Я умею любить.
Умею покорной и нежною быть.
Умею заглядывать в очи с улыбкой
Манящей, призывной и зыбкой.
И гибкий мой стан так воздушен и строен,
И нежит кудрей аромат.
О, тот, кто со мной, тот душой неспокоен
И негой объят…
Я умею любить. Я обманно-стыдлива.
Я так робко-нежна и всегда молчалива.
Только очи мои говорят.
Они ясны и чисты,
Так прозрачно-лучисты.
Они счастье сулят.
Ты поверишь — обманут,
Лишь лазурные станут
И нежнее и ярче они —
Голубого сиянья огни.
И в устах моих — алая нега.
Грудь белее нагорного снега.
Голос — лепет лазоревых струй.
Я умею любить. Тебя ждет поцелуй.
Тучи декабрьские! Око за око
Я, как и вы, только с виду тосклив,
В мысли и в сердце я весел глубоко,
Тайну веселья познав, но сокрыв.
Тайна простая: «тем лучше, чем хуже!»
Гляньте на солнце! Чуть только взойдет, —
Тотчас склоняется, мерзнет на стуже
И, испугавшись, под землю идет.
Спрячется! Лезут отвсюду туманы!..
Холодно, боязно, скучно, темно...
Царствуют вьюги, бушуют бураны...
Солнце — причина, виновно оно!
Чуть отогреет, сейчас исчезает...
Там бы и греть ему, где холодней!
То же и в людях: где жизнь нагнетает,
Падает духом и смотрит грустней.
Мысль, это — солнце! Кто мыслью слабеет,
С зимнего солнца образчик берет:
Ждет, чтобы глянуть, когда потеплеет —
Ждет, чтоб другие согрели... Прождет!
Bиonda tеsta, occhи azurrи е bruno cиglиo.—Marиnи.
Ничто, ничто под небесами
С улыбкой нежной уст твоих,
С твоими милыми очами…
Ничто для страстных чувств моих
С тобою в мире не сравнится!
Тобою жребий мой решится;
В тебе и смерть и жизнь моя!
Захочешь!… всех счастливей я:
Велишь!… и я во мраке гроба…
Уже ли ввек судьбины злоба
Назначила мне слезы лить?
Умею страстно я любить,
Ценить умею добродетель;
Я был бы бедных благодетель:
Но сам лишенный здесь всего,
Я жертва сердца моего.
Смягчись, смягчись, скажи мне слово:
Взгляни!… Существованье ново
Мне взор подаст твоих очей:
Душа моя в душе твоей.
C… Г…
В этих душных ночах, в Итальянских ночах,
Вдруг крылатую взяв, я сжимаю тебя,
Утопивши глаза в потемневших очах,
И терзая тебя — и любя — и любя.
Этих нежных ступней ощутив красоту,
Поцелуй к ним прижал — восходил — восходил,
И, напевность любви, я узоры плету,
Сочетав поцелуй с воскуреньем кадил.
Мы узнали, что вот, это — слитные мы,
Две красы — две осы — два касания трав,
И читая в очах звездный сказ полутьмы,
Я пою про любовь двух расцветших купав.
Неутомный голод темный,
Горе, сердцу как избыть?
Сквозь ресницы ели дремной
Светит ласковая нить.
Сердце, где твой сон безбрежий?
Сердце, где тоска неволь?
Над озерной зыбью свежей
Дышит утренняя смоль.
Снова в твой сосуд кристальный
Животворный брызжет ключ:
Ты ль впустило в мрак страдальный,
В скит затворный гордый луч?
Или здесь — преодоленье,
И твой сильный, смольный хмель —
Утоленье, и целенье,
И достигнутая цель?..
Чу, склонился бог целебный,
Огневейный бог за мной, —
Очи мне застлал волшебной,
Златоструйной пеленой.
Нет в истомной неге мочи
Оглянуться; духа нет
Встретить пламенные очи
И постигнуть их завет…
Смешались дни и ночи,
Едва гляжу на свет,
Видений ищут очи,
Родных видений нет.
Все то, чему смеялась
Влюбленная душа,
К безвестному умчалось,
И плача, и спеша.
