Славный мороз. Ночь была бы светла
Да застилает сиянье
Месяца душу гнетущая мгла —
Жизни застывшей дыханье.
Слышится города шорох ночной,
Снег подметенный скрипит под ногой…
Дальних огней вижу мутные звезды,
Да запертые подезды…
Боже мой! Боже мой!
Поздно приду я домой!
Что же в гостях удержало меня?
Или мне было привольно
В сладком забвеньи бесплодного дня
Мучить себя добровольно?
Скучно и глупо без цели болтать…
И не охотник я в карты играть, —
Даже, признаться, не радует ужин;
Да и кому я там нужен!
Боже мой! Боже мой!
Поздно приду я домой!
Мери сегодня была весела
И грациозно-любезна;
Но хоть она и умна и мила —
Нравиться ей бесполезно.
Слушать — так, право, на горе мое,
Бредит героями… но до нее
Мне далеко, потому что невеста
Ищет доходного места.
Боже мой! Боже мой!
Поздно приду я домой!
Олимпиада простее сестры…
Впрочем — глаза с поволокой,
Листа играет; во время игры
Пальцы взлетают высоко,
Клавиши так и стучат и гремят…
Все, будто в страхе каком-то, молчат…
Правду сказать, мастера ее руки
На музыкальные штуки!
Боже мой! Боже мой!
Поздно приду я домой!
Виктор стихи нам сегодня прочел:
Дамы остались довольны;
Только старик отчего-то нашел,
Что чересчур мысли вольны.
Что молодежь нынче стала писать
Так, что не следует вслух и читать,
Вот и прочел я стихи эти снова, —
Ну, и не понял ни слова!
Боже мой! Боже мой!
Поздно приду я домой!
Гости бывают там разных сортов:
В дом приезжают — вертятся,
И комплимент у них мигом готов,
Из дому едут — бранятся.
Что занимает их — трудно понять,
Все обо всем они могут сказать;
Каждый себя самолюбьем измучил,
Каждому каждый наскучил.
Боже мой! Боже мой!
Поздно приду я домой!
В люди как будто невольно идешь:
Все будто ищешь чего-то,
Вот-вот не нынче, так завтра найдешь…
Одолевает зевота,
Скука томит… А проклятый червяк
В сердце уняться не хочет никак:
Или он старую рану тревожит,
Или он новую гложет.
Боже мой! Боже мой!
Поздно приду я домой!
Много есть чудных, прекрасных людей,
Светлых умом и вполне благородных,
Но и они, вроде бледных теней,
Меркнут душою в гостиных холодных.
Есть у нас так называемый свет,
Есть даже люди, а общества нет:
Русская мысль в одиночку созрела.
Да и гуляет без дела.
Боже мой! Боже мой!
Поздно приду я домой!
Вот, вижу, дворник сидит у ворот,
В шубе да в шапке лохматой:
Точно медведь; на усах его лед,
Снег в бороде, в рукавице лопата…
Спит ли он, так ли, прижавшись, сидит
Думает думу, морозы бранит.
Или, как я же, бесплодно мечтает,
Или меня поджидает?
Боже мой! Боже мой!
Поздно приду я домой!
«Великй Бог Сил!… Победа!» пишет
Герой к Монарху и Отцу.
Кто верой к Богу в брани дышеш,
Начало приведет к концу.
Царь небом кротким вдохновенный,
Живительный, благословенный,
Свет на стенящих излиет.
Убоги сетовать престанут,
От брани падшие возстанут;
Все паки в мире процветет.
Спокойся, все Славянов племя,
И жди с терпением премен!
Приидет вожделенно время;
Скорбящих разрешится плен.
Все злополучные народы,
Лишенные драгой свободы,
Обимут благо и покой.
Суд, Милость паки водворятся,
Пределы щастья разширятся,
Благотворящею рукой.
Воззрите! молния сверкает
Сквозь мрачно-снежных тучь с небес
Воззрите! солнце померкает,
Пред ночью полдень вдруг изчез.
Что се?—Посланник скорый, верной
Летит сквозь тверди к нам безмерной
И воздух пламенеи сечет;
Одеян светом вниз спустился.
Архангел на земли явился
И гласом велиим речет:
"Падет злодей! грядет кончина!
"Здесь новый возсияет свет.
"Творец Помазанника, Сына
"Ко избавленью всех блюдет.
