Темная ночь. Белой террасы ступени,
Белого мрамора львы,
Волны шумя блещут в серебряной пене…
Слышится трепет листвы.
Старая песнь, песнь о любви, об измене.
Льется с террасы она,
Звукам ее, шумно дробясь о ступени,
Вторит во мраке волна.
Вы — предо мной, милые скорбные тени,
Вы обступили меня.
Мир вам! Прости шлю я любви и измене,
Верность былому храня.
Уважаемой Марианне Дмитриевне от искренне преданного друга, соперника Бальмонта — Николая Гумилева.Гордый Бальмонт о солнце слагал свои песни,
Гармоничнее шелеста ранней листвы.
Но безумец не знал, что Вы ярче, прелестней,
Дева солнца, воспетая мной, — это Вы.Гордый Бальмонт сладкозвучный созидал на диво миру
Из стихов своих блестящих разноцветные ковры,
Он вложил в них радость солнца, блеск планетного эфира,
И любовь и поцелуи — эти звонкие миры.
Ранней юности мечтанья, блеск полуденных желаний.
Все богатства, все восторги нашей радостной земли.
Он их создал и отделал, эти пламенные ткани,
Чтобы Вы ступать могли.
Я люблю тебя, без ума люблю!
О тебе одной думы думаю,
При тебе одной сердце чувствую,
Моя милая, моя душечка.
Ты взгляни, молю, на тоску мою —
И улыбкою, взглядом ласковым
Успокой меня, беспокойного,
Осчастливь меня, несчастливого.
Если жребий мой — умереть тоской —
Я умру, любовь проклинаючи,
Но и в смертный час воздыхаючи
О тебе, мой друг, моя душечка!
Простоволосые ивы
бросили руки в ручьи.
Чайки кричали: «Чьи вы?»
Мы отвечали: «Ничьи!»Бьются Перун и Один,
в прасини захрипев.
мы ж не имеем родин
чайкам сложить припев.Так развивайся над прочими,
ветер, суровый утонченник,
ты, разрывающий клочьями
сотни любовей оконченных.Но не умрут глаза —
мир ими видели дважды мы, —
крикнуть сумеют «назад!»
смерти приспешнику каждому.Там, где увяли ивы,
где остывают ручьи,
чаек, кричащих «чьи вы?»,
мы обратим в ничьих.
Я арфу не вешал на иве прибрежной,
Не будет священный напев позабыт,
Пусть люди ей внемлют толпою небрежной —
Сионская песня, как прежде, звучит.
Чем горше плененье и гнет Вавилона —
Тем более песни святые нужны;
Величье Солима — в напевах Сиона,
И мы, как святыню, хранить их должны.
Не вешай священную арфу на ивах —
Игралищем ветра и волн прихотливых,
Но сам по заветным струнам ударяй,
И песни, пленявшие душу когда-то —
Не только храни вдохновенно и свято,
Но сам, полный веры, другим повторяй.
Перелетев на крыльях лебединых
Двойную грань пространства и веков,
Послушал ты на царственных вершинах
Живую песнь умолкнувших певцов.
И приманил твой сладкозвучный гений
Чужих богов на наши берега,
И под лучом воскресших песнопений
Растаяли сарматские снега.
И пышный лавр средь степи нелюдимой
На песнь твою расцвел и зашумел,
И сам орел поэзии родимой
К тебе с высот невидимых слетел.
Октябрь 1884
На Вас было черное закрытое платье.
Вы никогда не поднимали глаз.
Только на груди, может быть, над распятьем,
Вздыхал иногда и шевелился газ.
У Вас был голос серебристо-утомленный.
Ваша речь была таинственно проста.
Кто-то Сильный и Знающий, может быть, Влюбленный
В Свое Создание, замкнул Вам уста.
Кто был Он — не знаю — никогда не узнаю,
Но к Нему моя ревность, и страх мой к Нему.
Ревную к Божеству, Кому песни слагаю,
Но песни слагаю — я не знаю, Кому.15 мая 190
3.
Петербург
Чудных три песни нашел я в книге родного поэта.
Над колыбелью моею первая песенка пета.
Над колыбелью моею пела ее мне родная,
Частые слезы роняя, долю свою проклиная.
Слышали песню вторую тюремные низкие своды.
Пел эту песню не раз я в мои безотрадные годы.
Пел и цепями гремел я и плакал в тоске безысходной,
Жаркой щекой припадая к железу решетки холодной.
Гордое сердце вещует: скоро конец лихолетью.
