В наряде странность, беспорядок,
Глаза — две молнии во мгле,
Неуловимый отпечаток
Какой-то тайны на челе;
В лице то дерзость, то стыдливость,
Полупечальный, дикий взор,
В движеньях стройность и красивость —
Всё чудно в ней!.. По высям гор,
В долинах, в рощах без боязни
Она блуждает, но, как зверь,
Ты ль это, Неман величавый?
Твоя ль струя передо мной?
Ты, столько лет, с такою славой,
России верный часовой?..
Один лишь раз, по воле Бога,
Ты супостата к ней впустил —
И целость русского порога
Ты тем навеки утвердил…
Ты помнишь ли былое, Неман?
Тот день годины роковой,
Груди, груди, спелые гранаты,
Вы пленили юнаго Рустана! —
На охоту вышел без колчана,
О Влюбленный! Как ты стал разсеян —
Только б видеть Милую почаще!
Нету кожи поцелуям слаще, —
Словно шербет праздничных кофеен!
Если ночью ты увидишь косы
Мой друг, любовь нас сединяет,
А невозможность разлучает;
Иль на роду уж дано мне
Любить любезную во сне?
А наяву — в тоске, в мученьи
С тобою быть, подле сидеть
И лобызать тебя не сметь;
И в ожиданьи и в сомненьи
И дни и ночи проводить!..
Мы хочем время улучить,
Весь в пыли ночной метели,
Белый вихрь, из полутьмы
Порываясь, льнет к постели
Бабушки-зимы.
Складки полога над нею
Шевелит, задув огни,
И поет ей: «Вею-вею!
Бабушка, засни!
То не вопли, то не стоны, —
То бубенчики звенят,
Свои у моря перлы,
Свои у неба звезды.
Сердце, сердце мое!
Своя любовь у тебя.
Велики море и небо;
Но сердце мое необятней…
И краше перлов и звезд
Сияет и светит любовь моя.
Г.А. Рачинскому
Вокзал: в огнях буфета
Старик почтенных лет
Над жареной котлетой
Колышет эполет.
С ним дама мило шутит,
Обдернув свой корсаж, —
Кокетливо закрутит
Стихнул грозный вихор брани;
Опустился меч в ножны;
Смыта кровь с геройской длани
Влагой неманской волны.
Слава храбрым! падшим тризна!
Воин, шлем с чела сорви!
Посмотри — тебе отчизна
Заплела венок любви! Девы с ясными очами
Ждут героя: приходи!
Изукрасится цветами
(Николаю Владимировичу
Станкевичу)
Под тенью роскошной
Кудрявых берез
Гуляют, пируют
Младые друзья!
Могучая сила
В душе их кипит;
Она безгрешных сновидений
Тебе на ложе не пошлет,
И для небес, как добрый гений,
Твоей души не сбережет;
С ней мир другой, но мир прелестный,
С ней гаснет вера в лучший край…
Не называй ее небесной
И у земли не отнимай!
Нет у нее бесплотных крылий,
(А. С. Хомякову)На праздник стеклися в божницу Дагона
Народ и князья филистимской земли,
Себе на потеху — они и Сампсона
В оковах туда привели, И шумно ликуют. Душа в нем уныла,
Он думает думу: давно ли жила,
Кипела в нем дивная, страшная сила
Израиля честь и хвала! Давно ли, дрожа и бледнея, толпами
Враги перед ним повертались во прах,
И львиную пасть раздирал он руками,
Ворота носил на плечах! Его соблазнили Далиды прекрасной
Я — раб, и был рабом покорным
Прекраснейшей из всех цариц.
Пред взором, пламенным и черным,
Я молча повергался ниц. Я лобызал следы сандалий
На влажном утреннем песке.
Меня мечтанья опьяняли,
Когда царица шла к реке. И раз — мой взор, сухой и страстный,
Я удержать в пыли не мог,
И он скользнул к лицу прекрасной
И очи бегло ей обжег… И вздрогнула она от гнева,
(Степаннос, XVII в.)
Нежная! милая! злая! скажи,
Черные очи, яр! черные очи!
