От сосны до сосны паутинки зажглись,
Протянулись, блеснули, качаются.
Вот потянутся вверх, вот уж зыблются вниз,
И осенним лучом расцвечаются.
Как ни нежен, дитя, детский твой поцелуй,
Он порвал бы их тонким касанием.
Луч осенний, свети, и блести, заколдуй
Две души паутинным сиянием.
Свои мозг пронзил я солнечным лучом.
Гляжу на Мир Не помню ни о чем.
Я вижу свет, и цветовой туман.
Мой дух влюблен. Он упоен. Он пьян.
Как луч горит на пальцах у меня!
Как сладко мне присутствие огня!
Смешалось все. Людское я забыл.
Я в мировом. Я в центре вечных сил.
Как радостно быть жарким и сверкать!
Как весело мгновения сжигать!
Со светлыми я светом говорю.
Я царствую. Блаженствую. Горю.
От последней улыбки луча
На горах засветилася нега,
И родились, блестя и журча,
Два ключа из нагорного снега.
И, сбегая с вершины горы,
Обнимаясь в восторге едином,
Устремились в иные миры,
К отдаленным лугам и долинам.
И в один сочеталися ключ,
Он бежал, прорезая узоры
Но от мрака разгневанных туч
Затуманились хмурые горы.
И последняя ласка луча
Потонула в туманной печали
И холодные капли ключа
На остывшую землю упалиГод написания: без даты
Прекрасен лик звезды с прозрачным взором,
Когда она, не рдея, не скорбя,
И зная только Небо и себя,
Струит лучи нетающим узором,
Средь дальних звёзд, поющих светлым хором.
Но как она светлей самой себя,
Когда, воспламененным метеором,
Огни лучей стремительно дробя,
Горит — пред смертью, падает — любя!
Я лунный луч, я друг влюбленных.
Сменив вечернюю зарю,
Я ночью ласково горю,
Для всех, безумьем озаренных,
Полуживых, неутоленных;
Для всех тоскующих, влюбленных,
Я светом сказочным горю,
И о восторгах полусонных
Невнятной речью говорю.
Мой свет скользит, мой свет змеится,
Но я тебе не изменю,
Когда отдашься ты огню,
Тому огню, что не дымится,
Что в тесной комнате томится,
И все сильней гореть стремится —
Наперекор немому дню.
Тебе, в чьем сердце страсть томится;
Я никогда не изменю.
В неком крае, блестками богатом,
Протекает шесть и шесть ключей,
Млеком, медом, серебром, и златом,
В вечном свете огненных лучей.
Белый, желтый, и блестяще-белый,
Ярко-желтый, рдяные ключи,
В этом крае ландыш онемелый
Пьет, не прячась, жаркие лучи.
В этом крае, блестками богатом,
Лютик влажный светит целый год,
Сонмы лилий дышат ароматом,
Пышным сном подсолнечник цветет.
Целый день поют и вьются пчелы,
Ночью светят стаи лебедей.
В этот праздник, светлый и веселый,
Входит тот, кто любит свет лучей.
Трудовые мечты,
Золотое зерно.
Торжество Красоты,
Как мне близко оно!
Как мне радостен вид
Лошаденки простой!
В глыбах пашни скользит
Солнца луч золотой.
Озимые поля,
Созревание нив.
Молодая земля,
Лик твой вечно красив.
Серп с косою — мечи! —
И победность сохи
Мне поют как лучи,
Мне горят как стихи.
Сын Земли я и Дня,
Неразрывно звено.
И в душе у меня
Золотое зерно.
На вершине скалы, где потоком лучей
Солнце жжет горячей, где гнездятся орлы,
Из туманов и мглы зародился ручей,
Все звончей и звончей по уступам скалы
Он волной ударял, и гранит повторял
Мерный отзвук на звук, возникавший вокруг.Как прозрачный кристалл, как сверкающий луч,
Переменчивый ключ меж камней трепетал,
На граните блистал, и красив, и певуч,
Жаждой жизни могуч, он от счастья рыдал,
И кричали орлы, на уступах скалы,
У истоков ручья, в торжестве бытия.
Луна богата силою внушенья,
Вокруг неё всегда витает тайна.
Она нам вторит: «Жизнь есть отраженье,
Но этот призрак дышит не случайно».
Своим лучом, лучом бледно-зелёным,
Она ласкает, странно так волнуя,
И душу побуждает к долгим стонам
Влияньем рокового поцелуя.
Своим ущербом, смертью двухнедельной,
И новым полновластным воссияньем,
Она твердит о грусти не бесцельной,
О том, что свет нас ждёт за умираньем.
Но нас маня надеждой незабвенной,
Сама она уснула в бледной дали,
Красавица тоски беспеременной,
Верховная владычица печали!
Она так шумно-весела,
И так светла, —
Как между скал певучий ключ,
Как яркий луч.
В ней все любовь, в ней все мечта,
И красота,
Как все в лесу, в лучах весны,
Любовь и сны.
Зачем же радостный расцвет
Веселых лет, —
Как летний блеск сменен зимой, —
Окончен тьмой?
Теперь навек с одним она,
Прошла весна.
Как дым вкруг пурпура огней,
Он всюду с ней.
Цветок роскошный отблистал,
И мертвый стал.
И как в гербарии он сжат,
Бесцветен взгляд.
В ней ключ застывший усыплен,
В ней смутный сон,
Как тусклый мертвенный налет
Стоячих вод.
Мы прячем, душим тонкой сетью лжи
Свою любовь.
Мы шепчем: «Да? Ты мой? — Моя? — Скажи! —
— Скорей! Одежды брачные готовь!»
Но я люблю, как любит петь ручей,
Как светит луч.
Последний я, иль первый, меж лучей,
Навек, на миг, — мне все равно, — я жгуч
Но я люблю, как любит льнуть к волне
Воздушность ив.
Мне все равно, что скрыто там на дне, —
Я в зеркале поверхности красив.
Поверхность отражает выси гор,
Измены дня.
Мой милый друг, лелей в себе мой взор,
Как тень, как сон, люби, люби меня! Год написания: без даты
Легкий лист, на липе млея,
Лунный луч в себя вобрал.
Спит зеленая аллея,
Лишь вверху поет хорал.
Это — лунное томленье,
С нежным вешним ветерком,
Легкость ласк влагает в пенье
Лип, загрезивших кругом.
