Ветви зеленые брошены в воду,
К мирному ты прибываешь народу.
— Отдых дай кораблю. —
Хочешь обятий, ты хочешь лобзаний?
Женщины — вот. Притаились в тумане.
— Шепчут тебе «Люблю.» —
Чаща зеленая. Смуглые жены.
С белым и белым. Забыты препоны.
— Все ж возвращаться час. —
В час возвращения, ссора минутки.
Выстрелы. Камни. Уж тут не до шутки
— Всех истребим мы вас! —
Пули спугнуть не могли смуглоликих.
Радость сражения в сердце у диких.
— Пляшут в руках пращи. —
Скрылись безумцы, что ждали добычи.
Вслед кораблю словно клекот был птичий: —
— Остров иной ищи! —
Прости, мой свет, в последний раз,
И помни, как тебя любил;
Злой час пришел мне слезы лить;
Я буду без тебя здесь жить.
О день! о час! о злая жизнь!
О время, как я счастлив был!
Куда мне в сей тоске бежать?
Где скрыться, ах, и что начать?
Печальна мысль терзает дух,
Я всех утех лишаюсь вдруг, ‘
И помощи уж нет.
Прости, прости, мой свет.
Не будет дня, во дни часа,
В часе минуты мне такой,
Чтоб тень твоя ушла из глаз,
Я буду плакать всякой час.
Когда придут на мысль часы,
В которые я был с тобой:
Утехи прежни вспомнятся,
Глаза мои наполнятся
Потоками горчайших слез,
Что рок драгую жизнь унес,
Одну оставя страсть,
И лютую напасть.
Места! места дражайшие!
Свидетели утех моих!
Любезная страна и град,
Где сердце мне пронзил твой взгляд,
Вы будете в уме моем
Всегда в моих печалях злых,
И станете изображать,
Чего уже мне не видать.
О как я днесь несчастлив стал!
О рок! какой удар ты дал.
Возможно ли снести
Прости мой свет, прости.
Если я обращу человечество в часы
И покажу, как стрелка столетия движется,
Неужели из нашей времен полосы
Не вылетит война, как ненужная ижица?
Там, где род людей себе нажил почечуй,
Сидя тысячелетьями в креслах пружинной войны,
Я вам расскажу, что я из будущего чую
Мои зачеловеческие сны.
Я знаю, что вы — правоверные волки,
пятеркой ваших выстрелов пожимаю свои,
Но неужели вы не слышите шорох судьбы иголки,
Этой чудесной швеи?
Я затоплю моей силой, мысли потопом
Постройки существующих правительств,
Сказочно выросший Китеж
Открою глупости старой холопам.
И, когда председателей земного шара шайка
Будет брошена страшному голоду зеленою коркой,
Каждого правительства существующего гайка
Будет послушна нашей отвертке.
И, когда девушка с бородой
Бросит обещанный камень,
Вы скажете: «Это то,
Что мы ждали веками».
Часы человечества, тикая,
Стрелкой моей мысли двигайте!
Пусть эти вырастут самоубийством правительств и книгой — те.
Будет земля бесповеликая!
Предземшарвеликая!
Будь ей песнь повеликою:
Я расскажу, что вселенная — с копотью спичка
На лице счета.
И моя мысль — точно отмычка
Для двери, за ней застрелившийся кто-то…
Светозарною весною —
Днём и в поздний час ночной —
Много песен раздаётся
Над родимой стороной.
Много слышно чудных звуков,
Много вещих голосов —
Над полями, над лугами,
В полутьме глухих лесов.
Много звуков, много песен, —
Но слышней всего с небес
Раздается весть святая,
Песня-весть — «Христос Воскрес!..»
Покидая свой приют,
Над воскресшею землёю
Хоры ангелов поют;
Пенью ангельскому вторят
Вольных пташек голоса,
Вторят горы, вторят долы,
Вторят тёмные леса, —
Вторят реки, разрывая
Цепи льдистые свои,
Разливая на просторе
Белопенные струи…
Есть старинное преданье,
Что весеннею порой —
В час, когда мерцают звёзды
Полуночною игрой, —
Даже самые могилы
На святой привет небес
Откликаются словами:
«Он воистину воскрес!..»