Что, хоть бы раз, не придешь ты ко мне
В сумраке ночи, яр! в сумраке ночи!
Много тоски я и слез перенес,
Полон любови, яр! полон любови!
Лоб у тебя белоснежен, дугой
Черные брови, яр! черные брови!
Взоры твои — словно море! а я —
Путник с печального Севера к вам, Олимпийские боги,
Сладостным страхом объят, в древний вхожу Пантеон.
Дух ваш, о, люди, лишь здесь спорит в величьи с богами
Где же бессмертные, где — Рима всемирный Олимп?
Ныне кругом запустение, ныне царит в Пантеоне
Древнему сонму богов чуждый, неведомый Бог!
Вот Он, распятый, пронзенный гвоздями, в короне терновой.
Мука — в бескровном лице, в кротких очах Его — смерть.
Знаю, о, боги блаженные, мука для вас ненавистна.
Вы отвернулись, рукой очи в смятеньи закрыв.
Когда бесстрастна ты, мой свет, в очах другова,
Он смотрит на тебя с почтением одним,
Пусть тот из уст твоих не слышит жарка слова.
Не мучит то его, не властвуешь ты им.
Но ах, моей душею.
Не твой ли взор владел;
Как звать тебя своею,
Я счастие имел?
Владеешь и теперь равно ты мной, как прежде,
Когда безстрастна ты, мой свет, в очах другова,
Он смотрит на тебя с почтением одним.
Пусть тот из уст твоих не слышит жарка слова,
Не мучит то ево, не властвуеш ты им.
Но ах моей душею,
Не твой ли взор владел,
Как звать тебя своею,
Я щастие имел?
Владеешь и теперь равно ты мной как прежде,
О нет, нельзя назвать небесной
Сей ощутимой красоты
И этой прелести телесной:
Красавица! Земная ты. Так что ж? Лишь в юности начальной
Мы ищем девы идеальной;
Как беззакатный, вечный день
Нам блещут девственные очи,
Но вечно день да день… нет мочи!
И в самый день давай нам тень!
Мы днем хотим хоть каплю ночи. Земная ты… но кто поймет
Свой строгий суд остановив,
Сдержав готовые укоры,
Гордыню духа усмирив,
Вперять внимательные взоры
В чужую душу полюби...
Верь: в каждой презренной и пошлой,
В ее неведомой глуби,
И в каждой молодости прошлой
Отыщешь много струн живых,
Мгновений чистых и прекрасных,
Позволь плененному тобою,
Любовь! мне кисть на время взять,
И наполняй меня собою,
Хочу Темиру я писать.
Позволь и дай мне вспоможенье,
Мое ты сердце успокой;
Мой дух, оставь свое волненье,
Любовь, води моей рукой.
Взгляни, как высится прекрасно
Младой прельстительницы грудь!
Ее ты можешь в неге страстной
Кольцом объятий обогнуть,
Но и орла не могут взоры
Сквозь эти жаркие затворы
Пройти и в сердце заглянуть.
О, там — пучина; в чудном споре
С волной там борется волна,
И необъятно это море,
О как мне отрадно в этом светлом мире,
Точно улетел я к Богу за созвездья;
Здесь не знают мести и за месть возмездья —
В честь безсмертной жизни здесь гремят на лире.
В облачных гирляндах, сотканных из света,
Дремлют гор кремнистых синия вершины,
И дуброва пышной зеленью одета,
И ковром цветистым вытканы долины…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Я вчера спустился по зеленым склонам
Встань, дорогая невеста!
Выйди, возлюбленный друг!
Видишь: весна наступила,
Все заблестело вокруг!
Видишь: цветы расцветают,
В небе голубки кричат.
И виноградныя лозы
Всюду струят аромат!
В темном ущелье, голубка,
Спряталась ты за скалой…
Держа в руках святую лиру,
Проходит он, далекий миру
И чуждый дольней суеты.
Вся жизнь его — лишь труд суровый,
Его чело венок лавровый
Собой венчает, не цветы.
Земная скорбь, земные нужды
Душе возвышенной не чужды,
Поэт лишь радостей лишен.