"Дерзайте, людие! дерзайте!
"Мечу Христову споборайте.
"Я твердый щит вам и покров;
"Я укреплю десницу вашу,
"Небесной силой препояшу.
«Дерзайте убо на врагов!»
Канун Благовещенья.
Собор Благовещенский
Прекрасно светится.
Над главным куполом,
Под самым месяцем,
Звезда — и вспомнился
Константинополь.
На серой паперти
Старухи выстроились,
И просят милостыню
Голосами гнусными.
Большими бусами
Горят фонарики
Вкруг Божьей Матери.
Черной бессонницей
Сияют лики святых,
В черном куполе
Оконницы ледяные.
Золотым кустом,
Родословным древом
Никнет паникадило.
— Благословен плод чрева
Твоего, Дева
Милая!
Пошла странствовать
По рукам — свеча.
Пошло странствовать
По устам слово:
— Богородице.
Светла, горяча
Зажжена свеча.
К Солнцу-Матери,
Затерянная в тени,
Воззываю и я, радуясь:
Матерь — матери
Сохрани
Дочку голубоглазую!
В светлой мудрости
Просвети, направь
По утерянному пути —
Блага.
Дай здоровья ей,
К изголовью ей
Отлетевшего от меня
Приставь — Ангела.
От словесной храни — пышности,
Чтоб не вышла как я — хищницей,
Чернокнижницей.
Служба кончилась.
Небо безоблачно.
Крестится истово
Народ и расходится.
Кто — по домам,
А кому — некуда,
Те — Бог весть куда,
Все́ — Бог весть куда!
Серых несколько
Бабок древних
В дверях замешкались, —
Докрещиваются
На самоцветные
На фонарики.
Я же весело
Как волны валкие
Народ расталкиваю.
Бегу к Москва́-реке
Смотреть, как лед идет.
Фимиам — Богам, курящийся,
Человеку же хвала.
О, мудрец, не зря мудрящийся,
Твой завет нам — как скала.
Быстро, с криками веселыми,
Побежим в сосновый лес,
В красный лес, богатый смолами,
Для святилищных завес.
Пред завесами цветистыми,
Что расписаны умом,
Встанет дым струями мглистыми,
Сладковейным вея сном.
Совершив обряды древние,
Песней чисел и светил
Душу сделаем напевнее,
Под бряцание кадил.
Мирозданием обрадован,
С пляской солнц вступая в лад,
Дух взнесется синим ладаном,
В Синь, святую восьмикрат.
В бездне вихрями овеянный,
И громами осиян,
Небом десять крат взлелеянный,
Будет дух и бел и рдян.
И в садах, где в сны пурпурные
Замыкается мечта, —
И в горах, где дни безбурные
Множит в числах высота, —
И в морях, где мгла, бурунами,
Похваляется, вскипев, —
Златопевческими струнами
Пропоем мы наш напев.
Фимиам — Богам, курящийся,
Боговидцу же — хвала.
Твой завет, доныне длящийся,
Есть душистая смола.
Весело сияет
Месяц над селом;
Белый снег сверкает
Синим огоньком.
Месяца лучами
Божий храм облит;
Крест под облаками,
Как свеча, горит.
Пусто, одиноко
Сонное село;
Вьюгами глубоко
Избы занесло.
Тишина немая
В улицах пустых,
И не слышно лая
Псов сторожевых.
Помоляся Богу,
Спит крестьянский люд,
Позабыв тревогу
И тяжелый труд.
Лишь в одной избушке
Огонек горит:
Бедная старушка
Там больна лежит.
Думает-гадает
Про своих сирот:
Кто их приласкает,
Как она умрет.
Горемыки-детки,
Долго ли до бед!
Оба малолетки,
Разуму в них нет;
Как начнут шататься
По дворам чужим —
Мудрено ль связаться
С человеком злым!..
А уж тут дорога
Не к добру лежит:
Позабудут Бога,
Потеряют стыд.
Господи, помилуй
Горемык-сирот!
Дай им разум-силу,
Будь Ты им в оплот!..
И в лампадке медной
Теплится огонь,
Освещая бледно
Лик святых икон,
И черты старушки,
Полные забот,
И в углу избушки
Дремлющих сирот.
Вот петух бессонный
Где-то закричал;
Полночи спокойной
Долгий час настал.