…Всю ночь не разнимали руки,
всю ночь не спали мы с тобой:
я после долгой, злой разлуки
опять пришла к тебе — домой. Мы говорили долго, жадно,
мы не стыдились слез отрадных, —
мы так крепились в дни ненастья…
Теперь душа светла, мудра,
и зрелое людское счастье,
как солнце, встретит нас с утра.
Теперь навек — ты веришь, веришь? —
любовь одна и жизнь одна…
…И вдруг стучит соседка в двери,
вошла и говорит:
— Война! —
Война уже с рассвета длится.
Войне уже девятый час.
Уж враг за новою границей.
Уж сотни первых вдов у нас.
Войне идет девятый час.
И в вечность канул день вчерашний.
Ты говоришь:
— Ну как? Не страшно?
— Нет… Ты идешь в военкомат? —
Еще ты муж, но больше — брат…
Ступай, родной…
И ты — солдат,
ты соотечественник мне,
и в этом — все.
Мы на войне.
В жизни светской, в жизни душной
Песнопевца не узнать!
В нем личиной равнодушной
Скрыта божия печать.
В нем таится гордый гений,
Душу в нем скрывает прах,
Дремлет буря вдохновений
В отдыхающих струнах.
Жизни ток его спокоен,
Как река среди равнин,
Меж людей он добрый воин
Или мирный гражданин.
Но порой мечтою странной
Он томится, одинок;
В час великий, в час нежданный
Пробуждается пророк.
Свет чела его коснется,
Дрожь по жилам пробежит,
Сердце чутко встрепенется —
И исчезнет прежний вид.
Ангел, богом вдохновенный,
С ним беседовать слетел,
Он умчался дерзновенно
За вещественный предел…
Уже, вихрями несомый,
Позабыл он здешний мир,
В облаках под голос грома
Он настроил свой псалтырь,
Мир далекий, мир незримый
Зрит его орлиный взгляд,
И от крыльев херувима
Струны мощные звучат!
Она была мечтой одета,
Светилась в новолунных снах,
И в мерной зыби менуэта
Плыла как лебедь на волнах.
Вся в кружевах, как лебедь черный,
С его узорностью крыла.
А в тот же час, в выси надгорной,
Звезда Вечерняя плыла.
Она была из Вальтер-Скота,
Она была и в этих днях.
И в зыби мерного гавота
Плыла как лебедь на волнах.
Вся в кружевах, как лебедь черный,
С его узорностью крыла.
А в тот же час, в выси надгорной,
Звезда Вечерняя плыла.
Она была из сказок света,
Из сказок сумрака в лучах.
И как зима вступает в лето,
Вступила в вальс, кружилась в снах.
Вся в кружевах, как лебедь черный,
С его узорностью крыла.
А в тот же час, за мир надгорный,
Звезда Вечерняя зашла.
Сокрылись те часы, как ты меня искала,
И вся моя тобой утеха отнята.
Я вижу, что ты мне неверна ныне стала,
Против меня совсем ты стала уж не та.Мой стон и грусти люты
Вообрази себе
И вспомни те минуты,
Как был я мил тебе.Взгляни на те места, где ты со мной видалась,
Все нежности они на память приведут.
Где радости мои? Где страсть твоя девалась?
Прошли и ввек ко мне обратно не придут.Настала жизнь другая;
Но ждал ли я такой?
Пропала жизнь драгая,
Надежда и покой.Несчастен стал я тем, что я с тобой спознался,
Началом было то, что муки я терплю,
Несчастнее еще, что я тобой прельщался,
Несчастнее всего, что я тебя люблю.Сама воспламенила
Мою ты хладну кровь.
За что ж ты пременила
В недружество любовь? Но в пенях пользы нет, что я, лишась свободы,
И радостей лишен, едину страсть храня.
На что изобличать — бессильны все доводы,
Коль более уже не любишь ты меня.Уж ты и то забыла,
Мои в плен мысли взяв,
Как ты меня любила,
И время тех забав.
Светом трепетной лампады
Озаряя колоннады
Белых мраморных террас,
Робко поднял лик свой ясный
Месяц бледный и прекрасный
В час тревожный, в час опасный,
В голубой полночный час.