Поблекли маргаритки,
Склонив головки вниз,
И липкие улитки
На листьях собрались.
И если предо мною,
Над лоном сонных вод,
Бессмертною Луною
Блистает небосвод, —
Мне кажется, что это
Луна погибших дней,
И в ней не столько света,
Как скорби и теней.
И если ветер злится,
И если дождь идет,
Моя душа томится
И странно счастья ждет.
И плачут, плачут очи,
И Солнца больше нет,
Смешались дни и ночи,
Слились и тьма, и свет.Год написания: без даты
Знайте, с Олимпа
Являются боги
К нам не одни; Только что Бахус придет говорливый,
Мчится Эрот, благодатный младенец;
Следом за ними и сам Аполлон.Слетелись, слетелись
Все жители неба,
Небесными полно
Земное жилище.Чем угощу я,
Земли уроженец,
Вечных богов? Дайте мне вашей, бессмертные, жизни!
Боги! что, смертный, могу поднести вам?
К вашему небу возвысьте меня! Прекрасная радость
Живет у Зевеса!
Где нектар? налейте,
Налейте мне чашу!
Нектара чашу
Певцу, молодая
Геба, подай! Очи небесной росой окропите;
Пусть он не зрит ненавистного Стикса,
Быть да мечтает одним из богов! Шумит, заблистала
Небесная влага,
Спокоилось сердце,
Провидели очи.
Спаситель! посреди громадных городов
Мне грезятся во мгле священной этой ночи —
Изнемогающих под бременем трудов
Заплаканные очи.
И если иногда с отчаяньем в очах
Несчастные идут дорогою неправой —
Вина за их грехи лежит на богачах,
Чья жизнь была забавой.
Измученных в борьбе неравной поддержи;
Ты миру даровал завет любви и братства,
Равно распредели духовные богатства,
Живительным лучом рассей завесу лжи.
Тогда, богатые и знатные, тогда
Спокоен будет сон под кровлею чертога:
Не станут призраком у вашего порога
Народный голод и нужда.
В златые дни весенних лет,
В ладу с судьбою, полной ласки
Любил я радужные краски;
Теперь люблю я чёрный цвет. Люблю я чёрный шёлк кудрей
И чёрны очи светлой девы,
Воззвавшей грустные напевы
И поздний жар души моей. Мне музы сладостный привет
Волнует грудь во мраке ночи,
И чудный свет мне блещет в очи,
И мил мне ночи чёрной цвет. Темна мне скудной жизни даль;
Печаль в удел мне боги дали —
Не радость. Чёрен цвет печали,
А я люблю мою печаль. Иду туда, где скорби нет,
И скорбь несу душою сильной,
И милы мне — приют могильной
И цвет могильный, чёрный цвет.
Тот, кто хочет, чтобы тени, ускользая, пропадали,
Кто не хочет повторений, и бесцельностей печали,
Должен властною рукою бесполезность бросить прочь,
Должен сбросить то, что давит, должен сам себе помочь.
Мир — бездонность, ты — бездонность, в этом свойстве вы едины,
Только глянь орлиным оком, — ты достигнешь до вершины.
Мир есть пропасть, ты есть пропасть, в этом свойстве вы сошлись,
Только вздумай подчиниться, — упадёшь глубоко вниз.
О, глубоко видит око! О, высоко ходят тучи!
Выше туч и глубже взоров свет сознания могучий.
Лишь пойми, скажи — и будет. Захоти сейчас, сейчас, —
Будешь светлым, будешь сильным, будешь утром, в первый раз!
Свежеет ветерок, сменила зной прохлада,
На темный Чатырдаг падет миров лампада —
Разбилась, пурпур льет и гаснет. Черной мглой
Одеты гор хребты, в долине мрак глухой.И путник слушает, блуждая, изумленный:
Сквозь сон журчит ручей меж томных берегов,
И веет аромат; от слуха утаенный,
Он сердцу говорят в мелодии цветов.Невольно клонит сон под сенью тихой ночи…
Вдруг будит новый блеск: едва сомкнулись очи
Потоки золота льет светлый метеор
На дол, на небеса, на ряд высоких гор.Ты с одалискою Востока,
О ночь восточная! сходна:
Лаская нежно, и она
Лишь усыпит, но искрой ока
Огонь любви опять зажжен,
Опять бежит спокойный сон.
