В стране, где ясными лучами
Живее плещут небеса,
Есть между морем и горами
Земли роскошной полоса.
Я там бродил, и дум порывы
Невольно к вам я устремлял,
Когда под лавры и оливы
Главу тревожную склонял.
Там, часто я в разгуле диком,
Широко плавая в мечтах,
Приходит осень, золотит
Венцы дубов. Трава полей
От продолжительных дождей
К земле прижалась; и бежит
Ловец напрасно по холмам:
Ему не встретить зверя там.
А если даже он найдет,
То ветер стрелы разнесет.
На льдинах ветер тот рожден,
Порывисто качает он
Скажи мне, ветка Палестины:
Где ты росла, где ты цвела,
Каких холмов, какой долины
Ты украшением была?
У вод ли чистых Иордана
Востока луч тебя ласкал,
Ночной ли ветр в горах Ливана
Тебя сердито колыхал?
Прекрасен восход твой, о Атон живущий, владыка столетий!
Дивный, светлый, могучий, — любви твоей — меры нет, лучи твои — радость.
Когда ты сияешь, сердца оживают, обе земли веселятся.
Бог священный, создавший себя, сотворивший все страны: людей, стада и деревья!
Ты светишь — и живо все! ты мать и отец для всех, чьи глаза сотворил ты!
Ты светишь — и видят все! все души ликуют о тебе, о владыко!
Когда ты уходишь, за край земли на закате, — все лежат, словно мертвые;
Пока ты не встанешь с края земли на восходе, — лица скрыты, носы не дышат.
Ты луч посылаешь — простираются руки, величая дух твой,
Ты в небе светишь — певцы и игральцы поют и трубят,
Г. ЧулковуВ окнах, занавешенных сетью мокрой пыли,
Темный профиль женщины наклонился вниз.
Серые прохожие усердно проносили
Груз вечерних сплетен, усталых стертых лиц.
Прямо перед окнами — светлый и упорный —
Каждому прохожему бросал лучи фонарь.
И в дождливой сети — не белой, не черной —
Каждый скрывался — не молод и не стар.
Были как виденья неживой столицы —
Случайно, нечаянно вступающие в луч.
(1889 г. 28-го января).
Ночи текли,— звезды трепетно в бездну лучи свои сеяли…
Капали слезы,— рыдала любовь,— и алел
Жаркий рассвет,— и те грезы, что в сердце мы тайно лелеяли,
Трель соловья разносила, и — бурей шумел
Моря сердитого вал,— думы зрели, и — реяли
Серые чайки…
Игру эту боги затеяли…
В их мировую игру Фет замешался и пел…
Могила Неизвестного солдата!
О, сколько их от Волги до Карпат!
В дыму сражений вырытых когда-то
Саперными лопатами солдат.
Зеленый горький холмик у дороги,
В котором навсегда погребены
Мечты, надежды, думы и тревоги
Безвестного защитника страны.
Он здесь! — В средину цепи горной
Вступил, и, дав ему простор,
Вокруг почтительно, покорно
Раздвинулись громады гор.
Своим величьем им неравный,
Он стал — один и, в небосклон
Вперя свой взор полудержавный,
Сановник гор — из Крыма он,
Как из роскошного чертога,
Оставив мир дремать в пыли,
Опять я ваш, о юные друзья!
Туманные сокрылись дни разлуки:
И брату вновь простерлись ваши руки,
Ваш трезвый круг увидел снова я.
Всё те же вы, но сердце уж не то же:
Уже не вы ему всего дороже,
Уж я не тот… Невидимой стезей
Ушла пора веселости беспечной,
Ушла навек, и жизни скоротечной
Луч утренний бледнеет надо мной.
Вчера священники служили в ризах черных;
Горели свечи; из кадильниц дым
Вставал столбом; и с пеньем гробовым
Сливался глас молитв покорных…
И язвы Господа, который распят был,
Толпа лобзала грешными устами;
А я — одну тебя, скорбя, искал глазами
В дыму бряцающих кадил,
И видел я, как жарко ты молилась,
Как веры чистый луч в глазах твоих сиял;
Над плащаницею
Он мертв! С закрытыми очами...
Белее снега пелена!
Никем не зримыми лучами
Вся церковь вкруг позлащена,
И в тех лучах, вполне живые,
В сердцах молельщиков встают
Явленья нежно-световые
Ночь зарождается здесь, на земле, между нами...
