Чу! Вихорь пронесся по чистому полю!
Чу! Крикнул орел в громовых облаках!
О, дайте мне крылья! О, дайте мне волю!
Мне тошно, мне душно в тяжелых стенах! Расти ли нагорному кедру в теплице,
И красного солнца и бурь не видать;
Дышать ли пигаргу свободно в темнице,
И вихря не веять и тучи не рвать? Ни чувству простора! Ни сердцу свободы!
Ни вольного лёту могучим крылам!
Все мрачно! Все пусто! И юные годы
Как цепи влачу я по чуждым полям.И утро заблещет, и вечер затлеет,
Петроградское небо мутилось дождем,
На войну уходил эшелон.
Без конца — взвод за взводом и штык за штыком
Наполнял за вагоном вагон.
В этом поезде тысячью жизней цвели
Боль разлуки, тревоги любви,
Сила, юность, надежда… В закатной дали
Были дымные тучи в крови.
И, садясь, запевали Варяга одни,
А другие — не в лад — Ермака,
Есть в наивных предвещаньях правда мудрая порой.
То, чему поверит сердце, совершит народ-герой.
Вот Сивилла развернула книгу тёмную судеб,
И прочла одну страницу в книге той гадалка Тэб.
«Прежде чем весна откроет ложе влажное долин,
Будет нашими войсками взят заносчивый Берлин,
И, награбленной добычей поживиться не успев,
Злой народ, который грабит, испытает Божий гнев».
О герой, народ бельгийский! Испытаний час настал.
Вся земля взята врагами, и Антверпен крепкий пал,
Черный крест на груди итальянца,
Ни резьбы, ни узора, ни глянца, -
Небогатым семейством хранимый
И единственным сыном носимый…
Молодой уроженец Неаполя!
Что оставил в России ты на поле?
Почему ты не мог быть счастливым
Над родным знаменитым заливом?
Довольно, пахарь терпеливый,
Я плуг тяжелый свой водил.
А. ХомяковЕще я долго поброжу
По бороздам земного луга,
Еще не скоро отрешу
Вола усталого — от плуга.
Вперед, мечта, мой верный вол!
Неволей, если не охотой!
Я близ тебя, мой кнут тяжел,
Я сам тружусь, и ты работай!
Литавры лебедей замолкли вдалеке,
Затихли журавли за топкими лугами,
Лишь ястреба кружат над рыжими стогами,
Да осень шелестит в прибрежном тростнике.
На сломанных плетнях завился гибкий хмель,
И никнет яблоня, и утром пахнет слива,
В веселых кабачках разлито в бочки пиво,
И в тихой мгле полей, дрожа, звучит свирель.
Подслушанные вздохи о детстве,
когда трава была зеленее,
солнце казалось ярче
сквозь тюлевый полог кровати,
и когда, просыпаясь,
слышал ласковый голос
ворчливой няни;
когда в дождливые праздники
вместо летнего сада
водили смотреть в галереи
Будут времена, когда, мертвы и слепы,
Люди позабудут солнце и леса
И до небосвода вырастут их склепы,
Едким дымом покрывая небеса.
Будут времена: не ведая желаний
И включивши страсть в обычные дела,
Люди станут прятать в траурные ткани
Руки и лицо, как некогда тела.Но тогда, я знаю, совершится чудо,
Люди обессилят в душных городах.
Овладеет ими новая причуда —
Вдоль по берегу полями
Едет сын княжой.
Сорок отроков верхами
Следуют толпой.
Странен лик его суровый,
Все кругом молчит,
И подкова лишь с подковой
Часто говорит.
В свирели мы с тобою
Играли иногда
И сладостной игрою
Пленялися тогда.
Тогда, среди забавы,
Среди полей, лугов,
Ты, просты видя нравы,
Желал простых стихов.
Там сельские дриады
Плясали вкруг тебя;
В германской дальней стороне
Увял великий бой.
Идет по выжженной стерне
Солдат передовой.
Лежит, как тяжкое бревно,
Вонючая жара.
Земля устала. Ей давно
Уж отдохнуть пора.И вот на берегу реки
И на краю земли
Присел солдат. И пауки
С ружьем за плечами, один, при луне,
Я по полю еду на добром коне.
Я бросил поводья, я мыслю о ней,
Ступай же, мой конь, по траве веселей!