И змеятся по ступени,
Словно призрачные тени
Никогда не живших снов,
Тени стройных, тени странных,
Голубых, благоуханных,
Лунным светом осиянных,
Чистых ириса цветов.
Я пришла в одежде белой,
Я пришла душою смелой
Вникнуть в трепет голубой
На последние ступени,
Где слились с тенями тени,
Где в сребристо-пыльной пене
Ждет меня морской прибой.
Он принес от моря ласки,
Сказки-песни, песни-сказки
Обо мне и для меня!
Он зовет меня в молчанье,
В глубь без звука, без дыханья,
В упоенье колыханья
Без лучей и без огня.
И в тоске, как вздох бездонной,
Лунным светом опьяненный,
Рвет оковы берегов…
И сраженный, полный лени,
Он ласкает мне колени,
И черней змеятся тени
Чистых ириса цветов…
Теперь, как постиг я тончайшую мудрость всего,
Хочу я пожить на Земле осторожно,
Чтоб мог я во всем озвездить Вещество,
От зла уклоняясь — как только возможно,
И свыше сего,
Лишь то против воли своей принимая,
Что воля означит: «Сие — непреложно».
И волю дыханьем духовного Мая
Настолько цветя,
Настолько ее существо умножая,
Чтоб даже сама,
Для нас непреложная, Ведьма-Зима,
Блестя,
Царицей-Зимою соделалась нам,
Просветленной,
В метели — свирели, и зов по струнам,
Серебряный терем заснувшим цветам,
С густой бахромой оснеженной,
И будто бы смерть на минутку — а там,
За часом, над часом, высокий, бездонный,
Идущий в начальность, звездящийся Храм.
Оставил лень холодный, мутный след,
Он погрузил весь город в сумрак зимний.
Но жизнь в домах идет гостеприимней.
И в этот час теплей ея привет.
Как надо было много-много лет,
Чтоб сделать нас правдивее и чище,
Чтоб от души приниженной и нищей
Не отвернуть своей души в ответ.
Был каждый день подернут дымкой грез,
Но каждый год навел свои морщины,
И между нас найдется-ль хоть единый,
Кто б мог сказать, что он потерь не нес?
И близок стал последний мерный час;
Уход минут хоть тише, но заметней…
А жизнь зовет, и зов ея приветней, —
Она теперь спокойней верит в нас.
Часов однообразный бой—
Томительная ночи повесть!—
Язык для всех равно чужой
И внятный каждому, как совесть!
Кто без тоски внимал из нас,
Среди всемирнаго молчанья,
Глухия времени стенанья,
Пророчески-прощальный глас?
Нам мнится: мир осиротелый
Неотразимый рок настиг,
И мы, в борьбе с природой целой,
Покинуты на нас самих.
И наша жизнь стоит пред нами,
Как призрак, на краю земли—
И с нашим веком и друзьями
Бледнеет в сумрачной дали.
И новое, младое племя
Меж тем на солнце расцвело,
А нас, друзья, и наше время
Давно забвеньем занесло!
Лишь изредка, обряд печальный
Свершая в полуно̀чный час,
Металла голос погребальный
Порой оплакивает нас!
Сияет вечер благостностью кроткой.
Седой тальник. Бугор. И на бугре
Костер, и перевернутая лодка,
И чайник закипает на костре.
От комаров обороняясь дымом, -
Речь русская слышна издалека, -
Здесь на просторе этом нелюдимом
Ночуют три веселых рыбака.
Разложены рыбацкие доспехи,
Плащи, котомки брошены в ковыль,
И воткнутые удочки, как вехи,
И круговая булькает бутыль.
И кажется, опять былое с нами.
Где это мы в вечерний этот час?
Быть может, вновь на Иртыше, на Каме,
Опять на милой Родине сейчас?
Иль эта многоводная река
Былинный Волхов, древняя Ока?
Краса чужбины, горы, степи, реки,
Нам не уйти от Родины навеки,
И как бы вам ни виться, ни блистать,
Мы край родной все будем вспоминать!
Но сладок ваш простор, покой, уют,
Вам наша благодарность за приют!
По зыбким, белым облакам
Горят пылающие розы;
Денницы утренние слезы
Блестят, как жемчуг, по лугам,
И с пышной липы и березы
Душистый веет фимиам!