И в истоме замиранья
Их вершины в сладком сне
Слышат лунное сиянье,
Слышат ветер в вышине.
Свет Луны и ветер вешний,
Бледный ландыш спит в тени,
Грезя, видит сон нездешний,
Дню хранит свои огни.
Полон зыблемого звона,
Легкой грезы и весны,
С голубого небосклона
Принимает луч Луны
Лик Луны, любовь лелея,
Мир чарует с высоты.
Спит зеленая аллея,
Спят деревья и цветы.
Графине Е.Н. ТолстойЖемчужина морей,
Цветущий Остров дремлет,
И в пышности своей
Волнам влюбленным внемлет.
Над ним — простор Небес,
Кругом — пустыня Моря,
На нем зеленый лес
Шумит, прибою вторя.
Здесь нет людских следов,
Здесь легкий ветер веет,
Он чашечки цветов
Дыханием лелеет.
Безмолвные цветы —
Властители пространства,
И жаждой красоты
Живет цветов убранство.
И вот за гранью гор
Встает дворец Востока, —
Украшен трав ковер
Цветами златоока.
И снова в свой черед
Вздохнет Закат усталый,
И берег вновь цветет,
Лазурный, желтый, алый.
Проходит жизнь как сон,
Рассвет, как прежде, пышен,
Полет седых времен
Над Островом не слышен.
Лучи с Небес глядят,
И кроток свет Заката,
Цветы лучам кадят
Струями аромата.
Кадильница морей,
Цветами Остров дышит,
А ветер сеть ветвей
Колышет и колышет.
На дальнем полюсе, где Солнце никогда
Огнем своих лучей цветы не возрощает,
Где в мертвом воздухе оплоты изо льда
Безумная Луна, не грея, освещает, —
В пределах Севера тоскует Океан
Неумирающим бесцельным рокотаньем,
И, точно вспугнутый, крутится ураган,
И вдаль уносится со вздохом и с рыданьем.
На дальнем полюсе, где жизнь и смерть — одно,
Момент спокойствия пред вечером подкрался: —
Все было ярким сном лучей озарено,
И только Океан угрюмо волновался.
Но вот застыл и он. Была ясна вода,
Огнистая, она терялася в пространстве,
И, как хрустальные немые города,
Вздымались глыбы льдов — в нетронутом убранстве.
И точно вопрошал пустынный мир: «За что?»
И красота кругом бессмертная блистала,
И этой красоты не увидал никто,
Увы, она сама себя не увидала.
И быстротечный миг был полон странных чар, —
Полуугасший день обнялся с Океаном.
Но жизни не было. И Солнца красный шар
Тонул в бесстрастии, склоняясь к новым странам.
Быть может, предок мой был честным палачом:
Мне маки грезятся, согретые лучом,
Гвоздики алые, и, полные угрозы,
Махрово-алчные, раскрывшиеся розы.
Я вижу лилии над зыбкою волной:
Окровавленные багряною Луной,
Они, забыв свой цвет, безжизненно-усталый,
Мерцают сказочно окраской ярко-алой,
И с сладким ужасом, в застывшей тишине,
Как губы тянутся, и тянутся ко мне.
И кровь поет во мне… И в таинстве заклятья
Мне шепчут призраки: «Скорее! К нам в объятья!
Целуй меня… Меня!.. Скорей… Меня… Меня!..»
И губы жадные, на шабаш свой маня,
Лепечут страшные призывные признанья:
«Нам все позволено… Нам в мире нет изгнанья…
Мы всюду встретимся… Мы нужны для тебя…
Под красным Месяцем, огни лучей дробя,
Мы объясним тебе все бездны наслажденья,
Все тайны вечности и смерти и рожденья».
И кровь поет во мне. И в зыбком полусне
Те звуки с красками сливаются во мне.
И близость нового, и тайного чего-то,
Как пропасть горная, на склоне поворота,
Меня баюкает, и вкрадчиво зовет,
Туманом огненным окутан небосвод,
Мой разум чувствует, что мне, при виде крови,
Весь мир откроется, и все в нем будет внове,
Смеются маки мне, пронзенные лучом…
Ты слышишь, предок мой? Я буду палачом!
Тот, пред Кем, Незримым, зримо
Все, что в душах у людей,
Тот, пред Кем проходят мимо
Блески дымные страстей, —
Кто, Неслышимый, услышит
Каждый ропот бытия,
Только Тот бессмертьем дышит,
В нераздельно-слитном я.
Тот, в чьем духе вечно новы
Солнце, звезды, ветер, тьма,
Тот, Кому они — покровы
Для сокрытого ума, —
Тот, Кто близко и далеко,
Перед Кем вся жизнь твоя
Точно радуга потока, —
Только Тот есть вечно — я.
Все закаты, все рассветы
В нем возникли и умрут,
Все сердечные приметы
Там зажглись, блистая — тут.
Все лучи в росе горящей
Повторяют тот же лик,
Солнца лик животворящий,
В Солнце каждый луч возник.
Все, что — здесь, проходит мимо,
Словно тень от облаков.
Но очам незримым — зрима
Неподвижность вечных снов.
Он живет, пред Кем проводит
Этот мир всю роскошь сил,
Он, Единый, не уходит,
В час захода всех светил!
Закрыв глаза, я слушаю безгласно,
Как гаснет шум смолкающего дня,
В моей душе торжественно и ясно.
Последний свет закатного огня,
В окно входя цветною полосою,
Ласкательно баюкает меня.
Опустошенный творческой грозою,
Блаженно стынет нежащийся дух,
Как стебли трав, забытые косою,
Я весь преображаюсь в чуткий слух,
И внемлю чье-то дальнее рыданье,
И близкое ко мне жужжанье мух.
Я замер в сладкой дреме ожиданья,
Вот-вот кругом сольется все в одно,
Я в музыке всемирного мечтанья.
Все то, что во Вселенной рождено,
Куда-то в пропасть мчится по уклонам,
Как мертвый камень падает на дно.
Один — светло смеясь, другой — со стоном,
Все падают, как звуки с тонких струн,
И мир объят красиво скорбным звоном.
Я вижу много дальних снежных лун,
Я вижу изумрудные планеты,
По их морям не пенится бурун.
На них иные призраки и светы.
И я в безмолвном счастьи сознаю,
Что для меня не все созвучья спеты.
Я радуюсь иному бытию,
Гармонию планет воспринимаю,
И сам — в дворце души своей — пою.
Просторам звезд ни грани нет, ни краю.
