Ты знаешь ли край, где лимонныя рощи цветут,
Где в темной листве померанец горит золотистой,
Где с неба лазурнаго негою веет душистой,
Где скромно так мирты, где гордо так лавры растут?
Ты край этот знаешь?
Туда бы! туда
С тобою, мой милый, ушла навсегда!
Ты знаешь ли дом? Его кровля на стройных столбах,
И зала сияет, и мрамор блестит на стенах,
Ты знаешь ли край, где лимонные рощи цветут,
Где в темной листве померанец горит золотистый,
Где с неба лазурного негою веет душистой,
Где скромно так мирты, где гордо так лавры растут?
Ты край этот знаешь?
Туда бы! туда
С тобою, мой милый, ушла навсегда!
Ты знаешь ли дом? Его кровля на стройных столбах,
И зала сияет, и мрамор блестит на стенах,
Мне в ресторане вечером вчера
Сказали с юморком и с этикетом,
Мол киснет водка, выдохлась икра
И что у них учёный по ракетам.И, многих помня с водкой пополам,
Не разобрав, что плещется в бокале,
Я, улыбаясь, подходил к столам
И отзывался, если окликали.Вот он — надменный, словно Ришелье,
Почтенный, словно Папа в старом скетче, —
Но это был директор ателье,
И не был засекреченный ракетчик.Со мной гитара, струны к ней в запас,
Да! Теперь решено. Без возврата
Я покинул родные поля.
Уж не будут листвою крылатой
Надо мною звенеть тополя.
Низкий дом без меня ссутулится,
Старый пес мой давно издох.
На московских изогнутых улицах
Умереть, знать, судил мне Бог.
Он был боксером и певцом —
Веселая гроза.
Ему родней был Пикассо,
Кандинский и Сезанн.
Он шел с подругой на пари,
Что через пару лет
Достанет литер на Париж
И в Лувр возьмет билет.Но рыцарь-пес, поднявши рог,
Тревогу протрубил,
Крестами черными тревог
1
Весь день не стихала работа.
Свозили пшеницу и рожь.
Безумная в сердце забота
бросала то в холод, то в дрожь.
Опять с несказанным волненьем
я ждал появленья Христа.
Всю жизнь меня жгла нетерпеньем
старинная эта мечта.
Недавно мне тайно сказали,
Долго в жилах музыка бродила,
Поднимая темное вино…
Но скажи мне, где все это было,
Где все это было, так давно? Свет погас, и стали вы Розиной…
Дом в Севилье. Полная луна.
Звон гитары — рокот соловьиный —
Градом бьет в полотнище окна.Жизни, счастья пылкая возможность!
Разве сердца удержать полет
В силах тщетная предосторожность,
Стариковской ревности расчет? Доктор Бартоло в камзоле красном,
…Она вещи собрала, сказала тоненько:
«А что ты Тоньку полюбил, так Бог с ней, с Тонькою!
Тебя ж не Тонька завлекла губами мокрыми,
А что у папы у её топтун под окнами.
А что у папы у её холуи с секретаршами,
А что у папы у её пайки цековские
И по праздникам кино с Целиковскою!
А что Тонька-то твоя сильно страшная —
Ты не слушай меня, я вчерашняя!
И с доскою будешь спать со стиральною
Проклятый город Кишинев!
Тебя бранить язык устанет.
Когда-нибудь на грешный кров
Твоих запачканных домов
Небесный гром, конечно, грянет,
И — не найду твоих следов!
Падут, погибнут, пламенея,
И пестрый дом Варфоломея,
И лавки грязные жидов:
Так, если верить Моисею,
О, коль возлюбленно селенье
Твое мне, Боже, Боже сил!
Душа в восторге, в умиленье,
На пламенном пареньи крыл
К Тебе моя летит, стремится,
И жаждет Твой узреть чертог;
А плоть и сердце веселится,
Что царствует мой в небе Бог!
Как голубь храмину находит
Я иду по местам боев.
Я по улице нашей иду.
Здесь оставлено сердце мое
в том свирепо-великом годуЗдесь мы жили тогда с тобой.