И Бог весть отколе
Песенник лихой
Вдруг промчался в поле
С тройкой удалой,
И в морозной дали
Тихо потонул
И напев печали,
И тоски разгул.
Декабрь 1853
Начало первой мировой войны…
Интеллигент в воротничке крахмальном
Глядит в припухшие глаза жены.
Он не был никогда таким печальным.
Что завтра? Трехлинейка и шинель,
На голове ученой блин с кокардой.
С отсрочкой безнадежна канитель,
И жизнь уже поставлена на карту.
И, вспоминая умершую дочь,
Он щурится стыдливо, близоруко.
Всего одна им остается ночь,
А там, быть может, вечная разлука.
Грозовый август… Туча мошкары
У лампы керосиновой на даче.
Вчерашний филин ухает из мглы,
Как будто пушек дальняя отдача.
В последней ночи, отданной двоим,
Слепая боль, глухая безнадежность.
И навсегда необходимо им
Запечатлеть свою любовь и нежность.
Мальчишка иль девчонка? Все равно,
Пусть будет! Не гадая, кто любимей,
Придумано уже, припасено
Ему и ей годящееся имя.
На станцию на дрожках чуть заря
Уедет рекрут, завершая повесть,
Последние часы боготворя,
К неотвратимой гибели готовясь.
Но пуля, что его еще найдет,
Отсрочена пока на четверть века.
В разгар весны на следующий год
Произойдет рожденье человека,
Которому сурово суждены —
О сбывшемся не мудрено пророчить —
А все ж, дай бог, чтоб только три войны,
Дай бог, чтоб только три последних ночи.
Болтун красноречивый,
Повеса дорогой!
Оставим свет шумливый
С беспутной суетой.
Пусть радости игривы,
Амуры шаловливы,
И важных муз синклит,
И троица харит
Украсят день счастливый!
Друг милый, вечерком
Хоть на часок покинем
Вельмож докучный дом
И к камельку подвинем
Диваны со столом,
Плодами и вином
Роскошно покровенным
И гордо отягченным
Страсбургским пирогом.
К нам созван круг желанный
Отличных сорванцов,
И, плющем увенчанны,
Владельцы острых слов.
Мы Вакховых даров
Потянем сок избранный!
Прошу тебя забыть
Нахальную уловку,
И крепс, и понтировку,
И страсть людей губить,
А лучше пригласить
Изменницу, плутовку,
Которую любить
До завтра, может быть,
Вчера ты обещался.
Проведавши мой зов,
На пир ко мне назвался
Эрот, сей бог богов.
Веселых шалунов
Любимец и любитель,
Мой грозный повелитель
До сребряных власов.
Я место назначаю
Почетное ему,
По сану и уму:
Прекрасного сажаю
Близ гостьи молодой
И тяжкий кубок мой
Чете препоручаю.
И пробка полетит
До потолка стрелою,
И пена зашумит
Сребристою струею
Под розовой рукою
Резвейших из харит!
Так время пробежит
Меж радостей небесных, —
А чтоб хмельнее быть,
Давай здоровье пить
Всех ветрениц известных!
Я щас взорвусь, как триста тонн тротила, —
Во мне заряд нетворческого зла:
Меня сегодня Муза посетила —
Посетила, так немного посидела и ушла!
У ней имелись веские причины —
Я не имею права на нытьё, —
Представьте: Муза… ночью… у мужчины! —
Бог весть что люди скажут про неё.
И всё же мне досадно, одиноко:
Ведь эта Муза — люди подтвердят! —
Засиживалась сутками у Блока,
У Бальмонта жила не выходя.
Я бросился к столу, весь — нетерпенье,
Но, господи помилуй и спаси,
Она ушла — исчезло вдохновенье
И три рубля, должно быть на такси.
Я в бешенстве мечусь, как зверь, по дому,
Но бог с ней, с Музой, — я её простил.
Она ушла к кому-нибудь другому:
Я, видно, её плохо угостил.
Огромный торт, утыканный свечами,
Засох от горя, да и я иссяк.
С соседями я допил, сволочами,
Для Музы предназначенный коньяк.
…Ушли года, как люди в чёрном списке, —
Всё в прошлом, я зеваю от тоски.
Она ушла безмолвно, по-английски,
Но от неё остались две строки.
Вот две строки — я гений, прочь сомненья,
Даёшь восторги, лавры и цветы!