Пространства звонов полны торжеством,
И, все поняв, я смыслы их впиваю.
Исходный луч в сплетеньи мировом,
Мой разум слит с безбрежностью блаженства,
Поющего о мертвом и живом.
Да будут пытки! В этом совершенство.
Да будет боль стремлений без конца!
От рабства мглы — до яркого главенства!
Мы звенья вкруг созвездного кольца,
Прогалины среди ветвей сплетенных,
Мы светотень разумного лица.
Лучами наших снов освобожденных
Мы тянемся к безмерной Красоте
В морях сознанья, звонких и бездонных.
Мы каждый миг — и те же и не те,
Великая расторгнута завеса,
Мы быстро мчимся к сказочной черте, —
Как наши звезды к звездам Геркулеса.
1
Белбог и Чернобог
Беседу-спор вели.
И гром возник, и вздох,
Вблизи, и там вдали.
В пучине звуковой,
И в царстве тишины,
В пустыне мировой,
Звучали две струны.
Меняясь без конца,
Вблизи, как и вдали,
Снотворца и Творца
Два действа дружно шли.
Снотворец возвещал,
Что сон — богатство душ,
Но день рождался ал,
Творец вился, как уж.
Творец вился, как змей,
Рождался изумруд,
От солнечных лучей
Везде цветы цветут.
Все видно, все светло,
Рукой все можно взять.
Меняется стекло,
Дрожит морская гладь.
Рубины на полях
Горят как свежий мак,
Но в страстных лепестках
Есть кровь и боль, и мрак.
Но в огненных цветках
Таится тяжкий сон.
И в странных облаках
Вечерний небосклон.
Темнеет глубь морей,
Темней вверху сафир,
В лесах, среди ветвей,
Иной мерцает мир.
Как хаос — мир лесной,
Уж поздно для лучей,
Уж Ворон тьмы ночной
Прокаркал час ночей.
И желтая Луна
Без блеска в небесах,
И бродят тени сна,
И бродит Сон и Страх.
И тонкая струна
Дрожит, нежней, чем вздох.
Но чья, но чья она,
Белбог и Чернобог?
2
Белбог с Чернобогом был в споре,
Кто в чарах красивых сильней.
Раскинулось темное Море,
Помчались потоки лучей.
И Солнце, во имя Белбога,
Пронзило огнем глубину,
И в высях ночного чертога
Зажгло золотую Луну.
Но хитростью Бога Ночного
Несчетности ярких лучей
Зажглись — как безмолвное слово
Во влажностях темных очей.
И ежели Небо красиво,
Ночной оно чарой зажглось,
Как блеск синевого отлива,
На пышности черных волос.
Так спорили долго и много
Два Бога, и мир был смущен,
И День полюбил Чернобога,
И Сумрак в Белбога влюблен.
На море-Океане,
На острове Буяне,
Меж камней-богатырь
Есть Камень-Алатырь.
Он бел-горюч и ярок,
Неостудимо жарок
Красив его изгиб,
Кипит тот Камень-кип.
Горит тот Камень-чудо,
Что лучше изумруда
Он каждый миг — живой,
Тот Камень солнцевой.
Под Камнем тем сокрыта
Мечта, что не изжита.
Спеши к нему скорей,
Коснись до тайн морей.
Все шире Море, шире.
На Камне-Алатыре
Сидит, в лучах горя,
Громовница-Заря.
Сидит Девица Красна,
Смеется безучастно
Смешинки Девы той —
Рассветы над водой.
А раз придет охотa,
Совсем тот смех без счета, —
Смеяться так начнет,
Что молния сверкнет.
Все звонче смех певучий,
Пожаром рдеют тучи
Огниста Красота,
Светла ее фата.
На море-Океане,
На острове Буяне,
Я Деву ту любил,
У ней в гостях я был.
Я был на этом Камне,
И заговор дала мне
Она, в Огне живом,
На Камне солнцевом.
О, заговор тот властный!
Он дан мне Девой страстной.
Все покорю я с ней.
Гори, Огонь, сильней!
Лишь Камень кто изгложет,
Тот заговор мой сможет
Лишить его лучей.
Гори, Огонь, скорей!
Но Камень кто ж изгложет,
Кто пламень превозможет?
Привет сиянью дней.
Гори, Огонь, сильней!
Я в горы ушел до рассвета: —
Все выше, туда, к ледникам,
Где ласка горячего лета
Лишь снится предвечным снегам, —
Туда, где холодные волны
Еще нерожденных ключей
Бледнеют, кристально-безмолвны,
И грезят о чарах лучей, —
Где белые призраки дремлют,
Где Время сдержало полет,
И ветру звенящему внемлют
Лишь звезды, да тучи, да лед.
Я знал, что века пролетели,
Для сердца Земля умерла.
Давно возвестили метели
О гибели Блага и Зла.
Еще малодушные люди
Цепей не хотели стряхнуть.
Но с думой о сказочном чуде
Я к Небу направил свой путь.
И топот шагов неустанных
Окрестное эхо будил,
И в откликах звучных и странных
Я грезам ответ находил.
И слышал я сагу седую,
Пропетую Гением гор,
Я видел Звезду Золотую,
С безмолвием вел разговор.
Достиг высочайшей вершины,
И вдруг мне послышался гул: —
Домчавшийся ветер долины
Печальную песню шепнул.
Он пел мне: «Безумный! безумный!
Я — ветер долин и полей,
Там праздник, веселый и шумный,
Там воздух нежней и теплей».
Он пел мне: «Ты ищешь Лазури?
Как тучка растаешь во мгле!
И вечно небесные бури
Стремятся к зеленой Земле».
«Прощай!» говорил он. «Хочу я
К долинам уйти с высоты, —
Там ждут моего поцелуя,
Там дышат живые цветы».
«У каждого дом есть уютный,
Открытый дневному лучу.
Прощай, пилигрим бесприютный,
Спешу… Убегаю… Лечу!»
Все смолкло. Снега холодели
В мерцаньи вечерних лучей.
И крупные звезды блестели
Печалью нездешних очей.
Далекое Небо вздымалось,
Ревнивую тайну храня.
И что-то в душе оборвалось,
И льды усыпили меня.
Мне чудилось: Колокол дальний
С лазурного Неба гудел,
Все тише, нежней и печальней, —
Он что-то напомнить хотел.
