Каким учёным Федя стал!
Кто б мог сравниться с Федею?
Он лето целое листал
Тома энциклопедии.
Людей известных, например,
Он знает всех… до буквы Р.— А ну-ка, Федя, дай ответ:
А кто такой был Нофелет? — Кто? Нофелет? Ах, Нофелет…
Скажу я вам на это,
Что стыдно людям ваших лет
Не знать про Нофелета!
(Музыка и слова М. Кузмина)
Дитя, не тянися весною за розой,
Розу и летом сорвешь,
Ранней весною сбирают фиалки,
Помни, что летом фиалок уж нет.
Дитя, торопись, торопись:
Помни, что летом фиалок уж нет.
Не спится мне. Зажечь свечу?
Да только спичек нет.
Весь мир молчит, и я молчу,
Гляжу на лунный свет.
И думаю: как много глаз
В такой же тишине.
В такой же тихий, ясный час
Устремлено к луне.
Желтеет древесная зелень,
Дрожа, опадают листы…
Ах, всё увядает, всё меркнет
Все неги, весь блеск красоты.И солнце вершины лесные
Тоскливым лучом обдает:
Знать, в нем уходящее лето
Лобзанье прощальное шлет.А я — я хотел бы заплакать,
Так грудь истомилась тоской…
Напомнила эта картина
Мне наше прощанье с тобой.Я знал, расставаясь, что вскоре
Рассказали страшное,
Дали точный адрес.
Отпирают, спрашивают,
Движутся, как в театре.Тишина, ты — лучшее
Из всего, что слышал.
Некоторых мучает,
Что летают мыши.Июльской ночью слободы —
Чудно белокуры.
Небо в бездне поводов,
Чтоб набедокурить.Блещут, дышат радостью,
Тебе, Евгения, мне счастье давшая,
Несу горячее свое раскаянье…
Прими, любившая, прими, страдавшая,
Пойми тоску мою, пойми отчаянье.Вся жизнь изломана, вся жизнь истерзана.
В ошибке юности — проклятье вечное…
Мечта иссушена, крыло подрезано,
Я не сберег тебя, — и жизнь — увечная… Прости скорбящего, прости зовущего,
Быть может — слабого, быть может — гения.
Не надо прошлого: в нем нет грядущего, —
В грядущем — прошлое… Прости, Евгения!
День вечерел. Мы были двое.
Ф. Тютчев
Помню вечер, помню лето,
Рейна полные струи,
Над померкшим старым Кёльном
Золотые нимбы света,
В этом храме богомольном —
Взоры нежные твои…
Где-то пели, где-то пели
Песню милой старины.
Перевод Якова Козловского
С годами изменяемся немало.
Вот на меня три женщины глядят.
— Ты лучше был, —
одна из них сказала.
Я с ней встречался десять лет назад.
Касаясь гор заснеженного края,
Вдали пылает огненный закат.
Пройдет немного лет, и от моих усилий,
От жизни, от всего, чем я когда-то был,
Останется лишь горсть немой, холодной пыли,
Останется лишь холм среди чужих могил.
Мне кто-то жить велел; но по какому праву?..
И кто-то, не спросясь, зажег в груди моей
Огонь бесцельных мук и влил в нее отраву
Болезненной тоски, порока и страстей.
………………………………………………………………
Откройся, где же ты, палач неумолимый?
Пылают летом розы, как жгучий костер.
Пылает летней ночью жесточе твой взор.
Пьянит весенним утром расцветший миндаль.
Пьянит сильней, вонзаясь в темь ночи, твой взор.
Звезда ведет дорогу в небесную даль.
Дорогу знает к сердцу короче твой взор.
Певец веселой песней смягчает печаль.
Я именем твоим не оскверняю уст.
Ничто греховное мой сон не посещает,
Лишь память о тебе как тот библейский куст
Семь страшных лет мне путь мой освещает.
И как приворожить меня прохожий мог,
Веселый человек с зелеными глазами,
Любимец девушек, наездник и игрок.
…
Тому прошло семь лет. Прославленный Октябрь,
Окно — «дас Фенстер», стол — «дер Тыш».