Без любезной грудь томится,
Слезно очи возрыдают,
Без любезной ум мутится,
Дух и сердце унывают.
Ах! вы сгиньте с глаз, утехи;
Вы завяньте, все цветы;
Обратитесь в плачи, смехи;
Не прельщайте, красоты;
Теней, ветви, не бросайте;
Не журчите вы, струи;
Вы, зефиры, не летайте;
Не свищите, соловьи.
Мне на свете жить постыло,
Скучно стало жить в лугах,
Мое стадо мне не мило;
Нет любезной на очах.
О! Филиса, как сгрустнется
Тебе в дальной стороне,
Знай, тут сердце мое рвется;
Потужи тогда о мне.
1776
В зеленых ветках лишь застонут птицы,
И ветер летний по листам забродит,
С глухим журчаньем так волна стремится
На берег пышный, там покой находит.
Мне же стихи любовь на мысль приводит,
И та, которой выпал жребий скрыться
В сырой земле, как живая вновь ходит
И сердце убеждает не томиться.
— Зачем же упреждать страданий сроки? —
Молвила кротко. — Зачем проливают
Устало очи слез горючих токи?
Не плачь, мой друг, ведь те, кто умирают,
Как я, блаженна, — от скорбей далеки,
Сомкнула очи, как во сне смыкают.
О радость, о восторг!.. Я Лилу молодую
Вчера нечаянно узрел полунагую!
Какое зрелище отрадное очам!
Власы волнистые небрежно распущенны
По алебастровым плечам,
И перси девственны, и ноги обнаженны,
И стройный, тонкий стан под дымкою одной,
И полные огня пленительные очи,
И всё, и всё — в часы глубокой ночи,
При ясном свете ламп, в обители немой!
Дыханья перевесть не смея в изумленья,
На прелести ее в безмолвии взирал —
И сердце юное пылало в восхищеньи;
В восторгах таял я, и млел, и трепетал,
И взоры жадные сквозь дымку устремлял!
Но что я чувствовал, когда младая Лила,
Увидев в храмине меня между столпов,
Вдруг в страхе вскрикнула и руки опустила —
И с тайных прелестей последний спал покров.
Мне знакомы два мгновенья
Полных дивной красоты,
Два высоких наслажденья
Избалованной мечты!
Сильно первое мгновенье
К упоению страстей:
Это солнца восхождение,
Это блеск его лучей.
В нем порыв души могучей
Тайны неба обнажит,
Как роскошный и кипучий,
Разметав порывы тучи,
Луч разсветный заблестит!
Но второе наслажденье
И роскошней и сильней:
Это девы пробужденье,
Это свет ея очей!
Тайны девственной светлицы
Мне всю душу раскалят,
Как подымутся ресницы,
И как два огня зарницы
Прелесть—очи заблестят!
Мне знакомы два мгновенья,
Полных дивной красоты,
Два великих наслажденья
Избалованной мечты!
Смотрит с неба месяц бледный,
Точно серп стальной;
По селу мороз трескучий
Ходит сам-большой.По заборам, по деревьям
Вешает наряд;
Где идет, в снегу алмазы
По следу горят.Шапка набок, нараспашку
Шуба на плечах;
Серебром сияет иней
На его кудрях.Он идет, а сам очами
Зоркими глядит:
Видит он, — вот у калитки
Девица стоит… Поглядел, тряхнул кудрями, —
Звонко засвистал —
И пред девицей любимым
Молодцом предстал.«Здравствуй, сердце!.. здравствуй, радость!» —
Он ей говорит;
Сам же жгучими очами
В очи ей глядит.«Здравствуй, Ваня! Что ты долго?
Я устала ждать.
На дворе такая стужа,
Что невмочь дышать…»И мороз рукой могучей
Шею ей обвил,
И в груди ее горячей
Дух он захватил.И в уста ее целует —
Жарко, горячо;
Положил ее головку
На свое плечо.И очей не сводит зорких
Он с ее очей;
Речи сладкие такие
Тихо шепчет ей: «Я люблю тебя, девица,
Горячо люблю.