И, видя хребты ледяные,
Я понял в тот призрачный миг,
Что, бросив обманы земные,
Я правды Небес не достиг.
(псалом)1
Восхвалим, братья, царствие Луны,
Ее лучом ниспосланные сны,
Владычество великой тишины.
Восславим, сестры, бледную Луну,
Лучистую полюбим глубину,
И тайну снов, ее, се одну.
2
Мне страшно, страшно как сумею
Царицу сердца восхвалить?
Как раб влюбленный, я пред нею
Блаженно гасну, цепенею,
И мысли лучшие не смею
Соткать в серебряную нить.
Да не сочтет за дерзновенье
Царица пышная, Луна,
Что, веря в яркое мгновенье,
В безумном сне самозабвенья,
Поет ей раб свое хваленье,
И да звенит его струна.
О, души бледные, внемлите,
Я стройный гимн пою Луне,
Со мной душой своей сплетите
Непогасающие нити,
Мечты влюбленные храните,
Любовь любите в сладком сне.
3
Наша царица вечно меняется,
Будем слагать переменные строки,
Славя ее.
Дух мой дрожащий любит, склоняется,
В лунном сияньи мы грезы, намеки,
Счастье мое.
Наша царица, бледная, ясная,
Светит сияньем зеленых очей.
Как же люблю я тебя, о, прекрасная,
Вечно нежданная, стройная, властная,
В самом бесстрастии пламенно-страстная,
Тайну познавшая лунных лучей.
Как это чувство, как называется?
Только тебя я везде замечаю,
Только одну.
Это лишь чувство не забывается,
Взорами взоры твои я встречаю,
Славя Луну.
Наша царица, бледная, снежная,
Гаснет, как ты, озаряется вновь,
Как называется боль безнадежная,
Сладкая пытка, мучительность нежная,
Трепетность зыбкая, радость безбрежная?
Милая! Милая! Это любовь!
4
Луна велит слагать ей восхваленья,
Быть нежными, когда мы влюблены,
Любить, желать, ласкать до исступленья,
Итак восхвалим царствие Луны.
Она глядит из светлой глубины,
Из ласковой прохлады отдаленья,
Она велит любить нам зыбь волны,
И даже смерть, и даже преступленье
Ее лучи как змеи к нам скользят,
Объятием своим завладевают,
В них вкрадчивый неуловимый яд.
От них безумным делается взгляд,
Они, блестя, все мысли убивают,
И нам о бесконечном говорят.
5
Она меняется опять,
И нам так сладко повторять
Созвучно-стройные напевы.
Она возникла над водой,
Как призрак сказки золотой,
Как бледный лик неверной девы.
Она опальная мечта,
Она печальна и чиста,
Она один намек на нежность
Но вот сейчас, но вот сейчас
Огнем своих зеленых глаз
Она разрушит безмятежность.
Она холодный свет прольет,
И волю чарами убьет,
Она сибилла и колдунья
В душе разъялась глубина,
Душе судьба ее видна,
В очарованьи новолунья.
6
О, вновь родясь, она пьянит сердца,
Внушая мысль, что жизнь одна влюбленность,
Когда же мы достигнем до конца,
Погаснув, мы находим обновленность.
Ущербная, устав лучом пленять,
Она наводит ужас на поэта,
И, сглазив душу, ей дает понять,
Что можно все, что нет ни в чем запрета.
Когда же закруглится по краям,
Она горит как чаша золотая,
В которой боги пить дают богам,
Там, где любовь бессмертно-молодая.
Еще, и вот — она, как рдяный щит,
Как полнота пылающего шара,
К болотам, к топям, вниз, спешит, спешит,
Горит за лесом заревом пожара.
Волнует жаб, меняет вид живых,
Их делает похожими на мертвых.
И в омутах двоится роковых,
В затонах, западнями распростертых.
Пугает беспредельной тишиной,
Вздымает безграничность океанов, —
И вновь горит блистательной Луной,
В одежде из серебряных туманов.
7
Итак, попавши в плен земной,
Возлюбим, братья, мир иной,
Следя за царственной — Луной.
Внемлите вкрадчивой струне,
И присягните молча мне
В повиновении — Луне.
Восславим, сестры, глубину,
Любовь к любви, любовь-волну,
Восхвалим ласки и — Луну.
Она одна, она одна
Для всех влюбленных нам дана,
Непобедимая — Луна!
Из всех картин, что создал я для мира,
Всего желанней сердцу моему
Картина — «Пробуждение Вампира».
Я право сам не знаю, почему.
Заветные ли в ней мои мечтанья?
Двойной ли смысл? Не знаю. Не пойму.
Во мгле полуразрушенного зданья,
Где умерло величье давних дней,
В углу лежит безумное созданье, —
Безумное в жестокости своей,
Бескровный облик с алыми губами,
Единый — из отверженных теней.
Меж демонов, как царь между рабами,
Красивый демон, в лунной полумгле,
Он спит, как спят сокрытые гробами.
И всюду сон и бледность на земле.
Как льдины, облака вверху застыли,
И лунный проблеск замер на скале.
Он спит, как странный сон отжившей были,
Как тот, кто знал всю роскошь красоты,
Как те, что где-то чем-то раньше жили.
Печалью искаженные черты
Изобличают жадность к возбужденьям,
Изношенность душевной пустоты.
Он все ж проснется к новым наслажденьям,
От полночи живет он до зари,
Среди страстей, неистовым виденьем
Но первый луч есть приговор «Умри».
И вот растет вторая часть картины
Вторая часть: их всех, конечно, три.
На небе, как расторгнутые льдины,
Стоит гряда воздушных облаков.
Другое зданье. Пышные гардины.
Полураскрыт гранатовый альков.
Там женщина застыла в страстной муке,
И грудь ее — как белый пух снегов.
Откинуты изогнутые руки,
Как будто милый жмется к ней во сне,
И сладко ей, и страшно ей разлуки.
А тот, кто снится, тут же в стороне,
Он тоже услажден своей любовью,
Но страшен он в глядящей тишине.
К ее груди прильнув, как к изголовью,
Он спит, блаженством страсти утомлен,
И рот его окрашен алой кровью.
Кто более из них двоих влюблен?
Один во сне увидел наслажденье,
Другой украл его — и усыплен.
И оба не предвидят пробужденья.
В лазури чуть бледнеют янтари.
Луна огромна в далях нисхожденья.
Еще не вспыхнул первый луч зари.
Завершена вторая часть картины.
