Найдено стихов - 66.
На одной странице показано - 35.
Чтобы посмотреть как можно больше стихов из коллекции, переходите по страницам внизу экрана.
Стихи отсортированы так, что в начале Вы будете видеть более короткие стихи.
На последней странице Вы можете найти самые длинные стихи по теме.
Полночный час я весь окутал в тучи,
Поил в ночи, для должных мигов, гром,
Псалмы души зарнились мне, певучи,
И колосились молнии кругом.
Насущный хлеб от злой спасая чары,
Я возлюбил небесное гумно,
И я восполнил звездные амбары,
Им принеся душистое зерно.
О, то был час,—о, то был час,
Когда кошмары, налегая,
Всю смелость выпивают в нас,—
Но быстро опознал врага я.
Был в вихре вражьих голосов,
Но шел путем ведуще-тесным,
И при качании весов
Был найден ценно-полновесным.
Как золотистое зерно,
Как самородок, в прахах цельный,
Как многозмейное звено,
Что держит якорь корабельный.
Пожарище застыло. Дордел решенный час.
Сгорел огонь всех красок, и красный цвет погас.
Малиновые звоны осенних похорон.
Допели. Догудели. Спустился серый сон.
Набат кричащих красок сменился мертвой мглой.
Затянут мир застылый безглазою золой.
Истлели зори лета. Час филина. Гляди.
Горят два злые ока. Глядят. Не подходи.
Вечерний час потух. И тень ростет все шире.
Но сказкой в нас возник иной неясный свет,
Мне чудится, что мы с тобою в звездном мире,
Что мы среди немых загрезивших планет.
Я так тебя люблю. Но в этот час предлунный,
Когда предчувствием волнуется волна,
Моя любовь ростет, как рокот многострунный,
Как многопевная морская глубина.
Мир отодвинулся. Над нами дышит Вечность.
Морская ширь живет влиянием Луны,
Я твой, моя любовь—бездонность, безконечность,
Мы от всего с тобой светло отделены.
Вечерний час потух. И тень растет все шире.
Но сказкой в нас возник иной неясный свет,
Мне чудится, что мы с тобою в звездном мире,
Что мы среди немых загрезивших планет.
Я так тебя люблю. Но в этот час предлунный,
Когда предчувствием волнуется волна,
Моя любовь растет, как рокот многострунный,
Как многопевная морская глубина.
Мир отодвинулся. Над нами дышит Вечность.
Морская ширь живет влиянием Луны,
Я твой, моя любовь — бездонность, бесконечность,
Мы от всего с тобой светло отделены.
В вечерней ясности молчанья
Какое тайное влиянье
Влечет мой дух в иной предел?
То час прощанья и свиданья,
То ангел звуков пролетел.
Весь гул оконченного пира
Отобразила арфа — лира
Преображенных облаков.
В душе существ и в безднах Мира
Качнулись сонмы тайных слов.
И свет со тьмой, и тьма со светом
Слились, как слита осень с летом,
Как слита с воздухом вода.
И в высоте, немым приветом,
Зажглась Вечерняя Звезда.
У вас есть сила грязи,
Грязнитесь в добрый час.
А что же есть у нас?
Последний крик в рассказе,
Есть власть быть сильным в сглазе,
Блестящесть вещих глаз.
Вы встали черной тучей,
Веселие средь вас,
Вы видите — ваш час.
Судьба дала вам случай.
Проснись, палач, и мучай,
Будь смел — в последний раз.
У вас есть пулеметы,
Являйтесь без прикрас.
Есть нечто и у нас:
Возможность кончить счеты.
Исчерпаны все льготы.
Мы — ваш последний час.
Я сижу скрестивши ноги, я в гостях.
Мысль окончила на время свой размах.
Самоанский дом прохладный, весь сквозной.
Самоанский мой хозяин предо мной.
Он сидит, скрестивши ноги, на полу.
Так зазывчиво ленивит в сердце мглу.
На цыновках мы недвижные сидим.
Миг спокойствия обычаем храним.
Свет бестрепетный, идет за часом час.
Греза шепчет зачарованный рассказ.
Убедительный рассказ в дремотной мгле,
Что воистину есть счастье на земле.