Уж тебя ли, лебедицу
Белую мою!»И все жарче он целует,
Жарче, горячей;
Сыплет иней серебристый
На нее с кудрей.С плеч девичьих душегрейка
Съехала долой;
На косе навис убором
Иней пуховой.На щеках горит румянец,
Очи не глядят,
Руки белые повисли,
Ноги не стоят.И красотка стынет… стынет…
Сон ее клонит…
Бледный месяц равнодушно
Ей в лицо глядит.
О Боже! не являй очам виновных ныне
Величья грознаго, которым Ты сиял
В пылавшей купине пред избранным в пустыне,
Когда закон народу изрекал.
Прийди, Господь, в таинственной одежде,
И облекись. в тот кроткий полусвет,
Которым Ты во дни святые—прежде
Быть благодатию ддя грешника одет,
Как в грозну ночь, когда червленны волны
Сокрыли мощь Израиля врагов,
И стан Египетский стоял, смятенья полный,
Под мраком сдвинутых Тобою облаков.
Твои избранные межь тем, в моленьи жарком,
Пророка слушая, стояли средь ночи,
Из туч Твоих на них, в сияньи ярком,
Лилися света тихие лучи.
Господь! когда на нас Твой гнев могучий,
Грозя, с небес готов излиться вновь,
Не разражай над нами грозной тучи,
Не правосудие яви нам, а любовь!
Порознь бессмертные к смертным не сходят
С горних высот:
Следом за Вакхом веселым, на праздник
Мчится Эрот, прихотливый проказник,
Феб лучезарный идет.
Сходятся гости небесного края;
Светлых приемлет обитель земная.
Что в угощенье сын праха предложит
Вечным богам?
Вы, олимпийцы, меня одарите
Вашею жизнью бессмертной! возьмите
В небо лазурное, к вам!
Родина радости — Зевса чертоги…
Вашего нектара дайте мне, боги!
«Светлым напитком налей ему, Геба,
Полный фиал!
Влагой небесной омой ему око,
Чтоб ненавистного Стиксова тока
Он, как и мы, не видал!»
Нектар Олимпа, лиясь, пламенеет…
Сердцу просторнее, око светлеет.
(Подражание грекам)О радость, о восторг!.. Я Лилу молодую
Вчера нечаянно узрел полунагую!
Какое зрелище отрадное очам!
Власы волнистые небрежно распущенны
По алебастровым плечам,
И перси девственны, и ноги обнаженны,
И стройный, тонкий стан под дымкою одной,
И полные огня пленительные очи,
И всё, и всё — в часы глубокой ночи,
При ясном свете ламп, в обители немой!
Дыханья перевесть не смея в изумленья,
На прелести ее в безмолвии взирал —
И сердце юное пылало в восхищеньи;
В восторгах таял я, и млел, и трепетал,
И взоры жадные сквозь дымку устремлял!
Но что я чувствовал, когда младая Лила,
Увидев в храмине меня между столпов,
Вдруг в страхе вскрикнула и руки опустила —
И с тайных прелестей последний спал покров.1820 или 1821
Порознь безсмертные к смертным не сходят
С горних высот:
Следом за Вакхом веселым, на праздник
Мчится Эрот, прихотливый проказник,
Феб лучезарный идет.
Сходятся гости небеснаго края;
Светлых приемлет обитель земная.
Что́ в угощенье сын праха предложит
Вечным богам?
Вы, олимпийцы, меня одарите
Вашею жизнью безсмертной! возьмите
В небо лазурное, к вам!
Родина радости — Зевса чертоги…
Вашего нектара дайте мне, боги!
„Светлым напитком налей ему, Геба,
„Полный фиал!
„Влагой небесной омой ему око,
„Чтоб ненавистнаго Стиксова тока
„Он, как и мы, не видал!“
Нектар Олимпа, лиясь, пламенеет…
Сердцу просторнее, око светлеет.
Спи спокойно — доброй ночи!
Вон уж в небесах
Блещут ангельские очи
В золотых лучах.
Доброй ночи… Выдет скоро
В небо сторож твой
Над тобою путь дозора
Совершать ночной.