Вампир не знал, что всех их будет три.
На небесах, как тающие льдины,
Бегут толпы разъятых облаков,
У окон бьются нити паутины.
Но окна сперты тяжестью оков,
Бесстыдный день царит в покоях зданья,
И весь горит гранатовый альков.
Охвачена порывом трепетанья,
Та, чья мечта была роскошный пир,
Проснулась для безмерного страданья.
Ее любил, ее ласкал — вампир.
А он, согбенный, с жадными губами,
Какой он новый вдруг увидел мир!
Обманутый пленительными снами,
Он не успел исчезнуть в должный миг,
Чтоб ждать, до срока, тенью меж тенями.
Заснувший дух проснулся как старик.
Отчаяньем захваченный мгновенным,
Не в силах удержать он резкий крик.
Он жить хотел вовеки неизменным,
И вдруг утратил силу прежних чар,
И вдруг себя навек увидел пленным, —
Увидев яркий солнечный пожар!
Эльзи! Красавица горной Шотландии!
Я люблю тебя, Эльзи!
Лунный луч проскользнул через высокое окно.
Лунный лик потерялся за сетью развесистых елей.
Как прекрасен полуночный час!
Как прекрасна любовь в тишине полуночи!
Эльзи, слушай меня.
Я тебе нашепчу мимолетные чувства,
Я тебе нашепчу гармоничные думы,
Каких ты не знала до этой минуты, вдали от меня,
Не знала, когда над тобою шептались,
Родимые сосны далекой Шотландии.
Не дрожи и не бойся меня.
Моя любовь воздушна, как весеннее облачко,
Моя любовь нежна, как колыбельная песня.
Эльзи, как случилось, что мы с тобою вдвоем?
Здесь, среди Скандинавских скал,
Нас ничто не потревожит.
Никто не напомнит мне
О печальной России,
Никто не напомнит тебе
О туманной Шотландии.
В этот час лунных лучей и лунных мечтаний
Мы с тобою похожи на двух бестелесных эльфов,
Мы как будто летим все выше и выше, —
И нет у меня родины, кроме тебя,
И нет у тебя родины, кроме меня.
Как странно спутались пряди
Твоих золотистых волос,
Как странно глядят
Твои глубокие и темные глаза!
Ты молчишь, как русалка.
Но много говорит мне
Твое стыдливое молчание.
Знойные ласки сказали бы меньше.
И зачем нам ласки,
Когда мы переполнены счастьем,
Когда сквозь окно
Для нас горят своими снегами высоты Ронданэ,
И смутное эхо
Вторит далекому говору
Седых водопадов,
И угрюмый горный король
Своей тяжелой стопою будит уснувшие ели.
Я не сжимаю твоей руки в моей руке,
Я не целую твоих губ.
Но мы с тобою два цветка одной и той же ветви,
И наши взоры говорят на таком языке,
Который внятен только нашим душам.
Хочешь, — расскажу тебе старую сагу.
Хочешь, — спою тебе песню.
Здесь, под Северным небом,
Я против воли делаюсь скальдом,
А скальды, — ты знаешь, —
Могли петь свои песни каждый миг.
Будь же моей Торбьерг Кольбрун,
Будь моей вдохновительницей.
Смотри, перед тобою твой — твой певец,
Тормодд Кольбрунарскальд.
Уж я слышу звуки незримых голосов,
Трепетанье струн нездешней арфы
Пусть будет моя песня воздушна, как чувство любви,
Легка как шелест камышей,
И если в ней будет
Хоть капля того яда,
Которым я был когда-то отравлен, —
Да не коснется он тебя
Слушай, Эльзи.
В час ночной, во мгле туманной, где-то там за синей далью,
Убаюканная ветром, озаренная Луной,
Изгибаяся красиво, наклоняяся с печалью,
Шепчет плачущая ива с говорливою волной.
И томительный, и праздный, этот шепот бесконечный,
Этот вздох однообразный над алмазною рекой
Языком своим невнятным, точно жалобой сердечной,
Говорит о невозвратном с непонятною тоской.
Говорит о том, что было, и чего не будет снова,
Что любила, разлюбила охладевшая душа,
И, тая в очах слезинки, полны жаждой неземного,
Белоснежные кувшинки задремали, чуть дыша.
И отравлен скорбью странной, уязвлен немой печалью,
В миг туманный, в миг нежданный, ум опять живет былым,
Гдe-то там, где нет ненастья, где-то там за синей далью,
Полон счастья сладострастья пред виденьем неземным.
Что с тобой, моя Эльзи? Ты спишь?
Нет, не спишь?
Отчего ж ты закрыла глаза?
Что ж ты так побледнела?
Лунный лик засверкал
Из-за сети уснувших развесистых елей.
Лунный луч задрожал
На твоем, побледневшем от страсти, лице.
Эльзи, Эльзи, я здесь, я с тобой!
Я люблю тебя! —
Эльзи!
В ней есть что-то лебединое,
Лебединое, змеиное,
И поет мечта несмелая: —
Ты ужалишь, лебедь белая? Б. ***
1
Мне нравятся нежные лепеты сказки,
И юность, и флейты, и ласки, и пляски,
И чуть на тебя я взгляну, — я ликую,
Как будто с тобой я мазурку танцую.
2
Я люблю из женщин тех,
В чьих глазах сверкает смех
Оттого и без огня
Зажигаешь ты меня.
3
Я люблю. И разве грех,
Что в тебе люблю я смех?
Утро можно ль не любить?
Солнце можно ли забыть?
4
Ты вся мне воздушно-желанна,
Ты вся так расцветно-нежна.
Ты — май. Неужели же странно,
Что весь пред тобой я — весна.
5
Ты вся мне воздушно-желанна,
Так как же тебя не любить?
Ты нежная польская панна,
Так как же мне нежным не быть?
6
Люди скрывают в себе боязливо
Нежное слово — люблю.
Глупые. Ежели сердце счастливо,
Разве я счастьем своим оскорблю!
7
В душе моей были упреки, ошибки,
Но ты предо мной, улыбаясь, предстала, —
И вдруг я услышал певучие скрипки,
И мы закружились в веселии бала.
8
В душе моей темное что-то боролось,
В душе моей было угрюмо, пустынно.
Но я услыхал твой девический голос,
И понял, как может быть сердце невинно.
9
Отчего душа проснулась?
Я спросил, тревожный, знойный,
Ты безмолвно усмехнулась,
И умчал нас танец стройный.
