь что будет — не боюсь;
В бытописаньи русских муз
Меня твое благоволенье
Предаст в другое поколенье,
И сталь плешивого косца,
Всему ужасная, не скосит
Тобой хранимого певца.
Так камень с низменных полей
Носитель Зевсовых огней,
Играя, на гору заносит.
Здравствуй, старое селенье,
Я знавал тебя давно.
Снова песни в отдаленьи,
И, как прежде, это пенье
На лугах повторено.
И широко за лугами
Лесом красится земля;
И зернистыми снопами
Скоро лягут под серпами
Отягченные поля.
Но, как зреющее поле,
Не цветут твои жнецы;
Но в ужасной дикой доле,
В сокрушительной неволе
Долго жили их отцы;
Но духовными плодами
Не блестит твоя земля;
Но горючими слезами,
Но кровавыми ручьями
Смочены твои поля.
Братья! Будьте же готовы,
Не смущайтесь - близок час:
Срок окончится суровый,
С ваших плеч спадут оковы,
Перегнившие на вас!
Будет полдень молчаливый,
Будет жаркая пора...
И тогда, в тот день счастливый,
Собирайте ваши нивы,
Пойте песни до утра!
О, тогда от умиленья
Встрепенуться вам черед!
О, тогда-то на селенье
Луч могучий просвещенья
С неба вольности блеснет!
Ты не знаешь, мой сын, что такое война!
Это вовсе не дымное поле сраженья,
Это даже не смерть и отвага. Она
В каждой капле находит свое выраженье.
Это — изо дня в день лишь блиндажный песок
Да слепящие вспышки ночного обстрела;
Это — боль головная, что ломит висок;
Это — юность моя, что в окопах истлела;
Это — грязных, разбитых дорог колеи;
Бесприютные звезды окопных ночевок;
Это — кровью омытые письма мои,
Что написаны криво на ложе винтовок;
Это — в жизни короткой последний рассвет
Над изрытой землей. И лишь как завершенье —
Под разрывы снарядов, при вспышках гранат —
Беззаветная гибель на поле сраженья.
Тает облачко тумана…
Чуть светает… Раным-рано
Вышел старый дед с клюкой.
Бел как лунь, в рубашке длинной,
Как из повести старинной, —
Ну, совсем, совсем такой!
Вот тропа за поворотом,
Где мальчишкой желторотым
К быстрой речке бегал дед…
В роще, в поле — он как дома,
Все вокруг ему знакомо
Вот уж семь десятков лет…
Семь десятков лет — не мало!..
Все случалось, все бывало…
Голод, войны и цари, —
Все ушло, покрылось новью…
И на новь глядит с любовью
Белый, высохший старик.
Он стоит, склонясь над нивой.
Золотой густою гривой
Колосится в поле рожь.
Нет межей во ржи огромной,
И своей полоски скромной
В этом море не найдешь.
Деловитый и серьезный,
Смотрит дед, и хлеб колхозный
Сердце радует ему.
— Эх! И знатно колосится! —
Дед хотел перекреститься,
Да раздумал… Ни к чему!
Ну! тащися, сивка,
Пашней, десятиной,
Выбелим железо
О сырую землю.
Красавица зорька
В небе загорелась,
Из большого леса
Солнышко выходит.
Весело на пашне.
Ну, тащися, сивка!
Я сам-друг с тобою,
Слуга и хозяин.
Весело я лажу
Борону и соху,
Телегу готовлю,
Зерна насыпаю.
Весело гляжу я
На гумно из скирды,
Молочу и вею…
Ну! тащися, сивка!
Пашенку мы рано
С сивкою распашем,
Зернышку сготовим
Колыбель святую.
Его вспоит, вскормит
Мать-земля сырая;
Выйдет в поле травка —
Ну! тащися, сивка!
Выйдет в поле травка —
Вырастет и колос,
Станет спеть, рядиться
В золотые ткани.
Заблестит наш серп здесь,
Зазвенят здесь косы;
Сладок будет отдых
На снопах тяжелых!
Ну! тащися, сивка!
Накормлю досыта,
Напою водою,
Водой ключевою.
С тихою молитвой
Я вспашу, посею.
Уроди мне, боже,
Хлеб — мое богатство!
Перевод Наума Гребнева
Мне кажется порою, что солдаты,
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю эту полегли когда-то,
А превратились в белых журавлей.
Они до сей поры с времен тех дальних
Летят и подают нам голоса.
Не потому ль так часто и печально
Мы замолкаем, глядя в небеса?
Сегодня, предвечернею порою,
Я вижу, как в тумане журавли
Летят своим определенным строем,
Как по полям людьми они брели.
Они летят, свершают путь свой длинный
И выкликают чьи-то имена.
Не потому ли с кличем журавлиным
От века речь аварская сходна?
Летит, летит по небу клин усталый —
Летит в тумане на исходе дня,
И в том строю есть промежуток малый —
Быть может, это место для меня!
Настанет день, и с журавлиной стаей
Я поплыву в такой же сизой мгле,
Из-под небес по-птичьи окликая
Всех вас, кого оставил на земле.
Родина святая,
Край прелестный мой!
Всё тобой мечтая,
Рвусь к тебе душой.
Но, увы, в неволе
Держат здесь меня,
И на ратном поле
Не сражаюсь я! День и ночь терзался
Я судьбой твоей,
В сердце отдавался
Звук твоих цепей.
Можно ль однородным
Братьев позабыть?
Ах, иль быть свободным,
Иль совсем не быть! И с друзьями смело
Гибельной грозой
За святое дело
Мы помчались в бой.
Но, увы, в неволе
Держат здесь меня,
И на ратном поле
Не сражаюсь я! И в плену не знаю,
Как война горит;
Вести ожидаю —
Мимо весть летит.
Слух убийств несется,
Страшной мести след;
Кровь родная льется, —
А меня там нет! Ах, средь бури зреет
Плод, свобода, твой!
День твой ясный рдеет
Пламенной зарей!
Узник неизвестный,
Пусть страдаю я, —
Лишь бы, край прелестный,
Вольным знать тебя!