Чтоб не смела сила злая
Сон твой возмущать:
Час ночной, пора ночная —
Ей пора гулять.
В час ночной, тюрьмы подводной
Разломав запор,
Вылетает хороводной
Цепью рой сестер.
Лихорадки им прозванье;
Любо им смущать
Тихий сон — и на прощанье
В губы целовать.
Лихоманок-лихорадок,
Девяти подруг,
Поцелуй и жгуч, и сладок,
Как любви недуг.
Но не бойся: силой взора
С неба сторож твой
Их отгонит — для дозора
Светит он звездой.
Спи же тихо — доброй ночи!..
Под лучи светил,
Над тобой сияют очи
Светлых божьих сил.
О всеми ветрами
Колеблемый лотос!
Георгия — робость,
Георгия — кротость…
Очей непомерных
— Широких и влажных —
Суровая — детская — смертная важность.
Так смертная мука
Глядит из тряпья.
И вся непомерная
Тяжесть копья.
Не тот — высочайший,
С усмешкою гордой:
Кротчайший Георгий,
Тишайший Георгий,
Горчайший — свеча моих бдений — Георгий,
Кротчайший — с глазами оленя — Георгий!
(Трепещущей своре
Простивший олень).
— Которому пробил
Георгиев день.
О лотос мой!
Лебедь мой!
Лебедь! Олень мой!
Ты — все мои бденья
И все сновиденья!
Пасхальный тропарь мой!
Последний алтын мой!
Ты, больше, чем Царь мой,
И больше, чем сын мой!
Лазурное око мое —
В вышину!
Ты, блудную снова
Вознесший жену.
— Так слушай же!..
(Не докончено за письмом.)
Боги всегда к нам
На землю приходят
Дружной толпой.
Только что Бахус ко мне принесется,
Тотчас крылатый Амур улыбнется
И прилетит Аполлон золотой.
Стремятся, несутся
Жильцы небо-края,
Бессмертных приемлет
Обитель земная.Скажите, чем примет
Убогий сын Геи
Хор неземной?
О, дайте вы, боги, мне жизнь неземную!
Скажите, что, смертный, вам в дар принесу я?
Возьмите меня на Олимп за собой.
В чертоге Зевеса
Лишь царствует радость…
Налейте же в кубок
Мне нектара сладость!«Подай ему кубок!
Полон поэту,
Геба, налей,
Росою небесной смочи ему очи,
Чтоб они вечной не видели ночи,
Чтоб он был равен нам славой своей.»
Небесная влага,
Напенясь, белеет,
И грудь не мятется,
И око светлеет.
(Сонет)
Уж полночь! Теплится лампада надо мной,
И багрянит струей кровавою молчанье,
Трепещет призраков в предсмертной муке рой,
Неверный сноп лучей—унылое мерцанье!..
Лампада нежная не знает ночью сна,
Печально бодрствуя, как ласковое око,
Взирая в очи тех, кого душа больна,
Кто в потолок вперил свой взор в тоске глубокой.
Ей внятен сердца стон, ей внятен каждый вздох,
И ложе бледный луч ея едва ласкает,
Когда перед зарей светильня догорает!
В часы страдания, в часы моих тревог
Она так странно мне близка, что я, мечтая,
В ней душу узнаю твою, о мать родная!
В рядах стояли безмолвной толпой,
Когда хоронили мы друга,
Лишь поп полковой бормотал, и порой
Ревела осенняя вьюга.
Кругом кивера над могилой святой
Недвижны в тумане сверкали;
Уланская шапка да меч боевой
На гробе дощатом лежали.
И билося сердце в груди не одно,
И в землю все очи смотрели,
Как будто бы всё, что уж ей отдано,
Они у ней вырвать хотели.
Напрасные слезы из глаз не текли,
Тоска наши души сжимала;
И горсть роковая прощальной земли,
Упавши на гроб, застучала.
Прощай, наш товарищ, не долго ты жил,
Певец с голубыми очами;
Лишь крест деревянный себе заслужил
Да вечную память меж нами! 1833–1834 гг.Существует предположение, что стихотворение написано в связи со смертью юнкера Егора Сиверса (5 декабря 1833 г.).