Разлитое струями злато
Волнуется на теме гор;
Садов богини верный двор,
Зефиров легких рой крылатый
Летит на сотканный ковер
Рукою Флоры тароватой!
Настал любви условный час,
Час упоений, час желаний;
Спи, Аргус, под крылом мечтаний!
Не открывай, ревнивец, глаз!
Красавицы! Звезда свиданий,
Звезда Венеры будит вас!
Оставь ты одр уединенный,
Услышь, о Дафна, друга зов,
Накинь свой утренний покров
И матери непробужденной
Оставь неблагосклонный кров,
Восторгами не освященный!
Приди ко мне! Нас в рощах ждет
Под сень таинственного свода
Теперь и нега, и свобода!
Птиц ожил хор и шепот вод,
И для любви сама природа
От сна, о Дафна, восстает!
Рассудка вечные устои
Влегли в недремлющую грудь,
И в жажде ведать неземное
Ты должен горы пошатнуть.
Кто без руля в пучинах плавал,
Ветрилом ветры все ловил,
Тому предстанет бледный дьявол
С толпами разъяренных сил.
Сквозь бешенство, и вопль, и скрежет
Он к синим молниям влечет,
Но этот свет минутно нежит,
И вновь кипит круговорот!
Ценой нарушенных согласий,
Ценой и мук и слепоты,
Лишь проблеск в беспокойном часе,
Мгновенье покупаешь ты.
Но кто готов отвергнуть миги
И ждать десятки строгих лет, —
Надень кровавые вериги,
Скажи молитвенный обет.
И, чуток к углубленной вере,
Вдруг колыхнет, лаская слух,
В заветный час в твоей пещере
Струю эфира Светлый Дух.
И глянешь ты смелей и зорче
За тьму завес, что он расторг,
Чем тот, кто ведал смех, и корчи,
И пифий яростный восторг.
О лебедь белый Лоэнгрина,
ты мне приснился в поздний час,
когда свершилась дня кончина,
свет гаснул, гаснул и угас.
Повсюду, как в покое царском,
торжествовала тишина,
и о Людовике Баварском
грустила верная Луна.
Но там, где в стройную колонну
сливался золотой поток,
не выплыл ты, влача по лону
свой зачарованный челнок.
Ты, раненый стрелой заката,
широко крылья распластал
и в славный замок Mons-Salvata
с прощальной песней отлетал…
Тогда в безмолвии великом,
распавшись, замок потонул,
но тайно Кто-то, светлый ликом,
в окне высоком мне кивнул.
И грудь лаская и печаля,
пронесся шепот впереди;
«Мы ждем иного Парсифаля,
и близок час… Молись и жди!»
Воспоминанье, с нежной грустью,
Меня в глаза целует. День
Струей чуть слышной льется к устью
И на душу ложится тень.
Вновь, как моряк, носимый морем,
Всю жизнь я вижу пред собой,
С ее надеждами и горем,
С ее безумством и мечтой.
И, заслоняя все другие,
Чуть зримы в жуткой тишине,
Двух женщин облики немые
Во мгле склоняются ко мне.
То с дерзкой дрожью сладострастья,
С бесстыдным отблеском в зрачках,
Манят меня виденьем счастья,
Забытого в холодных днях;
То смотрят нежно и любовно
И, не ревнуя, не кляня,
О всем погибшем плачут, словно
И обо мне, и за меня!
И снова я из бездны черной
Стремлюсь к далеким берегам, —
Но кто-то шепчет мне упорно,
Что жребий свой я выбрал сам.
…………………
День потонул во мгле безбрежной,
Кругом прибой грозящих струй…
Воспоминанье, с грустью нежной,
Вновь близит страшный поцелуй.
Не высоко я ставлю силу эту:
И зяблики поют. Но почему
С рифмовником бродить по белу свету
Наперекор стихиям и уму
Так хочется и в смертный час поэту? И как ребенок «мама» говорит,
И мечется, и требует покрова,
Так и душа в мешок своих обид
Швыряет, как плотву, живое слово:
За жабры — хвать! и рифмами двоит.Сказать по правде, мы уста пространства
И времени, но прячется в стихах
Кощеевой считалки постоянство;
Всему свой срок: живет в пещере страх,
В созвучье — допотопное шаманство, И может быть, семь тысяч лет пройдет,
Пока поэт, как жрец, благоговейно
Коперника в стихах перепоет,
А там, глядишь, дойдет и до Эйнштейна.