Ты по-немецки говоришь.
В Берлине или в Бремене
Должны вполне серьёзно
Мы вместо: «Сколько времени?»
Спросить: «Как это поздно?»
С заглавной буквы пишут там
И Ложку и Картошку,
Чем Уважение к Вещам
Внушают понемножку.
Тебе тринадцать лет. О старость этих
двух рук моих! О добрый мир земной,
где детские уста всех арифметик
тринадцать раз смеются надо мной!
Я путаюсь в тринадцати решеньях —
как весело! Как голова седа!
Тринадцать пуль отлей мне, оружейник,
н столько ж раз я погублю себя.
О девочка, ребенок с детским жестом,
привставшая над голубым мячом,
Давно черемуха завяла,
И на сирени средь садов
Уж не качались опахала
Благоухающих цветов.
По длинным жердям хмель зеленый
Вился высокою стеной,
И рдели пышные пионы,
Нагнувшись низко над травой.
Как иногда с прогулок летом
Мы возвращаемся домой
В вечерний час с простым букетом,
Небрежно связанным тесьмой;
Так, вместо буквицы пахучей
И медуниц, и васильков,
Я приношу цветы созвучий
Из отдаленных уголков.
Не сольются никогда зимы долгие и лета:
у них разные привычки и совсем несхожий вид.
Не случайны на земле две дороги — та и эта,
та натруживает ноги, эта душу бередит.
Эта женщина в окне в платье розового цвета
утверждает, что в разлуке невозможно жить без слез,
потому что перед ней две дороги — та и эта,
та прекрасна, но напрасна, эта, видимо, всерьез.
Лето заканчивается поспешно,
лето заканчивается на дворе.
Поспела ежевика,
ежевика поспела
и боярышник на горе.Листвою заметает овраги,
здесь эхо такое большое да ломкое.
А небо над ущельем Арагви
все такое же синее и далекое.Хорошо иметь его,
хорошо иметь его
в сердце…
Нам печали избыть не дано.
А на склоне печального лета —
Как бывало утешно одно
Загрустившему сердцу поэта: Закатиться в поля и луга
И леса над речными водами,
Где ступала не часто нога,
Где не славят природу словами! Но теперь и мечтать о тебе,
Мать родная, обидно и больно —
Изнывать по проклятой судьбе,
По злодейке твоей своевольной. И томиться с тобой суждено
Ждала его напрасно много лет.
Похоже это время на дремоту.
Но воссиял неугасимый свет
Тому три года в Вербную субботу.
Мой голос оборвался и затих
С улыбкой предо мной стоял жених.
А за окном со свечками народ
Неспешно шел. О, вечер богомольный!
Слегка хрустел апрельский тонкий лед
1
Помните —
мы работали
без красок,
без бумаги
и
без художественных
традиций
в десятиградусном
Безумно душен и тяжел
Горячий воздух. Лютый, красный,
Дракон качается, — напрасный
И безнадежный произвол.Долину сонную объемлет
Изнемогающая лень,
И тишина в полях, и дремлет
Лесная тень.Не отдыхает в поле жница.
Ее бичует лютый зной.
Не раз невольною слезой
Ее увлажнена ресница.С серпом сгибается она,
— Не нужен твой стих —
Как бабушкин сон.
— А мы для иных
Сновидим времен.
— Докучен твой стих —
Как дедушкин вздох.
— А мы для иных
Дозорим эпох.
Сегодня в лесу именины,
На просеке пряничный дух,
В багряных шугаях осины
Умильней причастниц-старух.Пышней кулича муравейник,
А пень — как с наливкой бутыль.
В чаще именинник-затейник
Стоит, опершись на костыль.Он в синем, как тучка, кафтанце,
Бородка — очёсок клочок;
О лете — сынке-голодранце
Тоскует лесной старичок.Потрафить приятельским вкусам
Было время, мой приятель,
Как прельщенный суетой,
Муз неверных обожатель,
Я им жертвовал собой;
Часто резвые мечтанья
И младых восторгов сны
На усердные признанья,
Из эфирной стороны
Ниспускалися — к поэту
Легкокрылою толпой;
И в двадцать лет уж я довольно испытал!