Выглянут лихие очи
Из-под камня; вновь
Выглянет грозней, жесточе
Сдвинутая бровь.
И целует, и милует
Девку паренек,
На лужок летит и дует, —
Дышит: ветерок,
Стелет травные атласы.
Не отходит прочь
Под вечер, осенью ненастной,
В далеких дева шла местах
И тайный плод любви несчастной
Держала в трепетных руках.
Все было тихо — лес и горы,
Все спало в сумраке ночном;
Она внимательные взоры
Водила с ужасом кругом.
И на невинное творенье,
Лежал я на травном ковре зеленом,
На берегу шумящего ручья,
Под тенносвесистым, лаплистным кленом;
От зноя не пеклася грудь моя,
И мня о сих, о тех делах отчизны,
Я в сладостном унынии дремал,
Припомня все, что претерпел в сей жизни,
Хотя и прав бывал.
И се с страны из рощи вылетает
Жена мне юна солнечной красы!
Прозрачные глаза к чему мрачатся ложью?
В них расплывается, охваченная дрожью
Летучей истина, и тонет в них она.
Никто и никогда в глазах не видел дна.
Ошибки и грехи со страстью непохвальной —
Не отражаются во влаге их кристальной,
И не мутят очей — прозрачных как вода
Невозмутимая спокойного пруда.
О, если бы узнать: когда во взоре ясном
Читаем мы порой признание любви —
14 мая 1896 года
(На коронацию Николая ИИ)
В старину на Руси было много Кремлей...
Все сводили кровавые счеты!
Все заснули они... С потскневших очей
Не согнать богатырской дремоты.
Спят на кручах Днепра, спят на Угре-реке,
Во Владимире спят и в Ростове,
Спят на Волге, при устье, и ближе к Оке,
В Новегороде, Суздале, Пскове.
Страстно дыша, вся исполнена неги,
Ночь подходила в сияньи луны
К тихому лесу, в загадочной грусти
Оцепеневшему в чарах весны.
Ночь подходила бесшумно, как фея,
Долго смотрелась в прозрачный ручей,
Грустно вздыхала, смотрела на звезды
Вдумчивым светом широких очей.
К ели, смотревшей назвездное небо,
Выросшей, как безответный вопрос,
Высокого предчувствия
Порывы и томленье,
Души, господства жаждущей,
Кипящее стремленье
И замыслов событие
Несбыточных, как сон, —
Все испытал он! — счастие,
Победу, заточенье,
И все судьбы пристрастие,
И все ожесточенье! —
Уже впервые дымной мглою
Подернут был Едемский сад,
Уже пожелкнувшей листвою
Усеян синий был Ефрат,
Уж райская не пела птица —
Над ней орел шумел крылом,
И тяжело рычала львица,
В пещеру загнанная львом.
И озирал злой дух с презреньем
Добычу смерти — пышный мир
Посмотри; в избе, мерцая,
Светит огонек;
Возле девочки-малютки
Собрался кружок;
И, с трудом от слова к слову
Пальчиком водя.
По печатному читает
Мужичкам дитя.
Ух! Как мощен он! Такого
Не споишь, не свалишь с ног:
Толст, а виду неземного
Не утратил; пьян, а строг.
Посмотрите, как он вержет
Взором пламя из очей!
Как он гордо чашу держит, —
Сам не смотрит… Ко там? — Лей!
Льют ему, — и наклонилась
Чаша набок, и струя
Кудри девы-чародейки,
Кудри — блеск и аромат,
Кудри — кольца, струйки, змейки,
Кудри — шелковый каскад!
Вейтесь, лейтесь, сыпьтесь дружно,
Пышно, искристо, жемчужно!
Вам не надобен алмаз:
Ваш извив неуловимый
Блещет краше без прикрас,
Без перловой диадемы;
Царь на троне сидит;
Перед ним и за ним
С раболепством немым
Ряд сатрапов стоит.
Драгоценный чертог
И блестит и горит;
И земной полубог
Пир устроить велит.
Золотая волна
Дорогого вина