И я умру, и тот поэт умрет, Но в смертный час попросит вдохновенья,
Чтобы успеть стихи досочинить:
Еще одно дыханье и мгновенье
Дай эту нить связать и раздвоить! -
Ты помнишь рифмы влажное биенье?
Не приходи в часы волнений,
Сердечных бурь и мятежей,
Когда душа огнем мучений
Сгорает в пламени страстей.Не приходи в часы раздумья,
Когда наводит демон зла,
Вливая в сердце яд безумья,
На нечестивые дела; Когда внушеньям духа злого,
Как низкий раб, послушен ум,
И ничего в нем нет святого,
И много, много грешных дум.Закон озлобленного рока,
Смерть, надо мной останови
И в черном рубище порока
Меня на небо не зови! Не приходи тогда накинуть
Оков тяжелых на меня:
Мне будет жалко мир покинуть,
И робко небо встречу я… Приди ко мне в часы забвенья
И о страстях и о земле,
Когда святое вдохновенье
Горит в груди и на челе; Когда я, дум высоких полный,
Безгрешен сердцем и душой,
И бурной суетности волны
Меня от жизни неземной
Увлечь не в силах за собою; Когда я мыслью улетаю
В обитель к горнему царю,
Когда пою, когда мечтаю,
Когда молитву говорю.Я близок к небу — смерти время!
Нетруден будет переход;
Душа, покинув жизни бремя,
Без страха в небо перейдет…
В час, когда пустая площадь
Желтой пылью повита,
В час, когда бледнеют скорбно
Истомленные уста, —
Это ты вдали проходишь
В круге красного зонта.
Это ты идешь, не помня
Ни о чем и ни о ком,
И уже тобой томятся
Кто знаком и не знаком, —
В час, когда зажегся купол
Тихим, теплым огоньком.
Это ты в невинный вечер
Слишком пышно завита,
На твоих щеках ложатся
Лиловатые цвета, —
Это ты качаешь нимбом
Нежно-красного зонта!
Знаю: ты вольна не помнить
Ни о чем и ни о ком,
Ты падешь на сердце легким,
Незаметным огоньком, —
Ты как смерть вдали проходишь
Алым, летним вечерком!
Ты одета слишком нежно,
Слишком пышно завита,
Ты вдали к земле склоняешь
Круг атласного зонта, —
Ты меня огнем целуешь
В истомленные уста!
Всё это было, было, было,
Свершился дней круговорот.
Какая ложь, какая сила
Тебя, прошедшее, вернет?
В час утра, чистый и хрустальный,
У стен Московского Кремля,
Восторг души первоначальный
Вернет ли мне моя земля?
Иль в ночь на Пасху, над Невою,
Под ветром, в стужу, в ледоход —
Старуха нищая клюкою
Мой труп спокойный шевельнет?
Иль на возлюбленной поляне
Под шелест осени седой
Мне тело в дождевом тумане
Расклюет коршун молодой?
Иль просто в час тоски беззвездной,
В каких-то четырех стенах,
С необходимостью железной
Усну на белых простынях?
И в новой жизни, непохожей,
Забуду прежнюю мечту,
И буду так же помнить дожей,
Как нынче помню Калиту?
Но верю — не пройдет бесследно
Всё, что так страстно я любил,
Весь трепет этой жизни бедной,
Весь этот непонятный пыл!
О, Россия, о, Россия,
Снова пробил час зловещий,
Час великих испытаний
Для тебя, моя отчизна!
Снова, снова, как и прежде,
Меч твой вырванный из ножен,
Заключил союз со Смертью,
О, Россия, о, Россия!
И не шуцману в короне
Повалить тебя!.. Припомни:
У ворот своих ты прежде
И не этаких видала!
И не мало вражьих сабель
Обломилось с хриплым лязгом
На груди твоей широкой,
О, Россия, о Россия!