В щелях и темных углах, чуя солнце, таится;
Глянуть не смеет враждебными свету очами!
Только что время наступит, чтоб ей пробудиться —
Быстро ползут, проявляясь везде, ее тени,
Ищут друг дружку, бесшумно своих нагоняют,
Слившись в великую тьму, на небесные сени
Молча стремятся и их широко наводняют...
Только не гасят они ярких звезд, их сияний!
Звезды — следы световые минувшего дня,
Я весь в свету, доступен всем глазам,
Я приступил к привычной процедуре:
Я к микрофону встал, как к образам…
Нет-нет, сегодня — точно к амбразуре!
И микрофону я не по нутру —
Да, голос мой любому опостылет.
Уверен, если где-то я совру —
Он ложь мою безжалостно усилит.
Лице свое скрывает день!
Поля покрыла мрачна ночь;
Взошла на горы черна тень;
Лучи от нас склонились прочь;
Открылась бездна, звезд полна;
Звездам числа нет, бездне дна.Песчинка как в морских волнах*,
Как мала искра в вечном льде,
Как в сильном вихре тонкий прах,
В свирепом как перо огне,
Так я, в сей бездне углублен,
(Секстина)
Я безнадежность воспевал когда-то,
Мечту любви я пел в последний раз.
Опять душа мучительством объята,
В душе опять свет радости погас.
Что славить мне в предчувствии заката,
В вечеровой, предвозвещенный час?
Ложится тень в предвозвещенный час;
Кровь льется по наклонам, где когда-то
Лазурь сияла. В зареве заката
при случае великого северного сияния
Лице свое скрывает день:
Поля покрыла мрачна ночь;
Взошла на горы чорна тень;
Лучи от нас склонились прочь;
Открылась бездна, звезд полна;
Звездам числа нет, бездне дна.
Песчинка как в морских волнах,
Улеглася метелица… путь озарен…
Ночь глядит миллионами тусклых очей…
Погружай меня в сон, колокольчика звон!
Выноси меня, тройка усталых коней!
Мутный дым облаков и холодная даль
Начинают яснеть; белый призрак луны
Смотрит в душу мою — и былую печаль
Наряжает в забытые сны.
То вдруг слышится мне — страстный голос поет,
С колокольчиком дружно звеня:
Тревожны вешние закаты!
Горит румянцем талый снег,
Горят сердца у нас, обяты
Воспоминаньем вешних нег.
Из дивных градов затонувших
Несется звон колоколов,
Так отголоском дней минувших
Звучит напев знакомых слов.
Свежей весной
Всеозаряющее,
Нас опьяняющее
Цветом, лучом, новизной, —
Слабые стебли для жизни прямой укрепляющее, —
Ты, пребывающее
С ним, неизвестным, с тобою, любовь, и со мной!
Ты теплое в радостно-грустном Апреле,
Когда на заре
Ресницы, ресницы,
Склоненные ниц.
Стыдливостию ресниц
Затменные — солнца в венце стрел!
— Сколь грозен и сколь ясен! —
И плащ его — был — красен,
И конь его — был — бел.Смущается Всадник,
Гордится конь.
На дохлого гада
Белейший конь
IЯ лесом шел, усталый, одинокий;
Дремучий лес вершинами шумел;
Внизу был мрак таинственно-глубокий…
И я невольно сердцем оробел.Последний луч румяного заката
Погас вверху, и лес одела тьма…
Я изнемог… душа рвалась куда-то…
Мне тяжки были посох и сума.Недолго шел я, — ноги подкосились,
И я упал под дерево, как сноп…
В моей груди все чувства притупились…
А лес был тих, как необъятный гроб.В глухой тюрьме уснуть мне было б слаще!
Я дух механики. Я вещества
Во тьме блюду слепые равновесья,
Я полюс сфер — небес и поднебесья,
Я гений числ. Я счетчик. Я глава.
Мне важны формулы, а не слова.
Я всюду и нигде. Но кликни — здесь я!
В сердцах машин клокочет злоба бесья.
Я князь земли! Мне знаки и права!
Белые клавиши в сердце моём
Робко стонали под грубыми пальцами,
Думы скитались в просторе пустом,
Память безмолвно раскрыла альбом,
Тяжкий альбом, где вседневно страдальцами
Пишутся строфы о счастье былом… Смеха я жаждал, хотя б и притворного,
Дерзкого смеха и пьяных речей.