Был наш дом не домом, а дотом,
окна комнаты угловой-
амбразурами пулеметам.
И всё то, что было вокруг-
огнь и лед,
и шаткая кровля, -
Семнадцать и двадцать
нам только и лет.
Придется нам драться,
хотим или нет.
Раз!
два!
раз!
два!
Вверх
го-
В окно я вижу груды облаков,
Холодных, белоснежных, как зимою,
И яркость неба влажно-голубого.
Осенний полдень светел, и на север
Уходят тучи. Клены золотые
И белые березки у балкона
Сквозят на небе редкою листвой,
И хрусталем на них сверкают льдинки.
Они, качаясь, тают, а за домом
Бушует ветер… Двери на балконе
Восходит на трибуну лидер,
Читает радужный доклад…
И за страницами не видит,
Что цифры с правдой невпопад.
Как невпопад слова с Россией
О том, что жизнь вошла в зенит…
Но лидер строит речь красиво
И верит в то, что говорит.
Коллеги не щадят ладоней,
Напомнив съезд КПСС…
С темной зарею, с вечерней зарею,
Спать я ложилась, заря закатилась,
Было темным-темно.
Вставала я с утренней красной зарею,
Умывалась я свежей водой ключевою,
Было светлым-светло.
Из двери во дверь, из ворот воротами,
Пошла я дорогой, сухими путями,
До Моря, где остров на нем.
От Моря смотрела, а Море горело,
Туманны Патриаршие пруды.
Мир их теней загадочен и ломок,
и голубые отраженья лодок
видны на темной зелени воды.
Белеют лица в сквере по углам.
Сопя, ползет машина поливная,
смывая пыль с асфальта и давая
возможность отражения огням.
Скользит велосипед мой в полумгле.
Уж скоро два, а мне еще не спится,
Пес лопоухий у пекаря жил.
Двор, кладовую и дом сторожил.
Летом под грушей валялся в тени,
Прятался в будку в дождливые дни.
Даже соседям хвостом не вилял,
Редко погладить себя позволял.
Лаял тревожно на скрип и на стук,
Хлеба не брал у прохожих из рук.
Видишь, под елочкой маленький дом.
В домике зайчик сидит за столом,
Книжку читает, напялив очки,
Ест кочерыжку, морковь и стручки.
В лампе горит золотой огонёк,
Топится печка, трещит уголёк,
Рвется на волю из чайника пар,
Муха жужжит и летает комар.
А в доме, где жила я много лет,
откуда я ушла зимой блокадной,
по вечерам опять в окошках свет.
Он розоватый, праздничный, нарядный.
Взглянув на бывших три моих окна,
я вспоминаю: здесь была война.
О, как мы затемнялись! Ни луча…
И все темнело, все темнело в мире…
Окно выходит в белые деревья.
Профессор долго смотрит на деревья.
Он очень долго смотрит на деревья
и очень долго мел крошит в руке.
Ведь это просто -
правила деленья!
А он забыл их -
правила деленья!
Забыл -
подумать -
Это было на Дону, на Дону,
Вот ужь третью я весну не усну.
И к чему жь я буду спать, буду спать?
Сирота нашел Отца, встретил Мать.
Там на тихом на Дону—Царский Дом,
Я пришел в пути своем в Царский Дом.
А при Доме этом сад, нежный сад,
И горит, да не сгорит, там закат.
И горит, который год, там восход,
Хоть считай, хоть не считай, спутан счет.
Я с девятнадцатого дома.
Жена вернулась в тот же день —
В восторге от ее приема.
Его описывать мне лень.Хоть, отдохнув в своей кровати,
На свет бодрее я гляжу,
Но всё минувшей благодати
В здоровье я не нахожу.И бледно-розовые пятна,
Как возмутительный грешок,
Напоминают неприятно
О прижиганиях кишок.Вчера, подосланный лукаво,
Тяжек
разрух
груз.
Мы
в хвосте
у других стран.
Подготовь,
за вузом вуз,
для подъема
хозяйства
Коптилки мигающий пламень.