Дрогнет суровый палач мой, песню услышавши третью.
Ветер споет ее буйный в порыве могучем и смелом
Над коченеющим в петле моим опозоренным телом.
Песни я той не услышу, зарытый во рву до рассвета.
Каждый найти ее может в пламенной книге поэта!
Зашумел орел двуглавый
Над враждебною рекой;
Прояснился путь кровавый
Перед дружною толпой.
Ты заржа́вел, меч булатный,
От бездейственной руки;
Заждались вы славы ратной,
Троегранные штыки!
Завизжит свинец летучий
Над бесстрашной головой,
И нагрянет черной тучей
На врага зловещий бой.
Разорвет ряды злодея
Смертоносный ураган,
И исчезнет, цепенея,
Ненавистный мусульман.
Распадутся с ярым треском
Неприступные скалы́,
И зажжется новым блеском
Грозный день Гебек-Калы.
К. К. Случевскому
Дарит меня двойной отрадой
Твоих стихов вечерний свет:
И мысли ясною прохладой,
И тем, чему названья нет.
Какая осень! Странно что-то:
Хоть без жары и бурных гроз,
Твой день от солнцеповорота
Не убывал, а только рос.
Так пусть он блещет и зимою,
Когда ж блистать не станет вмочь,
Засветит вещею зарею, —
Зарей во всю немую ночь.
Январь 1898
«Певец! когда ты песнь слагал,
Что вечером поешь ты вдохновенный, —
Благоухал рейнвейном твой бокал,
Иль с алых уст лобзанья ты срывал
В тот час, трикрат блаженный?»
«Дул ветер холоднее льда,
Струей в окно разбитое врывался,
А в кружке мерзнула вода
В тот час, таинственно когда
Тот стих в душе слагался.
А в коридоре, за стеной
Визгливый голос яростно бранился
За то, что с этой ведьмой злой
Я за хлеба и за постой
Еще не расплатился».
И смех и песни! и солнца блеск!
Челнок наш легкий качают волны;
Я в нем с друзьями, веселья полный,
Плыву беспечно… Вдруг слышен треск.
И разлетелся в куски челнок —
Друзья пловцами плохими были,
Родные волны их поглотили,
Меня ж далеко умчал поток.
И вот сработал в чужой стране
Другой челнок я; но бьют сурово
Чужие волны в челнок мой новый;
Мой край далеко! как грустно мне!
Друзья иные теперь со мной!
И снова песни! Но воют бури,
И гаснут звезды в ночной лазури…
Прости навеки мой край родной!
Кто поймет их—безумныя песни мои,
Сочетание мрака и света?
В сердце ярко горит пламя светлой любви,
Мрачен дух гражданина—поэта.
Умиленья слеза застилает мне взор,
Если к милой стремлюсь я мечтами,
И отчизны моей созерцая позор,
Я кровавыми плачу слезами.
Грудь мою ароматным махровым цветком
Украшает рука дорогая,
А чело увешали терновым венком
Мне страданья родимаго края.
Под напев непогод я на лире пою
И страданья и светлыя грезы,
Умиления слезы порою я лью
И безсильнаго бешенства слезы.
Мне опять судьба послала
Золотую встречу с ним.
Сердце пуще верить стало
Снам мучительным своим.
О! когда бы ведать мог он
Чары вешней красоты:
Милы мне кудрявый локон,
И Дианины черты.
Сердце Сафо страстью знойной
По тебе напоено,
И безумно, отрок стройный,
Я люблю тебя давно.
Но он робок! он краснеет!
Он бежит моих речей!
Хоть желал бы — не умеет
Отвечать любви моей!
Из драмы «Материнское благословение»
В хижину бедную, богом хранимую,
Скоро ль опять возвращусь?
Скоро ли мать расцелую любимую,
С добрым отцом обнимусь?
Бледная, страшная, в грезах являлася
Мать моя часто ко мне,
И горячо я с мечтой обнималася,
Будто с родимой, во сне!..
Сколько, я думаю, к горю привычная,
Мать моя слез пролила…
Если б отсюда она, горемычная,
Речь мою слышать могла,
Я закричала б ей, — пусть не пугается:
«Жизнь для меня не тошна.
Матушка! дочь твоя с горем не знается:
Замуж выходит она!»
Уж я золото хороню, хороню.
песня игорная.
Золото лучистое я в сказку хороню,
Серебро сквозистое приобщаю к дню.
Золото досталось мне от Солнца, с вышины,
Серебро — от матовой молодой Луны.