И опять раскатом Гpoмa,
Отзовясь на дерзкий вызов,
Ты схватилась за железо,
Мирный плуг швырнув далече!..
И да будет меч твой ныне
Для врага — герольдом смерти!..
И могучие удары,
Как удары гневных молний!..
Нажми, водитель, тормоз наконец,
Ты нас тиранил три часа подряд.
Слезайте, граждане, приехали, конец —
Охотный ряд, Охотный ряд!
Когда-то здесь горланили купцы,
Москву будила дымная заря,
И над сугробами звенели бубенцы —
Охотный ряд, Охотный ряд!
Здесь бродит запад, гидов теребя,
На «Метрополь» колхозники глядят,
Как неохота уезжать мне от тебя,
Охотный ряд, Охотный ряд!
Вот дымный берег юности моей,
И гавань встреч, и порт ночных утрат,
Вот перекрёсток ста пятнадцати морей —
Охотный ряд, Охотный ряд!
Листает вечер суматоху лиц,
А по асфальту всё машины мчат…
О, сколько нежных встреч таят твои огни,
Охотный ряд, Охотный ряд!
Нажми, водитель, тормоз наконец,
Ты нас тиранил три часа подряд.
Слезайте, граждане, приехали, конец —
Охотный ряд, Охотный ряд!
Так бывает в июне. Часы свечерели;
Из-за липы солнце целит сквозь дом;
По дачному парку — мать дочерей ли,
Сводня ль питомиц ведет чередом.
Еще бельмами ламп не запятнались террасы,
Чайный флирт прикрывать иль мигать в преферанс…
И вдруг вижу вокруг шишаки и кирасы…
Если угодно, это — бред, если не смешно, это — транс.
Дощатые дачи (полмиллиарда в лето)
Щетинятся башней рыцарского гнезда;
Стали блестят из-под модного жилета,
Где-то герольда рогом свистят поезда.
А мужик, с кем сейчас столкнулся в двери я,
Из кабачка «Трех бродяг» под утесом виллан…
И в ветре поет, ревет жакерия,
Чу! косы о меч! у! тела на тела!
Так бывает в бреду. Но часы свечерели,
Бициклетам не шаркать, авто не гудеть,
Чтоб в беседках, раздвинув жемчуга ожерелий,
Дачным франтам соседок целовать меж грудей.
Мой факел старый, просмоленный,
Окрепший с ветрами в борьбе,
Когда-то молнией зажженный,
Любовно подаю тебе.
Своей слабеющей светильней
Ожесточенный пламень тронь:
Пусть вспыхнет ярче и обильней
В руках трепещущих огонь!
Вели нас разные дороги,
На миг мы встретились во мгле.
В час утомленья, в час тревоги
Я был твой спутник на земле.
Не жду улыбки, как награды,
Ни нежно прозвучавших слов.
Но долго буду у ограды
Следить пути твоих шагов.
Я подожду, пока ты минешь
Над пропастью опасный срыв,
И высоко лампаду вскинешь,
Даль золотую озарив.
Как знак последнего привета,
Я тоже факел подыму,
И бурю пламени и света
Покорно понесу во тьму.
На стене часы у нас
Прозвонили восемь раз.
В это время я проснулся
И глаза открыл как раз.
Я проснулся —
И тотчас же
В брюки сунул две ноги.
Потянулся —
И тотчас же
Прыгнул прямо в сапоги!
А потом схватил рубашку,
Сунул руки в рукава,
Сунул голову в рубашку,
Но застряла голова.
Наконец, надев рубашку,
Я на улицу бегу,
А тужурку и фуражку
Надеваю на ходу.
Я фуражку
И тужурку
Надеваю
На ходу,
Потому что
День
Сегодня
Самый
Лучший
День
В году.
Потому что
День сегодня
Самый лучший день в году,
Потому что
Я сегодня
В школу
В первый раз бегу.
Я войду сегодня в школу,
Прямо в школу
В первый раз!
Я войду —
Часы ударят
В колокольчик девять раз.
Эй вы, люди, расступитесь!
Пропустите, люди, нас!
Мы бежим сегодня в школу,
Прямо в школу —
В первый класс!
Помнишь ли, мой брат по чаше,
Как в отрадной тишине
Мы топили горе наше
В чистом, пенистом вине?