* * *
Нам нравятся поэты,
Похожие на нас,
Священные предметы,
Дабы украсить час, —
Волшебный час величья,
Когда, себя сильней,
Мы ценим без различья
Сверканья всех огней, —
Цветы с любым узором,
Расцветы всех начал,
Лишь только б нашим взорам
Их пламень отвечал, —
Лишь только б с нашей бурей
Сливался он в одно,
От неба или фурий, —
Не все ли нам равно!
Как светлыя невесты, убрались все деревья.
Вон вишня, слива, яблонь, их целыя кочевья.
Среди невест брожу я, а сердце млеет, рдеет.
Вдали, зажженный Солнцем, испанский дрок желтеет.
И вот я наклоняюсь к одной невесте, белой.
Красивую целую, влюбленный и несмелый.
И пред другой склоняюсь, учтивый как Испанец.
Медлительно целую девический румянец.
И с ними я венчаюсь, избрал любовь законом.
А шмель, звонарь садовый, гудит протяжным звоном.
Как светлые невесты, убрались все деревья.
Вон вишня, слива, яблонь, их целые кочевья.
Среди невест брожу я, а сердце млеет, рдеет.
Вдали, зажженный Солнцем, испанский дрок желтеет.
И вот я наклоняюсь к одной невесте, белой.
Красивую целую, влюбленный и несмелый.
И пред другой склоняюсь, учтивый как Испанец.
Медлительно целую девический румянец.
И с ними я венчаюсь, избрал любовь законом.
А шмель, звонарь садовый, гудит протяжным звоном.
Эти белыя березы
Хороши.
Хороши.
Где-жь мой милый? В сердце слезы
Утиши.
Поспеши.
Или больше он не хочет?
И алмаз
Мой погас?
Вот кукушка мне пророчит
Близкий час.
Смертный час.
Или нет мне поцелуя?
Милый мой!
Милый мой!
Если из лесу пойду я,—
Не домой.
Не домой.
Быть с тобою, или в землю.
Там, в сырой,
Пламень скрой.
Там, в могиле, тайну скрою,
Милый мой!
Милый мой!
С каждой ночью все направо содвигался Орион,
Каждой ночью был к иному звездным пеньем дух взнесен,
И в нежданный час однажды, над разбегом корабля,
Расцветился знак желанный, чьим огнем жива Земля.
Он земным владеет кругом, четырем велит ветрам,
В первый миг он нас встречает, в смертный час он светит нам,
В разных ликах засвечаясь, был надеждой разных мест,
В Южном море он взнесенно воссиял как Южный Крест.
Святый Боже,
Святый крепкий,
Святый безсмертный,
Помилуй нас.
Трисвятая
Эта песня
Душе явилась
В великий час.
Там, в Царьграде,
В час, как с Проклом
Толпа молилась,
Земля тряслась.
Юный отрок,
Духом чистым,
Вознесся к Небу,
И слышал глас.
Святый Боже,
Святый крепкий,
Святый безсмертный,
Помилуй нас.
В Небе ангел
Пел с другими,
Сияли хоры,
Горел алмаз.
Юный отрок
Всем поведал
И песнь ответно
С земли неслась.
Чуть пропели,
Стало тихо,
Земля окрепла
В великий час.
Святый Боже,
Святый крепкий,
Святый безсмертный,
Помилуй нас.
Святый Боже,
Святый крепкий,
Святый бессмертный,
Помилуй нас.
Трисвятая
Эта песня
Душе явилась
В великий час.
Там, в Царьграде,
В час, как с Проклом
Толпа молилась,
Земля тряслась.
Юный отрок,
Духом чистым,
Вознесся к Небу,
И слышал глас.
Святый Боже,
Святый крепкий,
Святый бессмертный,
Помилуй нас.
В Небе ангел
Пел с другими,
Сияли хоры,
Горел алмаз.
Юный отрок
Всем поведал,
И песнь ответно
С земли неслась.
Чуть пропели,
Стало тихо,
Земля окрепла
В великий час.
Святый Боже,
Святый крепкий,
Святый бессмертный,
Помилуй нас.
Парки, Норны, Суденицы,
Назначающия час,
Необманныя Девицы,
Кто вам, страшным, предал нас?
Парки, Норны, Суденицы,
Скоро ль мой настанет час?
Ткань готова. Бредил Случай.
Я встречался с Красотой.
Больше, Миг, меня не мучай,
Не сменяй черту чертой.
Да укроюсь черной тучей.
Да упьюсь моей бедой.
Это—Было, Есть, и Будет—
Раздробило цельность сна.