Я мыслю так тихо, так сладко, но вот
Неведомый спутник ко мне пристает,
Одет он, как я, на таком же коне,
Ружье за плечами блестит при луне.
«Ты, спутник, скажи мне, скажи мне, кто ты?
Твои мне как будто знакомы черты.
Снова блеск твоих лучей
Землю осребрил;
Снова думам прежних дней
Сердце он открыл.
Ты глядишь печально в даль
На мои поля:
Иль тебя, мой друг, печаль
Трогает моя?
Жили-были три красные девицы.
Все три родные сестрицы,
Все три веселые, молодые,
У всех на кудрях венцы золотые.
И наскучила им девичья доля,
Смотрят одна другой грустнее,
И пошли они в чистое поле.
А в поле лес стоит, чернея…
«Гой ты, лес дремучий, зеленый,
Высылай нам, старый, смерть навстречу,
А. И. ГумилевойВзгляни, как злобно смотрит камень,
В нем щели странно глубоки,
Под мхом мерцает скрытый пламень;
Не думай, то не светляки! Давно угрюмые друиды,
Сибиллы хмурых королей
Отмстить какие-то обиды
Его призвали из морей.Он вышел черный, вышел страшный,
И вот лежит на берегу,
А по ночам ломает башни
И мстит случайному врагу.Летит пустынными полями,
Затеплились звезды одна за другою
Над темною далью лугов;
Куда-то со скрипом, за сонной рекою,
Проехал обоз чумаков.
Задумав поужинать, подле залива
Рыбак разложил огонек;
И вдруг осветились: плакучая ива,
Плечистый старик и челнок,
Развесистый невод, подпертый шестами,
Шалаш на крутом берегу,
(Повторные дистихи Пентадия)Да, убегает зима! оживляют землю зефиры.
Эвр согревает дожди. Да, убегает зима!
Всюду чреваты поля; жары предчувствует почва.
Всходами новых семян всюду чреваты поля.
Весело пухнут луга, листвой оделись деревья.
По обнаженным долам весело пухнут луга.
Плач Филомелы звучит — преступной матери пени,
Сына отдавшей во снедь, плач Филомелы звучит.
Буйство потока в горах стремится по вымытым камням.
И на далеко гудит буйство потока в горах.
То разрастаясь, то слабея,
Гром за усадьбой грохотал,
Шумела тополей аллея,
На стекла сумрак набегал.
Все ниже тучи наплывали;
Все ощутительней, свежей
Порывы ветра обвевали
Дождем и запахом полей.
В полях хлеба к межам клонились…
А из лощин и из садов —
Змея-Медяница, стара́я меж змей,
Зачем учиняешь изяны, и жалишь, и жалишь людей?
Ты, с медным гореньем в глазах своих злых,
Собери всех родных и чужих,
Не делай злодейств, не чини оскорбления кровного,
Вынь жало из тела греховного,
Чтоб огонь отравы притих.
А ежели нет, — я кару придумал тебе роковую,
Тучу нашлю на тебя грозовую,
Тебя она частым каменьем побьет,
Что ты спишь, мужичок?
Ведь весна на дворе;
Ведь соседи твои
Работа́ют давно.
Встань, проснись, подымись,
На себя погляди:
Что́ ты был? и что́ стал?
И что есть у тебя?
Змея-Медяница, стара́я межь змей,
Зачем учиняешь изяны, и жалишь, и жалишь людей?
Ты, с медным гореньем в глазах своих злых,
Собери всех родных и чужих,
Не делай злодейств, не чини оскорбления кровнаго,
Вынь жало из тела греховнаго,
Чтоб огонь отравы притих.
А ежели нет, — я кару придумал тебе роковую,
Тучу нашлю на тебя грозовую,
Тебя она частым каменьем побьет,
Как нитка-паутиночка,
Среди других дорог
Бежит, бежит тропиночка,
И путь ее далек.
Бежит, не обрывается,
В густой траве теряется,
Где в гору поднимается,
Где под гору спускается
И путника усталого —
И старого и малого —
Ни тучки, ни ветра, и поле молчит.
Горячее солнце и жжет и палит,
И, пылью покрытая, будто мертва,
Стоит неподвижно под зноем трава,
И слышится только в молчании дня
Веселых кузнечиков звон-трескотня.