10
Это счастие откуда?
Но опять, одной улыбкой,
Ты сказала: «Радость чуда».
И помчал нас танец зыбкий.
11
Душа полна растроганности кроткой,
Я в сад вошел, и осчастливлен был
Нежданно-нежною находкой:
Вдруг вижу, вот, я полюбил.
12
Я нашел, весь пронзенный лучами, цветок,
И как тучка на небе, я медлю и таю,
Так желанен мне каждый его лепесток,
Что, смотря на расцвет, я и сам расцветаю.
13
В тебе музыкальные сны,
Зеркальность бестрепетных взоров,
Сверканье певучей струны,
Согласье манящих узоров.
14
Ты вся — светловодный ручей,
Бегущий средь мягких излучин,
Твой взор — чарованье лучей,
Твой смех упоительно-звучен.
15
Ты свет примирительный льешь,
Но вдруг, словно в ткани узорной,
Ты прячешься, дразнишь, зовешь,
И смотришь лукаво-задорной.
16
Будь вечно такою счастливой,
Что, если узнаешь ты горе,
Лишь легкой плакучею ивой
Оно б отразилось во взоре.
17
Когда ты в зеркальности чистой
Допустишь хоть трепет случайный,
В душе моей лик твой лучистый
Все ж будет бестрепетной тайной.
18
Я тебя сохраню невозбранно,
И мечты, что пленительно-юны,
О, воздушная польская панна,
Я вложу, в золотистые струны.
19
Когда ты узнаешь смущенность,
О, вспомни, что, нежно тоскуя,
Тебе отдавая бездонность,
В ответ ничего не прошу я.
20
Нежное золото в сердце зажглось.
Если кто любит блистающий свет,
Как же он Солнцу поставит вопрос?
В самой любви есть ответ.
21
О, Польша! Я с детства тебя полюбил,
Во мне непременно есть польская кровь:
Я вкрадчив, я полон утонченных сил,
Люблю, и влюблен я в любовь.
22
Твой нежный румянец,
И нежные двадцать два года —
Как будто ты танец
Красивого в плясках народа!
1
Жизни податель,
Светлый создатель,
Солнце, тебя я пою!
Пусть хоть несчастной
Сделай, но страстной,
Жаркой и властной
Душу мою!
Жизни податель,
Бог и Создатель,
Страшный сжигающий Свет!
Дай мне — на пире
Звуком быть в лире, —
Лучшею в Мире
Счастия нет!
2
О, как, должно быть, было это Утро
Единственно в величии своем,
Когда в рубинах, в неге перламутра,
Зажглось ты первым творческим лучом.
Над Хаосом, где каждая возможность
Предчувствовала первый свой расцвет,
Во всем была живая полносложность,
Все было «Да», не возникало «Нет».
В ликующем и пьяном Океане
Тьмы тем очей глубоких ты зажгло,
И не было нигде для счастья грани,
Любились все, так жадно и светло.
Действительность была равна с мечтою,
И так же близь была светла, как даль.
Чтоб песни трепетали красотою,
Не надо было в них влагать печаль.
Все было многолико и едино,
Все нежило и чаровало взгляд,
Когда из перламутра и рубина
В то Утро ты соткало свой наряд.
Потом, вспоив столетья, миллионы
Горячих, огнецветных, страстных дней,
Ты жизнь вело чрез выси и уклоны,
Но в каждый взор вливало блеск огней.
И много раз лик Мира изменялся,
И много протекло могучих рек,
Но громко голос Солнца раздавался,
И песню крови слышал человек.
«О, дети Солнца, как они прекрасны!» —
Тот возглас перешел из уст в уста.
В те дни лобзанья вечно были страстны,
В лице красива каждая черта.
То в Мексике, где в таинствах жестоких
Цвели так страшно красные цветы, —
То в Индии, где в душах светлооких
Сложился блеск ума и красоты, —
То там, где Апис, весь согретый кровью,
Склонив чело, на нем являл звезду,
И, с ним любя бесстрашною любовью,
Лобзались люди в храмах, как в бреду, —
То между снов пластической Эллады,
Где Дионис царил и Аполлон, —
Везде ты лило блеск в людские взгляды,
И разум Мира в Солнце был влюблен.
Как не любить светило золотое,
Надежду запредельную Земли.
О, вечное, высокое, святое,
Созвучью нежных строк моих внемли!
3
Я все в тебе люблю Ты нам даешь цветы,
Гвоздики алые, и губы роз, и маки,
Из безразличья темноты
Выводишь Мир, томившийся во мраке,
К красивой цельности отдельной красоты,
И в слитном Хаосе являются черты,
Во мгле, что пред тобой, вдруг дрогнув, подается,
Встают они и мы, глядят — и я и ты,
Растет, поет, сверкает, и смеется,
Ликует празднично все то,
В чем луч горячей крови бьется,
Что ночью было как ничто.
Без Солнца были бы мы темными рабами,
Вне понимания, что есть лучистый день,
Но самоцветными камнями
Теперь мечты горят, нам зримы свет и тень.
Без Солнца облака — тяжелые, густые,
Недвижно-мрачные, как тягостный утес,
Но только ты взойдешь, — воздушно-золотые,
Они воздушней детских грез,
Нежней, чем мысли молодые.
Ты не взойдешь еще, а Мир уже поет,
Над соснами гудит звенящий ветер Мая,
И влагой синею поишь ты небосвод,
Всю мглу Безбрежности лучами обнимая.
И вот твой яркий диск на Небеса взошел,
Превыше вечных гор, горишь ты над богами,
И люди Солнце пьют, ты льешь вино струями,
Но страшно ты для глаз, привыкших видеть дол,
На Солнце лишь глядит орел,
Когда летит над облаками
Но, не глядя на лик, что ослепляет всех,
Мы чувствуем тебя в громах, в немой былинке, —
Когда, желанный нам, услышим звонкий смех,
Когда увидим луч, средь чащи, на тропинке.
Мы чувствуем тебя в реке полночных звезд,
И в глыбах темных туч, разорванных грозою,
Когда меж них горит, манящей полосою,
Воздушный семицветный мост.
Тебя мы чувствуем во всем, в чем блеск алмазный,
В чем свет коралловый, жемчужный иль иной
Без Солнца наша жизнь была б однообразной,
Теперь же мы живем мечтою вечноразной,
Но более всего ласкаешь ты — весной
4
Свежей весной
Все озаряющее,
Нас опьяняющее
Цветом, лучом, новизной, —
Слабые стебли для жизни прямой укрепляющее, —
Ты, пребывающее
С ним, неизвестным, с тобою, любовь, и со мной!