Вот две строки:
«Я помню это чудное мгновенье,
Когда передо мной явилась ты»!
Ф. И. ТолстомуБолтун красноречивый,
Повеса дорогой!
Оставим свет шумливый
С беспутной суетой.
Пусть радости игривы,
Амуры шаловливы
И важных муз синклит
И троица харит
Украсят день счастливый!
Друг милый! вечерком
Хоть на часок покинем
Вельмож докучный дом
И к камельку подвинем
Диваны со столом,
Плодами и вином
Роскошно покровенным
И гордо отягченным
Страсбургским пирогом.
К нам созван круг желанный
Отличных сорванцов,
И плющем увенчанны,
Владельцы острых слов,
Мы Вакховых даров
Потянем сок избранный!
Прошу тебя забыть
Нахальную уловку,
И крепс, и понтировку,
И страсть: людей губить,
А лучше пригласить
Изменницу, плутовку,
Которую любить
До завтра, может быть,
Вчера ты обещался.
Проведавши мой зов,
На пир ко мне назвался
Эрот, сей бог богов,
Веселых шалунов
Любимец и любитель,
Мой грозный повелитель
До сребряных власов.
Я место назначаю
Почетное ему,
По сану и уму:
Прекрасного сажаю
Близ гостьи молодой
И тяжкий кубок мой
Чете препоручаю.
И пробка полетит
До потолка стрелою,
И пена зашумит
Сребристою струею
Под розовой рукою
Резвейшей из харит!
Так время пробежит
Меж радостей небесных, -
А чтоб хмельнее быть,
Давай здоровье пить
Всех ветрениц известных!
ПРОЩАНИЕ С ЖИЗНИЮ МОЛОДОГО ПОЭТА.
Я сердца глубь пред Господом открыл —
И о моем раскаяньи Он знает.
Он исцелил, Он дух мой укрепил:
Ведь Он детьми несчастных называет!
Мои враги сказали мне, смеясь:
«Пускай умрет, а вместе с ним и слава!»
Но Бог вещал, душе моей явясь:
"Их злость—твоя опора и держава!
"Их сонм друзьям твоим передает
Свою вражду; кого, сам разоренный,
Питаешь ты, твой образ продает,
Его враждой и злобой очерненный.
"Но Бог, к Кому раскаянье влечет
Тебя, твой вопль, рожденный горем, слышит,
Он, Кто щадит ваш слабый смертный род
И приговор чей благостию дышит.
«Я для тебя в грядущем разбужу
Уснувшия любовь и справедливость —
И от всего очистить укажу,
Чем честь твою затьмила их кичливость!»
Будь славен Бог—Ты, возвративший мне
Невинности и благородства силу
И чей глагол, гремящий в вышине,
Оберегать сойдет мою могилу.
Несчастный гость на жизненном пиру,
Я жил лишь день один—и умираю,
И над моей могилой, как умру,
Никто слезы не выронит, я знаю.
Вам, зелень нив, зовущий мрак лесов
И высь небес, души очарованье,
Семьи людской лазоревый покров,
В последний раз я шлю свое прощанье!
Пусть сонм моих безчувственных друзей
На вас в тиши глаза свои покоит!
Пусть смерть сойдет к ним на закате дней
И друг глаза, рыдая, им закроет!
Жизнь гаснет,— дух неугасим;—
Мы погасить его не в силах;
Он не хоронится в могилах,—
От мертвых он идет к живым.
Дух века — это Божий дух;
Он мировой любовью дышит,
И только тот его не слышит,
Кто к злобе дня склонил свой слух.
Его не слышал Вавилон,
Не слышит и Восток растленный,
Ни Валтазар нам современный,
Ни современный Фараон.
Так духа века не смогли
Понять католики-Бурбоны,—
И Бог с главы их снес короны,
И — их молитвы не спасли…
Так века чернь не поняла,—
И гильотину вместо трона
Воздвигла, и Наполеона
В свои кумиры возвела:
Так стопобедный сын молвы
Врагом стал духа и свободы
И, за собой влача народы,
Наткнулся на пожар Москвы.
Так ныне гордый Альбион
Грядущего не видит света,—
За торгашей, за Магомета,
За рабство меч подемлет он…
Но флотом Бога своего
Не победит — и ужаснется,
Когда, раскрыв глаза, очнется
Перед судилищем Его.