Средь чистого поля конь-пахарь лежит;
На трупе коня ворон черный сидит,
Кровавый свой клюв поднимает порой
И каркает, будто вещун роковой.
С темной зарею, с вечерней зарею,
Спать я ложилась, заря закатилась,
Было темным-темно.
Вставала я с утренней красной зарею,
Умывалась я свежей водой ключевою,
Было светлым-светло.
Из двери во дверь, из ворот воротами,
Пошла я дорогой, сухими путями,
До Моря, где остров на нем.
От Моря смотрела, а Море горело,
В деревне никто не сходит с ума.
По темным полям здесь приходит труд.
Вдоль круглых деревьев стоят дома,
в которых живут, рожают и мрут.
В деревне крепче сожми виски.
В каждой деревне растет трава.
В этой деревне сквозь шум реки
на круглых деревьях шумит листва.
Господи, Господи, в деревне светло,
М.А. Волошину
Снега синей, снега туманней;
Вновь освеженной дышим мы.
Люблю деревню, вечер ранний
И грусть серебряной зимы.
Лицо изрежет ветер резкий,
Прохлещет хладом в глубь аллей;
Ломает хрупкие подвески
Май благодатный
В сонме Зефиров
С неба летит;
Полною урной
Сыплет цветочки,
Луг зеленит;
Всех исполняет
Чувством любви! Выйдем питаться
Воздухом чистым,
Что нам сидеть
Земля, ты так любви достойна, за то что ты всегда иная,
Как убедительно и стройно все в глуби глаз, вся жизнь земная.
Поля, луга, долины, степи, равнины, горы и леса,
Болота, прерии, мареммы, пустыни, Море, Небеса.
Улыбки, шепоты и ласки, шуршанье, шелест, шорох, травы,
Хребты безмерных гор во мраке, как исполинские удавы,
Кошмарность ходов под землею, расселин, впадин и пещер,
И храмы в страшных подземельях, чей странен сказочный размер.
Дремотный блеск зарытых кладов, целебный ключ в тюрьме гранита,
И слитков золота сокрытость, что будет смелыми отрыта.
О, жизнь!
Я вновь ее люблю
И ею вновь любим взаимно…
Природы друг, я в ней ловлю
Все звуки жизненного гимна; Я исцелен от слепоты,
Красу весны я вижу снова
И подмечаю все черты
Ее стремления живого.На ниве колос уж высок,
Уже густа трава в поляне;
Уже пчела и мотылек
Уж как гляну я на поле —
Поле чистое дрогнет,
Нагустит свои туманы,
В них оденется на ночь.
Я из поля в лес дремучий:
Леший по лесу шумит;
Про любовь свою к русалке
С быстрой речкой говорит.
В чистом поле — дожди косые.
Эй, нищета — за душой ни копья!
Я не знал, где я, где Россия
И куда же я без нея?
Только время знобит, колотит.
Кто за всех, если дух — на двух?
В третьей роте без крайней плоти
Безымянный поет петух.
А Эдмонда не покинет
Дженни даже в небесах.
ПушкинМой любимый, где ж ты коротаешь
Сиротливый век свой на земле?
Новое ли поле засеваешь?
В море ли уплыл на корабле?
Но вдали от нашего селенья,
Друг мой бедный, где бы ни был ты,
Знаю тайные твои томленья,
Знаю сокровенные мечты.
Пускай измаранный листок
Тебе напомнит о Поэте!
Кто знает, друг, какую в свете
Ему тропу назначил рок?
Увы! с растерзанной душою
Не раз я милых покидал
И руку другу пожимал
В прощанье трепетной рукою!
Ты помнишь милую страну,
Где жизнь и радость мы узнали,
Ливень ли проливмя, дождь ли солнц,
Или метели косой хлыст,
Празднество листьев ли, или сон
Омута с бурей в одно сплелись?
Апрельский сок ли бродит в сукáх,
Мягчит зеленое кружево;
Июль клубнику ль несет в горшках;
Сентябрь по-охотничьи ль, в осоках,
Зайдя по колено, кружится?
С военных полей не уплыл туман,
Не смолк пересвист гранат…
Поверженный помнит еще Седан
Размеренный шаг солдат.
А черный Париж запевает вновь,
Предместье встает, встает, —
И знамя, пылающее, как кровь,
Возносит санкюлот…
Кузнец и ремесленник! Грянул час, —
Где молот и где станок?..