В жалких восторгах бесстыдных ночей
Отблески есть животворных лучей,
Светит любовь и в позоре позорного.В темную залу вхожу, одинок,
Все кончено! я понял безнадежность
Меня издавна мучившей мечты…
«Все напевы»
Я безнадежность воспевал когда-то,
Мечту любви я пел в последний раз.
Опять душа мучительством объята,
В душе опять свет радости погас.
Что славить мне в предчувствии заката,
В вечеровой, предвозвещенный час?
Ложится тень в предвозвещенный час;
Душный день догорал,
Дальний звон меня звал,
И как в рай, в Божий храм
Запросилась душа.
И спеша, и дыша
Тяжело, по пескам,
По лесистым буграм
Шел я, бледен и хил,
Точно крест волочил,
И дошел до ворот,
Загорелся луч денницы,
И опять запели птицы
За окном моей темницы.
Свет раскрыл мои ресницы.
Снова скорбью без границы,
Словно бредом огневицы,
Дух измученный томится,
На простор мечта стремится.
Птицы! птицы! вы — на воле!
Ночью благовонной над заснувшей чащей,
Словно легкокрылый, светлый мотылек,
Лунный луч явился, юный и блестящий,
Призывая к жизни голубой вьюнок.
Он скользнул по ветке с белыми цветами,
Он ее коснулся мягко на лету
В час, когда сияют счастия слезами
Молодые ветви яблони в цвету.
Что за дым клубящийся тут бродит
Ощупью по каменным твердыням?
Где тот горн, откуда он исходит, —
В дольней мгле иль в небе темно-синем? Чем покрыты страшных стен раскаты
Там — вдали? Какими пеленами?
Словно пух лебяжий, неизмятый
Пышно лег над этими стенами. Объясните, что всё это значит?
По уступам, с бешеною прытью,
Серебро расплавленное скачет,
Тянется тесьмою или нитью,
Я видел виденье,
Я вспрянул с кровати,
На коей, недужный,
Воззрился я в темь.
Небесны владенья,
Сорвались печати,
Печати жемчужны,
Число же их семь.
Ночные пределы,
Ровесница векам первовременным,
Твое чело дерзал я попирать!
Как весело питомцам жизни бренным
Из-под небес отважный взгляд бросать:
Внизу, как ад, во мгле овраг зияет,
В венце лучей стоит над ним скала
След вечности! здесь время отдыхает,
Его коса здесь жертвы не нашла.
О жизнь певцов, святое вдохновенье,
Она с рожденья пряла,
так свыше суждено,
и пело и плясало
ее веретено.
Вот солнце засияло
к ней в узкое окно,
и пело и плясало
ее веретено.
Прядет, прядет без срока,
хоть золотую нить
Я в горы ушел до рассвета: —
Все выше, туда, к ледникам,
Где ласка горячего лета
Лишь снится предвечным снегам, —
Туда, где холодные волны
Еще нерожденных ключей
Бледнеют, кристально-безмолвны,
И грезят о чарах лучей, —
Где белые призраки дремлют,
Где Время сдержало полет,
Утомилось ли солнце от дневных величий,
Уронило ль голову под гильотинный косырь, -
Держава расплавленная стала — ка бычий,
Налитый медной кровью пузырь.
Над золотою водой багровей расцвел
В вереске базальтовый оскал.
Медленно с могильников скал
Взмывает седой орел.
Дотоле дремавший впотьмах
Царственный хищник раскрыл
Когда кругом меня всё мрачно, грозно было,
И разум предо мной свой факел угашал,
Когда надежды луч и бледный и унылой
На путь сомнительный едва мне свет бросал, В ночь мрачную души, и в тайной с сердцем брани,
Как равнодушные без боя вспять бегут,
А духом слабые, как трепетные лани,
Себя отчаянью слепому предают, Когда я вызван в бой коварством и судьбою
И предало меня всё в жертву одного, —
Ты, ты мне был тогда единственной звездою,
И не затмился ты для сердца моего.О, будь благословен отрадный луч мне верный!
Во все пространные границы
К Екатерининым сынам
Воззри с горящей колесницы,
Воззри с небес, о солнце, к нам;
Будь нашей радости свидетель,
И кая ныне добродетель
Российский украшает трон;
Подобье види райску крину,
Красу держав, красу корон,
Премудрую Екатерину.И, луч пуская раскаленный,