Песнь моя — разливная, цветут кругом луга,
Сказку-песнь убрал я всю в скатны жемчуга.
Жемчуг тот — из частых звезд, звезд и слез людских,
Мысли сердца — берега, сердце — звонкий стих.
Милый, младой наш певец! на могиле, уже мне грозившей,
Ты обещался воспеть дружбы прощальную песнь; Так не исполнилось! Я над твоею могилою ранней
Слышу надгробный плач дружбы и муз и любви!
Бросил ты смертные песни, оставил ты бренную землю,
Мрачное царство вражды, грустное светлой душе!
В мир неземной ты унесся, небесно-прекрасного алчный;
И как над прахом твоим слезы мы льем на земле,
Ты, во вратах уже неба, с фиалом бессмертия в длани,
Песнь несловесную там с звездами утра поешь!
_______________________
— Покойный Дельвиг, во время опасной моей болезни, в дружеских разговорах, обещал написать стихи в случае смерти моей.
Нет таких дней, когда песни — не нужны:
Тают печали в лучах красоты.
И на иконах есть венчик жемчужный,
И на могилах сажают цветы.
— Но почему же сегодня не дружны
С песней раздумья и с рифмой мечты?
Пусть по полям окровавленным гневно
Рыщут зубастые звери Войны!
Буйствует Жизнь и без них каждодневно,
Губит жестоко и в дни тишины.
— Но почему же не реют напевно
Грустные думы и черные сны?
Молнии минут, и гром отгрохочет,
Новое солнце над миром взойдет,
Вечен лишь тот, кто поет и пророчит
Вечную тайну нездешних высот!
— Но почему же мой голос не хочет
Вечное петь в этот сумрачный год?
9 декабря 1915
Святую Русь и Белого Царя
Давайте, братцы, петь согласно:
Русь-матушка — что на небе заря,
Царь-батюшка — что солнце красно.
Она и Он — что церковь со Христом,
Она и Он — что муж с женою;
Мы, дети их, живем Отца умом
И сыты матери рукою.
Всех им богатств, и здравия, и сил,
Пролей, Господь, ключи и реки!
Ему годов — что жил Мафусаил,
Ей — без конца несчетны веки.
Мы вместе наконец!.. Мы счастливы, как боги!..
Нам хорошо вдвоем!
И если нас гроза настигнет по дороге, –
Меня укроешь ты под ветром и дождем
Своим плащом! И если резвый ключ или поток мятежный,
Мы встретим на пути, –
Ты на руках своих возьмешь с любовью нежной
Чрез волны бурные меня перенести, –
Меня спасти! И даже смерть меня не разлучит с тобою,
Поверь моим словам.
Уснешь ли вечным сном, — я жизнь мою с мольбою,
С последней ласкою прильнув к твоим устам
Тебе отдам!
В степь за мной последуй, царь!
Трона там ты не найдешь,
Но найдешь мою любовь,
И в младой моей груди
Сердце, полное тобой!
Я твоя, когда твой взор
Для меня одной горит
Первым пламенем любви...
Будь чиста твоя любовь,
Как рождающийся ключ.
Если ж, царь, ты для меня
Сердце, верное тебе,
Оскорбил и пренебрег...
Не ходи за мною в степь!
Не мути моей души!
Средь гор глухих я встретил пастуха,
Трубившего в альпийский длинный рог.
Приятно песнь его лилась; но, зычный,
Был лишь орудьем рог, дабы в горах
Пленительное эхо пробуждать.
И всякий раз, когда пережидал
Его пастух, извлекши мало звуков,
Оно носилось меж теснин таким
Неизреченно-сладостным созвучьем,
Что мнилося: незримый духов хор,
На неземных орудьях, переводит
Наречием небес язык земли.И думал я: «О гений! Как сей рог,
Петь песнь земли ты должен, чтоб в сердцах
Будить иную песнь. Блажен, кто слышит».
И из-за гор звучал отзывный глас:
«Природа — символ, как сей рог. Она
Звучит для отзвука; и отзвук — бог.
Блажен, кто слышит песнь и слышит отзвук».
Когда я был в неволе,
Я помню, голос мой
Пел о любви, о славе,
О воле золотой,
И узники вздыхали
В оковах за стеной.Когда пришла свобода,
И я на тот же лад
Пою, — меня за это
Клевещут и язвят:
«Тюремные все песни
Поешь ты, — говорят. —Когда ты был в неволе,
Ты за своей стеной
Мог петь о лучшей доле,
О воле золотой, —
И узники вздыхали,
Внимая песне той!.. Теперь ты, брат, на воле,
Другие песни пой, —
Пой о цепях, о злобе,
О дикости людской,
Чтоб мы не задремали,
Внимая песне той»
Надо струны перестроить
Вновь на новый лад,
Песни вещие усвоить
Я готов, я рад.