Норны, Север да остудит
Сердце, где жила Весна.
Пусть меня весь мир забудет.
Мной забыт он. Тишина.
Эти белые березы
Хороши.
Хороши.
Где ж мой милый? В сердце слезы
Утиши.
Поспеши.
Или больше он не хочет?
И алмаз
Мой погас?
Вот кукушка мне пророчит
Близкий час.
Смертный час.
Или нет мне поцелуя?
Милый мой!
Милый мой!
Если из лесу пойду я, —
Не домой.
Не домой.
Быть с тобою, или в землю.
Там, в сырой,
Пламень скрой.
Там, в могиле, тайну скрою,
Милый мой!
Милый мой!
В ведовский час тринадцати часов,
Когда несутся оборотни-стриги,
Я увидал, что буквы Древней Книги
Налившияся ягоды лесов.
Нависли кровью вихри голосов,
Звенели красным бешеные миги,
Перековались в острый нож вериги,
Ворвались в ночь семь миллионов псов.
А в это время мученики-люди,
Семь миллионов страждущих людей,
Друг с другом бились в непостижном чуде.
Закрыв глаза, раскрыв для вихрей груди,
Неслись, и каждый, в розни вражьих сил,
Одно и то же в смерти говорил.
Идет к концу сонетное теченье.
Душистый и тягуче-сладкий мед
Размерными продленьями течет,
Янтарное узорчато скрепленье.
Но не до дна дозволю истеченье.
Когда один окончится черед,
И час другой — улов свой пусть сберет.
Янтарь царям угоден как куренье.
Замкнитесь, пчелы, в улей. Час зимы.
Зима во сне — как краткая неделя.
Опять дохнет цветами вздох апреля.
Я вам открою дверцу из тюрьмы.
Шесть полных лун дремоты после хмеля, —
И, знайте, попируем снова мы.
СОНЕТ
В печальный миг, в печальный час ночной,
В алькове пышном, полном аромата,
Покоилась она передо мной,
Дремотою изнеженной обята.
И понял я, что мне уж нет возврата
К прошедшему, к Лазури неземной: —
Я увидал не человека-брата,
Со мною был бездушный зверь лесной.
Незримыми немыми голосами
Душа моя наполнилася вдруг
От этих губ, от этих ног и рук.
Мгновения сменялися часами,
И видел я везде — везде вокруг —
Змею с полузакрытыми глазами.
Белорунный, сребролунный, из пещеры вышел зверь.
Тонкоструйный, златовейный, зажигай огонь теперь.
В старый хворост брызнул шорох, вспышек быстрых перебег.
Зверь пещерный, беспримерный, весь сияет, словно снег.
Златорогий, стройный, строгий, смерти ждет он не страшась.
Струйки-змейки, чародейки, вейтесь, пойте, стройте час.
Струнным строем час построен, час и миг и волшебство.
Снег разялся, кровь красива, хворост ожил, жги его.
В старых ветках смерть устала спать и ждать, не бойся жечь.
Все, что пламень метко схватит, встанет, словно стяг и меч.
Златорунный, огневейный, красный, желтый бог Костер,
Жги нас, жги нас, как несчетных жег и сжег твой жаркий взор.
Он мне открылся в Северном сияньи.
На полюсе. Среди безгласных льдин.
В снегах, где властен белый цвет один.
В потоке звезд. В бездонном их молчаньи.
Его я видел в тихом обаяньи.
В лице отца и в красоте седин.
В качаньи тонких лунных паутин.
Он показал мне лик свой в обещаньи.
Часы идут, меняя тяжесть гирь.
Часы ведут дорогой необманной.
Зачатье наше в мысли первозданной.
На снежной ветке одинок снегирь.
Но алой грудкой, детским снам желанной,
Велит Весне он верить цветотканной.
Как бы из ризы своея,
Душа блестящая моя,
В глубинный час, в предпервый час,
С борьбой великой извлеклась
Из тела сонного.
И стала подле, и глядит,
Каков у этой ризы вид,
И жаль ей тела своего,
Но бросить надобно его,
Для сна бездонного.
Над тихой полночью лугов
Блуждают сонмы огоньков,
Горят ночные мотыльки,
Полеты их недалеки,
Близ тела сонного.
Но ты, душа, но ты, душа,
Из тела к вольности спеша,
Не медли здесь, и в путь иной
Умчись надземной вышиной,
Для сна бездонного.