Как, укрывшись молчаливо
В нашем темном уголке,
С Вакхом нежились лениво,
Школьной стражи вдалеке?
Помнишь ли друзей шептанье
Вкруг бокалов пуншевых,
Рюмок грозное молчанье —
Пламя трубок грошевых?
Закипев, о, сколь прекрасно
Токи дымные текли!..
Вдруг педанта глас ужасный
Нам послышался вдали…
И бутылки вмиг разбиты,
И бокалы все в окно —
Всюду по полу разлиты
Пунш и светлое вино.
Убегаем торопливо —
Вмиг исчез минутный страх!
Щек румяных цвет игривый,
Ум и сердце на устах,
Хохот чистого веселья,
Неподвижный, тусклый взор
Изменяли час похмелья,
Сладкий Вакха заговор.
О друзья мои сердечны!
Вам клянуся, за столом.
Всякий год в часы беспечны
Поминать его вином.
С.Э. Как по тем донским боям, —
В серединку самую,
По заморским городам
Все с тобой мечта моя.Со стены сниму кивот
За труху бумажную.
Все продажное, а вот
Память не продажная.Нет сосны такой прямой
Во зеленом ельнике.
Оттого что мы с тобой —
Одноколыбельники.Не для тысячи судеб —
Для единой родимся.
Ближе, чем с ладонью хлеб —
Так с тобою сходимся.Не унес пожар-потоп
Перстенька червонного!
Ближе, чем с ладонью лоб
В те часы бессонные.Не возьмет мое вдовство
Ни муки, ни мельника…
Нерушимое родство:
Одноколыбельники.Знай, в груди моей часы
Как завел — не ржавели.
Знай, на красной на Руси
Все ж самодержавие! Пусть весь свет идет к концу —
Достою у всенощной!
Чем с другим каким к венцу —
Так с тобою к стеночке.— Ну-кось, до меня охоч!
Не зевай, брательники!
Так вдвоем и канем в ночь:
Одноколыбельники.13 декабря
Тигр, Тигр, жгучий страх,
Ты горишь в ночных лесах.
Чей безсмертный взор, любя,
Создал страшнаго тебя?
В небесах иль средь зыбей
Вспыхнул блеск твоих очей?
Как дерзал он так парить?
Кто посмел огонь схватить?
Кто скрутил и для чего
Нервы сердца твоего?
Чьею страшною рукой
Ты был выкован — такой?
Чей был молот, цепи чьи,
Чтоб скрепить мечты твои?
Кто взметнул твой быстрый взмах,
Ухватил смертельный страх?
В тот великий час, когда
Воззвала к звезде звезда,
В час, как небо все зажглось
Влажным блеском звездных слез, —
Он, создание любя,
Улыбнулся ль на тебя?
Тот же ль он тебя создал,
Кто рожденье агнцу дал?
Давно забытые, под легким слоем пыли,
Черты заветные, вы вновь передо мной
И в час душевных мук мгновенно воскресили
Все, что давно-давно утрачено душой. Горя огнем стыда, опять встречают взоры
Одну доверчивость, надежду и любовь,
И задушевных слов поблекшие узоры
От сердца моего к ланитам гонят кровь.Я вами осужден, свидетели немые
Весны души моей и сумрачной зимы.
Вы те же светлые, святые, молодые,
Как в тот ужасный час, когда прощались мы.А я доверился предательскому звуку, —
Как будто вне любви есть в мире что-нибудь! —
Я дерзко оттолкнул писавшую вас руку,
Я осудил себя на вечную разлуку
И с холодом в груди пустился в дальний путь.Зачем же с прежнею улыбкой умиленья
Шептать мне о любви, глядеть в мои глаза?
Души не воскресит и голос всепрощенья,
Не смоет этих строк и жгучая слеза.
Мы бродим в неконченом здании
По шатким, дрожащим лесам,
В каком-то тупом ожидании,
Не веря вечерним часам.
Бессвязные, странные лопасти
Нам путь отрезают… мы ждем.
Мы видим бездонные пропасти
За нашим неверным путем.
Оконные встретив пробоины,
Мы робко в пространства глядим:
Над крышами крыши надстроены,
Безмолвие, холод и дым.