Сердце, мертвое от жажды,
Слышишь? — бьют ключи!
Песнь одну не петь нам дважды,
Лучше замолчи.
Я, как феникс, в пламя кинут,
Гибну, взор смежив…
Но едва мученья минут,
Встану юн и жив.
Я в земле, под грудой гнили, —
Мертвое зерно.
Но дожди меня вспоили —
Цвесть мне суждено!
Дух живительный и юный
Влился в грудь мою, —
Строю заново я струны,
Верю и пою.
21 февраля 1903
Из Индии дальной
На Русь прилетев,
Со степью печальной
Их свыкся напев, Свободные звуки,
Журча, потекли,
И дышат разлукой
От лучшей земли.Не знаю, оттуда ль
Их нега звучит,
Но русская удаль
В них бьет и кипит; В них голос природы,
В них гнева язык,
В них детские годы,
В них радости крик; Желаний в них знойный
Я вихрь узнаю,
И отдых спокойный
В счастливом краю, Бенгальские розы,
Свет южных лучей,
Степные обозы,
Полет журавлей, И грозный шум сечи,
И шепот струи,
И тихие речи,
Маруся, твои!
Вы не туда неситесь, песни,
Где вечный носится эфир,
Где света ясный луч сияет,
Где веет волнами зефир…
Вы не туда неситесь, песни,
В далекий, вечный небосвод,
Откуда нам лучи бросает
Созвездий светлый хоровод…
Вы не туда неситесь, песни,
Где блещут чудные цветы
В обятьях матери-природы,
Богатой, полной красоты…
Вы не туда неситесь, песни,
Где эхо гор безмолвно спит,
И только песни раздаются
В веселье пляшущих сильфид…
Вы к ней мои неситесь песни,
Неситесь песни прямо к ней,
К ее очам прекрасным мчитесь:
Те очи ярких звезд светлей!
И если примет благосклонно,
Как песни птичек, нежный звук,
То вы лобзайте эту шейку
И мрамор груди, мрамор рук!
Весь день, всю ночь вы сладко пойте
Пред ней мелодию свою,
И бесконечно повторяйте
Про страсть мою, любовь мою!
Напомнит ей, когда умру я,
И пыл моих душевных мук,
И страсть любви моей сердечной
Тех светлых песен нежный звук!..
Вы не туда неситесь, песни,
Где вечный носится эѳир,
Где света ясный луч сияет,
Где веет волнами зефир…
Вы не туда неситесь, песни,
В далекий, вечный небосвод,
Откуда нам лучи бросает
Созвездий светлый хоровод…
Вы не туда неситесь, песни,
Где блещут чудные цветы
В обятьях матери-природы,
Богатой, полной красоты…
Вы не туда неситесь, песни,
Где эхо гор безмолвно спит,
И только песни раздаются
В веселье пляшущих сильфид…
Вы к ней мои неситесь песни,
Неситесь песни прямо к ней,
К ея очам прекрасным мчитесь:
Те очи ярких звезд светлей!
И если примет благосклонно,
Как песни птичек, нежный звук,
То вы лобзайте эту шейку
И мрамор груди, мрамор рук!
Весь день, всю ночь вы сладко пойте
Пред ней мелодию свою,
И безконечно повторяйте
Про страсть мою, любовь мою!
Напомнит ей, когда умру я,
И пыл моих душевных мук,
И страсть любви моей сердечной
Тех светлых песен нежный звук!..
На крыльях моей песни
Я унесу тебя
Туда где Ганга плещет
Священная струя.
Я знаю там мечтечко
Где льет свой аромат,
Облитый весь сияньем
Луны, роскошный сад;
Где лотос, разцветая,
К себе сестрицу ждет
И роза розе тихо
Словцо любви шепнет;
Фиалки там смеются,
Болтая меж собой,
Подмигивают звезды
Им с выси голубой;
Остановясь газелей
Там резвый хоровод
Шум отдаленный внемлет
Священных Ганга вод.
И мы, под тенью пальмы,
Уснем с тобою там, —
Уснем — конца не будет
Волшебным, чудным снам.
О, не смейся над песнью печали
И меня за нее не кори:
Тем, кто долго во мраке блуждали,
Тем не верится блеску зари.