Быть прямо счастливым надежду потерял,
Простился навсегда с любезнейшей мечтою
И должен лишь в прошедшем жить,
В прошедшем радость находить;
И только иногда отрадною слезою
Увядше сердце оживлять.
Невинность сердца! Утро ясно
Блаженных детских дней! Зачем ты так прекрасно,
Зачем так быстро ты? Лишь по тебе вздыхать
Много лет об одном думать,
Много лет не смогу забыть
Белорусский рассвет угрюмый,
Уцелевший угол избы —
Наш привал после ночи похода…
Через трупы бегут ручьи.
На опушке, металлом изглоданной,
Обгоревший танкист кричит.
Тарахтит весёлая кухня,
И ворчит «комсомольский бог»:
И вновь — порывы юных лет,
И взрывы сил, и крайность мнений…
Но счастья не было — и нет.
Хоть в этом больше нет сомнений!
Пройди опасные года.
Тебя подстерегают всюду.
Но если выйдешь цел — тогда
Ты, наконец, поверишь чуду,
И, наконец, увидишь ты,
Что счастья и не надо было,
Стареют не только от прожитых лет —
От горьких ошибок, безжалостных бед.
Как сердце сжимается, сердце болит
От мелких уколов, глубоких обид!
Что сердце! — порою металл устает,
И рушится мост — за пролетом пролет…
Пусть часто себе я давала зарок
Быть выше волнений, сильнее тревог.
Сто раз я давала бесстрастья обет,
Двадцать лет назад ты умерла.
Как же нынче снова ты пришла
В тихом сне, ко мне, — с лицом печальным,
С тихим голосом, как будто дальним,
Та же, та же, что была тогда!
Пред тобой я плакал без стыда
О годах, прожитых бесполезно.
Ты сказала тихо: «Ночью звездной,
Здесь, в каких-то четырех стенах,
Ты уснешь на белых простынях,
Я великое жаркое Лето,
Огнеликое чудо в дыму,
Я тепло огневого ответа,
Вопроси, — все поймешь, как сожму.
Я велю обозначиться зною, —
Многозыбкий, он виден глазам,
Я вселенскую пляску устрою,
На усладу раскрытым сердцам.
День вечерел. Мы были двое.
Помню вечер, помню лето,
Рейна полные струи,
Над померкшим старым Кельном
Золотые нимбы света,
В этом храме богомольном —
Взоры нежные твои…
Где-то пели, где-то пели
Как много пережито в эти лета
любви и горя, счастья и утрат…
Свистя, обратно падал на планету
мешком обледеневшим стратостат.А перебитое крыло косое
огромного, как слава, самолета,
а лодка, павшая на дно морское,
краса орденоносного Балтфлота? Но даже скорбь, смущаясь, отступала
и вечность нам приоткрывалась даже,
когда невнятно смерть повествовала —
как погибали наши экипажи.Они держали руку на приборах,
Письма… Фотографии в альбоме.
Смотрят парни матерям в глаза.
Матери их мёртвыми не помнят —
Оттого и верят в чудеса.
Все они их видят молодыми,
Сильными,
Как двадцать лет назад…
А в округе на родное имя
Столько откликается ребят…
Разных —
1
Зовусь Титанией, царицей фей,
Я, лунокудрая нимфея — ночь!
Мой паж, сообщник мой, немой Морфей,
Соткал июнь,
Вуаля лунь;
Но только дунь, —
Прочь! 2
Благоуханная, как детский сон,
И легковейная, как мотылек,
Провожают умершее лето.
Служат панихиду тишины.
На могилах-клумбах астр букеты
Осенью-вдовой возложены.Отзвенели в чаще золотистой
Божьих птиц высокие концерты.
И уже спешат в турне артисты —
Вечные певцы любви и смерти.Ласточки летят на Гонолулу,
Журавли — в Египет на гастроли,
А малиновки еще в июле
Обещали выступать в Тироле.Соловьи мечтают о Сорренто,