В Лаисе нравится улыбка на устах,
Ее пленительны для сердца разговоры,
Но мне милей ее потупленные взоры
И слезы горести внезапной на очах.
Я в сумерки вчера, одушевленный страстью,
У ног ее любви все клятвы повторял
И с поцалуем к сладострастью
На ложе роскоши тихонько увлекал…
Я таял, и Лаиса млела…
Но вдруг уныла, побледнела
И — слезы градом из очей!
Смущенный, я прижал ее к груди моей:
«Что сделалось, скажи, что сделалось с тобою?»
— «Спокойся, ничего, бессмертными клянусь;
Я мыслию была встревожена одною:
Вы все обманчивы, и я… тебя страшусь».
Были огромные очи:
Очи созвездья Весы,
Разве что Нила короче
Было две чёрных косы
Ну, а сама меньше можного!
Всё, что имелось длины
В косы ушло — до подножия,
В очи — двойной ширины
Если сама — меньше можного,
Не пожалеть красоты —
Были ей Богом положены
Брови в четыре версты:
Брови — зачёсывать за уши
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . За душу
Хату ресницами месть…
Нет, не годится! . . . . . . . . . .
Страшно от стольких громад!
Нет, воспоём нашу девочку
На уменьшительный лад
За волосочек — по рублику!
Для довершенья всего —
Губки — крушенье Республики
Зубки — крушенье всего…
* * *
Жуть, что от всей моей Сонечки
Ну — не осталось ни столечка:
В землю зарыть не смогли —
Сонечку люди — сожгли!
Что же вы с пеплом содеяли?
В урну — такую — её?
Что же с горы не развеяли
Огненный пепел её?
Вчера, среди ничтожных разговоров,
Мои глаза искали ваших взоров;
Ваш взор блуждал, ища моих очей, —
Меж тем бежал, струясь, поток речей.
Под звуки фраз обычного закала
Вкруг ваших дум любовь моя блуждала.
Рассеянный, ловил я вашу речь,
Чтоб тайну дум из быстрых слов извлечь.
Как очи, речи той, что заставляет
Быть грустным иль веселым, открывает, —
Как ни спеши насмешливою быть, —
Все, что она в душе желает скрыть.
Вчера ушел я, полный упоенья:
И тщетная ль надежда наслажденья
В моей душе обманчивой льет свет?
Конечно, нет! Не правда ли, что нет?
(Дума)
Две жизни в мире есть.
Одна светла, горит она, как солнце;
В ее очах небесный тихий день;
В сиянии — святая мысль и чувство;
Ее живая сила так роскошно
Звучит свободной и разумной речью.
И это — жизнь земнова духа;
Долга она, как Божья вечность…
Другая жизнь темна;
В ее очах — земная грусть и ночь;
И спит она сном крепким и мятежным,
Таится мысль в ее цветистых формах,
Но не звучит свободной речью;
Наклоннее во тьме она к молчанью.
И это — жизнь земнова праха;
Кратка она, как блеск звезды падучей…
В стороне далекой от родного края
Снится мне приволье тихих деревень,
В поле при дороге белая береза,
Озими да пашни — и апрельский день.
Ласково синеет утреннее небо,
Легкой белой зыбью облака плывут,
Важно грач гуляет за сохой на пашне,
Пар блестит над пашней… А кругом поют
Жаворонки в ясной вышине воздушной
И на землю с неба звонко трели льют.
В стороне далекой от родного края
Девушкой-невестой снится мне Весна:
Очи голубые, личико худое,
Стройный стан высокий, русая коса.
Весело ей в поле теплым, ясным утром!
Мил ей край родимый — степь и тишина,
Мил ей бедный север, мирный труд крестьянский,
И с приветом смотрит на поля она:
На устах улыбка, а в очах раздумье —
Юности и счастья первая весна!
1
Было душно от жгучего света,
А взгляды его — как лучи.
Я только вздрогнула: этот
Может меня приручить.
Наклонился — он что-то скажет…
От лица отхлынула кровь.
Пусть камнем надгробным ляжет
На жизни моей любовь.
2
Не любишь, не хочешь смотреть?
О, как ты красив, проклятый!
И я не могу взлететь,
А с детства была крылатой.