Если сразу темницы затворы
Упадут перед ним, зазвеня, —
Непривычные узника взоры
Ослепляет сияние дня.
Он не верит концу испытаний,
И в словах восхищенья живых,
В светлом гимне его ликований —
Слышно эхо печалей былых.
Так не смейся ж и ты надо мною,
Малодушием детским коря,
Если взоры, что свыклись со тьмою —
Ослепляет мне счастья заря.
Кто поймет их — безумные песни мои,
Сочетание мрака и света?
В сердце ярко горит пламя светлой любви,
Мрачен дух гражданина — поэта.
Умиленья слеза застилает мне взор,
Если к милой стремлюсь я мечтами,
И отчизны моей созерцая позор,
Я кровавыми плачу слезами.
Грудь мою ароматным махровым цветком
Украшает рука дорогая,
А чело увешали терновым венком
Мне страданья родимого края.
Под напев непогод я на лире пою
И страданья и светлые грезы,
Умиления слезы порою я лью
И бессильного бешенства слезы.
Эпиталама, или брачная песнь
Богинь царица Афродита!
Могущий властелин Эрот!
Гимен, источник жизни нашей!
Я славлю вас в стихах моих,
Я вас, Амур, Гимен, Венера,
Пою. О юноша! взгляни,
Взгляни ты на свою любезну;
Восстань, Стратокл, Венеры друг!
Мириллы муж, Стратокл счастливый!
Зри юность милыя жены.
Какая красота, приятность!
Царица роза меж цветов,
Мирилла, роза меж подружек.
Блаженствуй, счастливый супруг
В обятиях Гимена чистых,
Доколе не осветит Фив
И самые места тенисты.
Да кипарис в саду твоем
Произрастет в коротко время!
Дитя, мои песни далеко
На крыльях тебя унесут,
К долинам Ганесова тока:
Я знаю там лучший приют.
Там, светом луны обливаясь,
В саду все, зардевшись, цветет,
И лотоса цвет, преклоняясь,
Сестрицу заветную ждет.
Смеясь, незабудкины глазки
На дальния звезды глядят,
И розы душистыя сказки
Друг другу в ушко говорят.
Припрянув, внимания полны,
Там смирно газели стоят, —
А там, в отдалении, волны
Священнаго тока шумят.
И там мы под пальмой младою,
Любви и покоя полны,
Склонившись, уснем — и с тобою
Увидим блаженные сны.
Мы знаем, что нам изменила весна,
Завяло надежд наших поле
И что не сбылись грозы яснаго сна
И сказки, и песни о воле.
Мы видим и знаем, чья это вина,
Чья это гнетущая сила,
Чья мрачная воля, как лед холодна,
Все наши мечты погубила.
Но знаем и тот неизбежный закон
Что вновь зацветет наше поле
Надеждою прежней, и сбудется сон
И сказки, и песни о воле.
Быть может, не раз еще холод скует
Все то, что весна создавала;
Но знаем и то, что растет и растет
Безсмертный огонь идеала!
Когда умру, смиренно совершите
По мне обряд печальный и святой,
И мне стихов надгробных не пишите,
И мрамора не ставьте надо мной.Но здесь, друзья, где смело юность ваша
Красуется могуществом вина,
Где весела, как праздничная чаша,
Душа кипит, свободна и шумна, Во славу мне вы чашу круговую
Наполните играющим вином,
Торжественно пропойте песнь родную
И празднуйте об имени моем.Все тлен и миг! Блажен, кому судьбою
Свою весну пропировать дано;
Чья грудь полна свободой удалою,
Кто любит жизнь за песни и вино!..
Руки милой — пара лебедей —
В золоте волос моих ныряют.
Все на этом свете из людей
Песнь любви поют и повторяют.
Пел и я когда-то далеко
И теперь пою про то же снова,
Потому и дышит глубоко
Нежностью пропитанное слово.
Если душу вылюбить до дна,
Сердце станет глыбой золотою.
Только тегеранская луна
Не согреет песни теплотою.
Я не знаю, как мне жизнь прожить:
Догореть ли в ласках милой Шаги
Иль под старость трепетно тужить
О прошедшей песенной отваге?
У всего своя походка есть:
Что приятно уху, что — для глаза.
Если перс слагает плохо песнь,
Значит, он вовек не из Шираза.
Про меня же и за эти песни
Говорите так среди людей:
Он бы пел нежнее и чудесней,
Да сгубила пара лебедей.