Громовый Камень был как мертвый гнет
И шли часы. И каждый день был год.
И шли года. Но в царстве мертвых льдов
Ходила Мысль дорогою ветров.
Ходила, и будила, говоря,
Что красная готовится заря,
Что мертвый камень, ныне тяжкий свод,
Громовыми цветами зацветет.
В морях небес будя и высь и дно,
Сплела она заветное Руно.
Враждебности в незримом созвала,
Глазам вражды в глаза взглянуть дала.
Дождем обильным рухнули мечты.
Громовый Камень сброшен с высоты.
И стиснутость, в свободу превратясь,
В громовый час расцветами зажглась.
От часа одного лучей и ласки Солнца
Забыла вся земля дождливость трех недель.
Внутри перебродил, свой срок прождавший, хмель,
Шуршит кузнечиков чуть слышно веретенце.
Цветочек желтенький раскрыл жучку оконце,
И тот, смарагдовый, как в мягкую постель,
Забрался в лепестки. Бессмертная кудель
Спешит, отвив, завить живое волоконце.
В лесу зардевшемся повторное «Тук! Тук!»
То не весенний знак. Стучит осенний дятел.
Дней летних гробовщик роняет мерно звук.
Рассказ прочитанный из нежных выпал рук.
Но, если что-нибудь из чары час утратил,
Восторг законченный — вершина всех наук.
В час, как в звонах, и светло,
Солнце в первый раз взошло,
Чудо-Древо возросло.
Свод листвы его широк,
Каждый новый день — цветок,
Ал — расцвет, но краток — срок.
В час, как Солнце в первый раз
Засветилося для нас,
Вспыхнул мрак, и вновь погас,
И от света отойдя,
Тучей стал, гнездом дождя,
Бродит, небо бороздя.
Ходит, бродит, часа ждет,
Сеет дождь, и сыплет лед,
Снегом долы обоймет.
Но, рассыпав снег и град,
Дождевой сплетя наряд,
Мрак уходит в пышный сад.
Сад — Закат, цветок — Восток,
В каждой зоре — уголек.
Вечен свежих зорь поток.
Зори к зорям — берега,
Изумруд морей — луга,
Дождь — живые жемчуга.
Лед — сияющий алмаз,
Снег — опал, пуховый час,
Зори — в зори вводят нас.
Ветви зеленыя брошены в воду,
К мирному ты прибываешь народу.
— Отдых дай кораблю.—
Хочешь обятий, ты хочешь лобзаний?
Женщины—вот. Притаились в тумане.
— Шепчут тебе „Люблю.“—
Чаща зеленая. Смуглыя жены.
С белым и белым. Забыты препоны.
— Все-жь возвращаться час.—
В час возвращения, ссора минутки.
Выстрелы. Камни. Ужь тут не до шутки
— Всех истребим мы вас!—
Пули спугнуть не могли смуглоликих.
Радость сражения в сердце у диких.
— Пляшут в руках пращи.—
Скрылись безумцы, что ждали добычи.
Вслед кораблю словно клекот был птичий:—
— Остров иной ищи!—
Есть солнечник-колибри. Птичка эта
В свое гнездо вплетает красный мох.
В Бразилии, в стране цветов и света,
Она жужжит, и любит птичку Бог.
Под самкою яички ярко-красны,
Самец летит, как брошенный рубин.
Так межь собой во всем они согласны,
Как будто мир есть красный цвет один.
Всего охотней в алый час заката
Они жужжат, касаясь лепестков,
И венчиков, где ладан аромата
Исходит из цветочных огоньков.
Когда же кровь колибри, кровь живая,
Ему споет, что крайний час настал,
Взлетает к Солнцу птичка, догорая,
И в этот день закат особо ал.
Как веет ветер в звонах ковыля,
Как небо высоко над ширью степи.
Но древний сон замкнут в безгласном склепе.
Забыла пламя марева Земля.
Как шепчет ветер, пылью шевеля.
Но порваны златые звенья цепи,
Дух полюбил быть в запертом вертепе,
Межи углами врезались в поля.
В тот страстный край, где черный цвет и красный,
Приявши белый, стихли в пестроте,
Пути заглохли. Лики все не те.
Лишь в час Войны, лишь в бое, в час опасный,
На миг в возврате к прежней красоте,
Есть в ржаньи звук, с огнем времен согласный.
Я встретился с тобой на радостной дороге,
Ведущей к счастию. Но был ужь поздний час.