Нам страшны размеры громадные
Безвестной растущей тюрьмы.
Над безднами, жалкие, жадные,
Стоим, зачарованы, мы.
Но первые плотные лестницы,
Ведущие к балкам, во мрак,
Встают как безмолвные вестницы,
Встают как таинственный знак!
Здесь будут проходы и комнаты!
Здесь стены задвинутся сплошь!
О думы упорные, вспомните!
Вы только забыли чертеж!
Свершится, что вами замыслено.
Громада до неба взойдет
И в глуби, разумно расчисленной.
Замкнет человеческий род.
И вот почему — в ожидании
Не верим мы темным часам:
Мы бродим в неконченом здании,
Мы бродим по шатким лесам!
По бульвару няня шла,
Няня саночки везла.
Мальчик в саночках сидел,
Мальчик с саночек слетел.
Видит няня — легче стало.
И быстрее зашагала.
Побывала на базаре,
Посмотрела на товар.
Потолкалась на пожаре —
Ведь не каждый день пожар!
Соли в лавочке купила
И хозяйственного мыла,
Там же встретила куму,
Разузнала, что к чему.
Мимо шли солдаты строем,
Каждый выглядел героем,
И за строем наша няня
В ногу шла до самой бани.
Развернулась не спеша.
Смотрит — нету малыша!
«Где же я его забыла?
Там, где покупала мыло?
У ларька на тротуаре?
Просто так, на мостовой?
Или, может, на пожаре
Смыло мальчика водой?»
И в недоуменье няня
Битый час глядит на сани.
Ну, а мальчик у ворот
Два часа как няню ждет.
А домой идти боится —
Дома могут рассердиться,
Скажут:
— Как же ты гулял,
Если няню потерял?
Уж ночь. Калитка заперта.
Аллея длинная пуста.
Окован бледною Луной,
Весь парк уснул во мгле ночной.
Весь парк не шелохнет листом.
И заколдован старый дом.
Могильны окна, лишь одно
Мерцаньем свеч озарено.
Не спит — изгнанник средь людей, —
И мысли друг, — и враг страстей.
Он в час любви, обятий, снов
Читает книги мудрецов.
Он слышит, как плывет Луна,
Как дышит, шепчет тишина.
Он видит в мире мир иной,
И в нем живет он час ночной.
Тот мир — лишь в нем, и с ним умрет,
В том мире светоч он берет.
То беглый свет, то краткий свет,
Но для него забвенья нет.
Как символ горести в часы невзгоды злой,
Железный сундучок хранит моя родная,
От всех в своем шкафу старательно скрывая.
Всего два раза он раскрылся предо мной!
Он мрачен и тяжел, он гроб напоминает,
Он предков волосы таинственно хранит,
И запах ладана вокруг него разлит,
Когда с молитвой мать те волосы лобзает…
Когда моих сестер не стало, растворился
Заветный сундучок, и нежный шелк кудрей,
Слезой омоченный, навеки в нем сокрылся…
Две прядки — два звена расторгнутых цепей!..
Когда последний час пробьет, и ты, родная,
Расстанешься со мной, и прядь твоих волос
Я в сундучок замкну, слезами орошая,
О, если б шелк ее уж серебрил мороз!
Сыны «народного бича»,
С тех пор как мы себя сознали,
Жизнь как изгнанники влача,
По свету долго мы блуждали;
Не раз горючею слезой
И потом оросив дорогу,
На рубеже земли родной
Мы робко становили ногу;
Уж виден был домашний кров,
Мы сладкий отдых предвкушали,
Но снова нас грехи отцов
От милых мест нещадно гнали,
И зарыдав, мы дале шли
В пыли, в крови; скитались годы
И дань посильную несли
С надеждой на алтарь свободы.
И вот настал желанный час,
Свободу громко возвестивший,
И показалось нам, что с нас
Проклятье снял народ оживший;
И мы на родину пришли,
Где был весь род наш ненавидим,
Но там всё то же мы нашли —
Как прежде, мрак и голод видим.
Смутясь, потупили мы взор —
«Нет! час не пробил примиренья!»
И снова бродим мы с тех пор
Без родины и без прощенья!..