Мы с Диккенсом в доме одни.
Во мраке горят перед нами
больших ожиданий огни.О, молодость бедного Пипа,
как тянется к счастью она!
…А в доме ни звука, ни скрипа.
Угрюмо и тихо. Война.Давно ль в этом доме, давно ли
звучали светло голоса?
Но я не ослепла от боли.
Я вижу вдали паруса.Моя золотая свобода,
Я в Африке был,
Я ходил на охоту
И в город попал,
Где живут бегемоты.
В узеньких брючках
И в юбках коротеньких
В школу спешат
По утрам бегемотики.
Рассказ мой вроде ни о чем
И в то же время обо всем.
Один известный кое-кто
Нам всем глаза открыл на то,
Что-то, что мы считали тем,
Оно меж тем не то совсем.
И нам пора расстаться с ним
И заменить его другим.
И сразу же во всех местах —
В черных сучьях дерев обнаженных
Желтый зимний закат за окном.
(К эшафоту на казнь осужденных
Поведут на закате таком).Красный штоф полинялых диванов,
Пропыленные кисти портьер…
В этой комнате, в звоне стаканов,
Купчик, шулер, студент, офицер… Этих голых рисунков журнала
Не людская касалась рука…
И рука подлеца нажимала
Эту грязную кнопку звонка… Чу! По мягким коврам прозвенели
Я в дом вошел. Темнело за окном,
Скрипели ставни, ветром дверь раскрыло.
Дом был оставлен, пусто было в нем,
Но все о тех, кто жил здесь, говорило...
Валялся разный мусор на полу,
Мурлыкал кот на вспоротой подушке,
И разноцветной грудою в углу
Лежали мирно детские игрушки.
Ночь темна, ветер в улице дует широкой,
Тускло светит фонарь, снег мешает идти.
Я устал, а до дому еще так далеко…
Дай к столбу прислонюсь, отдохну на пути.
Что за домик печально стоит предо мною!
Полуночники люди в нем, видно, не спят;
Есть огонь, заболтались, знать, поздней порою!..
Вон две свечки на столике дружно горят.
Молчите, проклятые струны!
А. Майков
Друг другу мы тайно враждебны,
Завистливы, глу́хи, чужды́,
А как бы и жить и работать,
Не зная извечной вражды!
Что делать! Ведь каждый старался
Свой собственный дом отравить,
Это было на Дону, на Дону,
Вот уж третью я весну не усну.
И к чему ж я буду спать, буду спать?
Сирота нашел Отца, встретил Мать.
Там на тихом на Дону — Царский Дом,
Я пришел в пути своем в Царский Дом.
А при Доме этом сад, нежный сад,
И горит, да не сгорит, там закат.
И горит, который год, там восход,
Хоть считай, хоть не считай, спутан счет.
Здесь в окне, по утрам, просыпается свет,
Здесь мне все, как слепому, на ощупь знакомо…
Уезжаю из дома!
Уезжаю из дома!
Уезжаю из дома, которого нет.
Это дом и не дом. Это дым без огня.
Это пыльный мираж или Фата-Моргана.
Здесь Добро в сапогах, рукояткой нагана
В дверь стучало мою, надзирая меня.
Добрый обычай в мире содержится:
в дом новозданный аще кто вселится,
Все друзи его ему приветствуют,
благополучно жити усердствуют
И дары носят от сребра и злата
и хлеб, да будет богата полата.
Нищ ли кто в злато - руце воздевает
к богу и мольбы теплы возсылает,
Да подаст здраво и щасливо жити,
им же даде в дом новый ся вселити.
1
Люблю Державинские оды,
Сквозь трудный стих блеснет строка,
Как дева юная легка,
Полна отваги и свободы.
Как блеск звезды, как дым костра,
Вошла ты в русский стих беспечно,
Шутя, играя и навечно,
Домик над рекою,
В окнах огонек,
Светлой полосою
На воду он лег.
В доме не дождутся
С ловли рыбака:
Обещал вернуться
Через два денька.