Ты теплое в радостно-грустном Апреле,
Когда на заре
Играют свирели,
Горячее в летней поре,
В палящем Июле,
Родящем зернистый и сочный прилив
В колосьях желтеющих нив,
Что в свете лучей утонули.
Ты жгучее в Африке, свет твой горит
Смертельно, в час полдня, вблизи Пирамид,
И в зыбях песчаных Сахары.
Ты страшное в нашей России лесной,
Когда, воспринявши палящий твой зной,
Рокочут лесные пожары
Ты в отблесках мертвых, в пределах тех стран,
Где белою смертью одет Океан,
Что люди зовут Ледовитым, —
Где стелются версты и версты воды
И вечно звенят и ломаются льды,
Белея под ветром сердитым
В Норвегии бледной — полночное ты,
Сияньем полярным глядишь с высоты,
Горишь в сочетаньях нежданных.
Ты тусклое там, где взрастают лишь мхи,
Цепляются в тундрах, глядят как грехи,
В краях для тебя нежеланных.
Но Солнцу и в тундрах предельности нет,
Они получают зловещий твой свет,
И, если есть черные страны,
Где люди в бреду и в виденьях весь год,
Там день есть меж днями, когда небосвод
Миг правды дает за обманы,
И тот, кто томился весь год без лучей,
В миг правды богаче избранников дней.
5
Я тебя воспеваю, о, яркое жаркое Солнце,
Но хоть знаю, что я и красиво и нежно пою,
И хоть струны Поэта звончей золотого червонца,
Я не в силах исчерпать всю властность, всю чару твою.
Если б я родился не Певцом, истомленным тоскою,
Если б был я звенящей блестящей свободной волной,
Я украсил бы берег жемчужиной искрой морскою —
Но не знал бы я, сколько сокрыто их всех глубиной.
Если б я родился не стремящимся жадным Поэтом,
Я расцвел бы как ландыш, как белый влюбленный цветок,
Но не знал бы я, сколько цветов раскрывается летом,
И душистые сны сосчитать я никак бы не мог.
Так, тебя воспевая, о, счастье, о, Солнце святое,
Я лишь частию слышу ликующий жизненный смех,
Все люблю я в тебе, ты во всем и всегда — молодое,
Но сильнее всего то, что в жизни горишь ты — для всех.
6
Люблю в тебе, что ты, согрев Франциска,
Воспевшего тебя, как я пою,
Ласкаешь тем же светом василиска,
Лелеешь нежных птичек и змею.
Меняешь бесконечно сочетанья
Людей, зверей, планет, ночей, и дней,
И нас ведешь дорогами страданья,
Но нас ведешь к Бессмертию Огней.
Люблю, что тот же самый свет могучий,
Что нас ведет к немеркнущему Дню,
Струить дожди, порвавши сумрак тучи,
И приобщает нежных дев к огню.
Но, если, озаряя и целуя,
Касаешься ты мыслей, губ, и плеч,
В тебе всего сильнее то люблю я,
Что можешь ты своим сияньем — сжечь.
Ты явственно на стоны отвечаешь,
Что выбор есть меж сумраком и днем,
И ты невесту с пламенем венчаешь,
Когда в душе горишь своим огнем.
В тот яркий день, когда владыки Рима
В последний раз вступили в Карфаген,
Они на пире пламени и дыма
Разрушили оплот высоких стен,
Но гордая супруга Газдрубала,
Наперекор победному врагу,
Взглянув на Солнце, про себя сказала
«Еще теперь я победить могу!»
И, окружив себя людьми, конями,
Как на престол взошедши на костер,
Она слилась с блестящими огнями,
И был триумф — несбывшийся позор.
И вспыхнуло не то же ли сиянье
Для двух, чья страсть была сильней, чем Мир,
В любовниках, чьи жаркие лобзанья
Через века почувствовал Шекспир.
Пленительна, как солнечная сила,
Та Клеопатра, с пламенем в крови,
Пленителен, пред этой Змейкой Нила,
Антоний, сжегший ум в огне любви.
Полубогам великого Заката
Ты вспыхнуло в веках пурпурным днем,
Как нам теперь, закатностью богато,
Сияешь алым красочным огнем.
Ты их сожгло Но в светлой мгле забвенья
Земле сказало «Снова жизнь готовь!» —
Над их могилой легкий звон мгновенья,
Пылают маки, красные, как кровь.
И как в великой грезе Македонца
Царил над всей Землею ум один,
Так ты одно царишь над Миром, Солнце,
О, мировой закатный наш рубин!
И в этот час, когда я в нежном звоне
Слагаю песнь высокому Царю,
Ты жжешь костры в глубоком небосклоне,
И я светло, сжигая жизнь, горю!
7
О, Мироздатель,
Жизнеподатель,
Солнце, тебя я пою!
Ты в полногласной
Сказке прекрасной
Сделало страстной
Душу мою!
Жизни податель,
Бог и Создатель,
Мудро сжигающий — Свет!
Рад я на пире
Звуком быть в лире, —
Лучшего в Мире
Счастия нет!
Всюду звон, всюду свет,
Всюду сон мировой.
Будем как Солнце
И, вечно вольный, забвеньем вею.
Тишина
1
Ветер веющий донес
Вешний дух ветвей.
Кто споет о сказке грез?
Дразнит соловей.
Сказка солнечных лучей,
Свадьба всех цветов.
Кто споет о ней звончей,
Чем художник слов!
Многокрасочность цветов,
Радуга мечты.
Легкость белых облаков,
Тонкие черты.
В это царство Красоты,
Сердце, как вступить?
Как! Еще не знаешь ты?
Путь один: — Любить!
2
Полюби, сказала Фея
В утро майское мечте.
Полюби, шепнул, слабея,
Легкий Ветер в высоте.
И от яблони цветущей
Нежно-белый лепесток
Колыхнулся к мысли ждущей,
И мелькнул ей как намек.
Все кругом как будто пело: —
Утро дней не загуби,
Полюби душою тело,
Телом душу полюби.
Тело, душу, дух свободный
Сочетай в свой светлый Май.
Облик лилии надводной
Сердцем чутким понимай.