Мне очи застит туман,
Сливаются вещи и лица,
И только красный тюльпан,
Тюльпан у тебя в петлице.
3
Как велит простая учтивость,
Подошел ко мне, улыбнулся,
Полуласково, полулениво
Поцелуем руки коснулся —
И загадочных, древних ликов
На меня поглядели очи…
Десять лет замираний и криков,
Все мои бессонные ночи
Я вложила в тихое слово
И сказала его напрасно.
Отошел ты, и стало снова
На душе и пусто и ясно.
Померкли очи голубые,
Погасли чёрные глаза —
Стареют школьницы былые,
Беседки, парки, небеса.
Исчезли фартучки, манжеты,
А с ними весь ажурный мир.
И той скамейки в парке нету,
Где было вырезано «Б.Р.».
Я сиживал на той скамейке,
Когда уроки пропускал.
Я для одной за три копейки
Любовь и солнце покупал.
Я говорил ей небылицы:
Умрём, и всё начнётся вновь.
И вновь на свете повторится
Скамейка, счастье и любовь.
Исчезло всё, что было мило,
Что только-только началось —
Любовь и солнце — мимо, мимо
Скамейки в парке пронеслось.
Осталась глупая досада —
И тихо злит меня опять
Не то, что говорить не надо,
А то, что нечего сказать.
Былая школьница, по плану —
У нас развод, да будет так.
Прости былому хулигану —
что там? — поэзию и мрак.
Я не настолько верю в слово,
Чтобы, как в юности, тогда,
Сказать, что всё начнётся снова.
Ведь не начнётся никогда.
Чернеют в далях снеговых
Верхушки многолетних елей
Из клокотаний буревых
Сквозных, взлетающих метелей.
Вздыхающих стенаний глас,
Стенающих рыданий мука:
Как в грозный полуночи час
Припоминается разлука!
Непоправимое мое
Припоминается былое…
Припоминается ее
Лицо холодное и злое.
Пусть вечером теперь она
К морозному окну подходит
И видит: мертвая луна…
И волки, голодая, бродят
В серебряных, сквозных полях;
И синие ложатся тени
В заиндевевших тополях;
И желтые огни селений,
Как очи строгие, глядят,
Как дозирающие очи;
И космы бледные летят
В пространства неоглядной ночи.
И ставни закрывать велит…
Как пробудившаяся совесть,
Ей полуночный ветр твердит
Моей глухой судьбины повесть.
Прости же, тихий уголок,
Тебя я покидаю ныне…
О, ледени, морозный ток.
В морозом скованной пустыне!..
Хороша, как сказочная фея,
Ты прошла с улыбкой перед нами…
И склонились мы, благоговея,
Перед девой с черными очами.
Нашу жизнь без веры и без света,
Где царило зимнее ненастье,
Ты согрела ласкою привета,
Ты дала нам истинное счастье.
В темноте угрюмой мрачной ночи,
В мире скуки, злобы и печали,
Нам светили ласковыя очи,
Нам слова волшебныя звучали…
И на сердце снова стало ясно,
И надежды сердце оживили…
Беззаветно, пламенно, и страстно,
Всей душой тебя мы полюбили!
Но любить земное не умея,
Увлекаясь только небесами,
Хороша, как сказочная фея,
Ты прошла с улыбкой перед нами!
Твой лик, загадочный и нежный,
Как отраженье в глубине,
Склонился медленно ко мне.
Твой лик, загадочный и нежный,
Возник в моем тревожном сне.
Встречаю призрак неизбежный:
Твой лик загадочный и нежный,
Как отраженье в глубине.
Твои уста, как уголь жгучий,
Язвят мне очи, плечи, грудь,
И сладко мне в огне тонуть.
Твои уста — как уголь жгучий!..
Мой сон! полней и ярче будь,
Томи меня, пали и мучай!
Твои уста, как уголь жгучий,
Язвят мне очи, плечи, грудь.
Неспешный ужас сладострастья,
Как смертный холод лезвия,
Вбирает жадно жизнь моя.
Неспешный ужас сладострастья
Растет, как бури шум, — и я
Благословляю стоном счастья
Неспешный ужас сладострастья,
Как смертный холод лезвия.