И были пламенны и богомольно-строги
Изгибы губ твоих и зовы черных глаз.
Я полюбил тебя. Чуть встретя. В первый час.
О, в первый миг. Ты встала на пороге.
Мне бросила цветы. И в этом был разсказ,
Что ты ждала того, чего желают боги.
Ты показала мне скрывавшийся пожар.
Ты приоткрыла мне таинственную дверцу.
Ты искру бросила от сердца прямо к сердцу.
И я несу тебе горение—как дар.
Ты, Солнцем вспыхнувши, зажглась единоверцу.
Я полюбил тебя, красивая Тамар.
В прозрачных пространствах Эфира,
Над сумраком дольного мира,
Над шумом забытой метели,
Два светлые духа летели.
Они от земли удалялись,
И звездам чуть слышно смеялись,
И с Неба они увидали
За далями новые дали.
И стихли они понемногу,
Стремясь к неизменному Богу,
И слышали новое эхо
Иного чуть слышного смеха.
С Земли их никто не приметил,
Но сумрак вечерний был светел,
В тот час как они над Землею
Летели, покрытые мглою.
С Земли их никто не увидел,
Но доброго злой не обидел,
В тот час как они увидали
За далями новые дали.
Ужь ночь. Калитка заперта.
Аллея длинная пуста.
Окован бледною Луной,
Весь парк уснул во мгле ночной.
Весь парк не шелохнет листом.
И заколдован старый дом.
Могильны окна, лишь одно
Мерцаньем свеч озарено.
Не спит—изгнанник средь людей,—
И мысли друг,—и враг страстей.
Он в час любви, обятий, снов
Читает книги мудрецов.
Он слышит, как плывет Луна,
Как дышет, шепчет тишина.
Он видит в мире мир иной,
И в нем живет он час ночной.
Тот мир—лишь в нем, и с ним умрет,
В том мире светоч он берет.
То беглый свет, то краткий свет,
Но для него забвенья нет.
Ветви зеленые брошены в воду,
К мирному ты прибываешь народу.
— Отдых дай кораблю. —
Хочешь обятий, ты хочешь лобзаний?
Женщины — вот. Притаились в тумане.
— Шепчут тебе «Люблю.» —
Чаща зеленая. Смуглые жены.
С белым и белым. Забыты препоны.
— Все ж возвращаться час. —
В час возвращения, ссора минутки.
Выстрелы. Камни. Уж тут не до шутки
— Всех истребим мы вас! —
Пули спугнуть не могли смуглоликих.
Радость сражения в сердце у диких.
— Пляшут в руках пращи. —
Скрылись безумцы, что ждали добычи.
Вслед кораблю словно клекот был птичий: —
— Остров иной ищи! —
Она была мечтой одета,
Светилась в новолунных снах,
И в мерной зыби менуэта
Плыла как лебедь на волнах.
Вся в кружевах, как лебедь черный,
С его узорностью крыла.
А в тот же час, в выси надгорной,
Звезда Вечерняя плыла.
Она была из Вальтер-Скота,
Она была и в этих днях.
И в зыби мерного гавота
Плыла как лебедь на волнах.
Вся в кружевах, как лебедь черный,
С его узорностью крыла.
А в тот же час, в выси надгорной,
Звезда Вечерняя плыла.
Она была из сказок света,
Из сказок сумрака в лучах.
И как зима вступает в лето,
Вступила в вальс, кружилась в снах.
Вся в кружевах, как лебедь черный,
С его узорностью крыла.
А в тот же час, за мир надгорный,
Звезда Вечерняя зашла.
Теперь, как постиг я тончайшую мудрость всего,
Хочу я пожить на Земле осторожно,
Чтоб мог я во всем озвездить Вещество,
От зла уклоняясь — как только возможно,
И свыше сего,
Лишь то против воли своей принимая,
Что воля означит: «Сие — непреложно».
И волю дыханьем духовного Мая
Настолько цветя,
Настолько ее существо умножая,
Чтоб даже сама,
Для нас непреложная, Ведьма-Зима,
Блестя,
Царицей-Зимою соделалась нам,
Просветленной,
В метели — свирели, и зов по струнам,
Серебряный терем заснувшим цветам,
С густой бахромой оснеженной,
И будто бы смерть на минутку — а там,
За часом, над часом, высокий, бездонный,
Идущий в начальность, звездящийся Храм.