Будь как лотос: корни — снизу,
В вязком иле, в тьме, в воде,
Но, взойдя, надел он ризу,
Уподобился звезде.
Вот, цветет, раскрылся, нежный,
Ласку Солнца жадно пьет,
Видит Небо, мир безбрежный,
Воздух вкруг него поет.
Сну цветения послушный,
Лотос с Воздухом слился.
Полюби мечтой воздушной,
Близки сердцу Небеса.
3
Воздух и Свет создают панорамы,
Замки из туч, минареты и храмы,
Роскошь невиданных нами столиц,
Взоры мгновением созданных лиц.
Все, что непрочно, что зыбко, мгновенно,
Что красотою своей незабвенно,
Слово без слова, признания глаз
Чарами Воздуха вложены в нас.
Чарами Воздуха буйствуют громы
После удушливо-знойной истомы,
Радуга свой воздвигает дворец,
Арка завета и сказка сердец.
Воздух прекрасен как гул урагана,
Рокот небесно-военного стана,
Воздух прекрасен в шуршаньи листка,
В ряби чуть видимой струй ручейка.
4
В серебристых пузырьках
Он скрывается в реках,
Там, на дне,
В глубине,
Под водою в тростниках.
Их лягушка колыхнет,
Или окунь промелькнет,
Глаз да глаз,
Тут сейчас
Наступает их черед.
Пузырьки из серебра
Вдруг поймут, что — их пора,
Буль — буль — буль,
Каждый — нуль,
Но на миг живет игра.
5
А веют, млеют, и лелеют
Едва расцветшие цветки,
В пространстве светлом нежно сеют
Их пыль, их страсть, и лепестки.
И сонно, близко отдаленно
Струной чуть слышною звенят,
Пожить мгновение влюбленно,
И незаметно умереть.
Отделить чуть заметную прядь
В золотистом богатстве волос,
И играть ей, ласкать, и играть,
Чтобы Солнце в ней ярко зажглось, —
Чтоб глаза, не узнавши о том,
Засветились, расширив зрачок,
Потому что пленительным сном
Овевает мечту ветерок, —
И, внезапно усилив себя,
Пронестись и примчать аромат,
Чтобы дрогнуло сердце, любя,
И зажегся влюбленностью взгляд, —
Чтобы ту золотистую прядь
Кто-то радостный вдруг увидал,
И скорее бы стал целовать,
И душою бы весь трепетал.
6
Воздух, Ветер, я ликую,
Я свершаю твой завет,
Жизнь лелея молодую,
Всем сердцам даю свой свет.
Ветер, Воздух, я ликую!
Но скажи мне. Воздух, ты
Ведь лелеешь все цветы?
Ты — их жизнь, и я колдую.
Я проведал: Воздух наш,
Как душа цветочных чаш,
Знает тайну мировую!
7
Наш Воздух только часть безбрежного Эфира,
В котором носятся бессмертные миры.
Он круговой шатер, покров земного мира,
Где Духи Времени сбираются для пира,
И ткут калейдоскоп сверкающей игры.
Равнины, пропасти, высоты, и обрывы,
По чьей поверхности проходят облака,
Многообразия живые переливы,
Руна заветного скользящие извивы,
Вслед за которыми мечта плывет века.
В долинах Воздуха есть призраки-травинки,
Взрастают, тают в нем, в единый миг, цветы,
Как пчелы, кружатся в нем белые снежинки,
Путями фейными проходят паутинки,
И водопад лучей струится с высоты
Несутся с бешенством свирепые циклоны,
Разгульной вольницей ликует взрыв громов,
И в неурочный час гудят на башнях звоны,
Но после быстрых гроз так изумрудны склоны
Под детским лепетом апрельских ветерков
Чертогом радости и мировых слияний
Сверкает радуга из тысячи тонов,
И в душах временных тот праздник обаянии
Намеком говорит, что в тысячах влияний
Победно царствуют лишь семь первооснов.
От предрассветной мглы до яркого заката,
От белизны снегов до кактусов и роз,
Пространство Воздуха ликующе-богато
Напевом красочным, гипнозом аромата,
Многослиянностью, в которой все сошлось.
Когда под шелесты влюбляющего Мая
Белеют ландыши и светит углем мак,
Волна цветочных душ проносится, мечтая,
И Воздух, пьяностью два пола сочетая,
Велит им вместе быть — нежней, тесней — вот так.
Он изменяется, переливает краски,
Перебирает их, в игре неистощим,
И незабудки спят, как глазки детской сказки,
И арум яростен, как кровь и крик развязки,
И Жизнь идет, зовет, и все плывет как дым.
В Июльских Празднествах, когда жнецы и жницы
Дают безумствовать сверканиям серпа,
Тревожны в Воздухе перед отлетом птицы,
И говорят в ночах одна с другой зарницы
Над странным знаменьем тяжелого снопа.
Сжигают молнии — но неустанны руки,
Сгорают здания — но вновь мечта растет,
Кривою линией стенаний ходят муки,
Но тонут в Воздухе все возгласы, все звуки,
И снова — первый день, и снова — начат счет.
Всего таинственней незримость параллелей,
Передаваемость, сны в снах — и снова сны,
Дух невещественный вещественных веселий,
Ответность марева, в душе — напев свирелей,
Отображенья стран и звуковой волны.
В душе ли грезящих, где встала мысль впервые,
Иль в кругозорностях, где склеп Небес так синь,
В прекрасной разности, они всегда живые,
Созданья Воздуха, те волны звуковые,
И краски зыбкие, и тайный храм святынь.
О, Воздух жизненный! Прозрачность круговая!
Он должен вольным быть Когда ж его замкнут,
В нем дышит скрытый гнев, встает отрава злая,
И, тяжесть мертвую на душу налагая,
Кошмары цепкие невидимо растут.
Но хоть велик шатер любого полумира,
Хранилище — покров двух наших полусфер,
Наш Воздух лишь намек на пропасти Эфира,
Где нерассказанность совсем иного мира,
Неполовинного, вне гор и вне пещер.
О, светоносное великое Пространство,
Где мысли чудится всходящая стезя,
Всегда одетая в созвездные убранства, —
В тебе миров и снов бездонно постоянство,
Никем не считанных, и их считать нельзя.
Начало и конец всех мысленных явлений,
Воздушный Океан эфирных синих вод,
Ты Солнце нам даешь над сумраком томлений,
И красные цветы в пожарах преступлений,
И в зеркале морей повторный Небосвод.