снег лежит
земля бежит
кувыркаются светила
ночь пигменты посетила
ночь лежит в ковре небес
ночь ли это? или бес?
как свинцовая рука
спит бездумная река
и не думает она
что вокруг нее луна
звери лязгают зубами
в клетках черных золотых
звери стукаются лбами
звери коршуны святых
мир летает по вселенной
возле белых жарких звезд
вьется птицею нетленной
ищет крова ищет гнезд
нету крова нету дна
и вселенная одна
может изредка пройдет
время бедное как ночь
или сонная умрет
во своей постели дочь
и придет толпа родных
станет руки завивать
в обиталищах стальных
станет громко завывать
умерла она — исчезла
в рай пузатая залезла
Боже Боже пожалей
Боже правый на скале
но ответил Бог играй
и вошла девица в рай
там вертелись вкось и вкривь
числа домы и моря
в несущественном открыв
существующее зря
там томился в клетке Бог
без очей без рук без ног
так девица вся в слезах
видит это в небесах
видит разные орлы
появляются из мглы
и тоскливые летят
и беззвучные блестят
о как мрачно это все
скажет хмурая девица
Бог спокойно удивится
спросит мертвую ее
что же мрачно дева? что
мрачно Боже — бытие
что ты дева говоришь
что ты полдень понимаешь
ты веселье и Париж
дико к сердцу прижимаешь
ты под музыку паришь
ты со статуей блистаешь
в это время лес взревел
окончательно тоскуя
он среди земных плевел
видит ленточку косую
эта ленточка столбы
это Леночка судьбы
и на небе был Меркурий
и вертелся как волчок
и медведь в пушистой шкуре
грел под кустиком бочок
а кругом ходили люди
и носили рыб на блюде
и носили на руках
десять пальцев на крюках
и пока все это было
та девица отдохнула
и воскресла и забыла
и воскресшая зевнула
я спала сказала братцы
надо в этом разобраться
сон ведь хуже макарон
сон потеха для ворон
я совсем не умирала
я лежала и зияла
я взвивалась и орала
я пугала это зало
летаргический припадок
был со мною между кадок
лучше будем веселиться
и пойдем в кино скакать
и помчалась как ослица
всем желаньям потакать
тут сияние небес
ночь ли это или бес
Господь воцарися, да радуется земля.
Взыграй, вся дышушая плоть!
Днесь воцарился твой господь.
Промчите слух сей, ветры скоры,
В дальнейшие земли концы,
Да скачут холмы, как тельцы,
Как овны, да взыграют горы
Средь кликов празднующих стран,
И да восплещет океан!
Предыдет огнь и вихрь пред ним
И гром, ревущий в кару злым;
Окрест несется мрак стесненный,
Вьют вихри, дождь и снег, и град,
И молнии его блестят
От края до края вселенной;
Немеет гром; ему внемля,
Как море, зыблется земля.
На истинах его престол;
Судьба миров — его глагол;
Врагов палящий пламень — взоры;
Речет — и огнь их жрет вокруг;
Воззрит — и тьмы падут их вдруг.
Как воск пред ним, так тают горы;
Земля — певец его чудес;
Вещатель славы — твердь небес.
О вы, певцы богов иных,
Сравните с мертвой силой их
Живаго бога силу живу —
И усрамитесь падать ниц
Пред изваяньем хрупким лиц,
Кладя на них надежду лживу!
Они, как вы, лишь персть и прах;
Ограда их — обман и страх.
Но ты, мой бог, творец миров,
Един превыше всех богов
И вышний надо всей землею!
Воспой его, правдивых лик;
Единый царь, судеб велик:
Он силой все хранит своею;
В нем правым жизнь; в нем чистым свет —
И вне его спасенья нет.
Хвала и слава будь Тебе,
Владыко, Боже мой!
Ты пекся о моей судьбе,
Ты был всегда со мной!
К Тебе взывал ли в страхе я —
Не тщетен был мой зов:
Благой, Премудрый — длань Твоя
Мой щит и мой покров.
На одр скорбей я пал, стеня:
«Спаси!» я так молил…
Ты спас, Ты исцелил меня:
Хвала, источник сил!
Врагом бывал ли оскорблен,
Восплачусь пред Тобой:
Ты дашь терпенье — враг прощен
И в сердце вновь покой.
Блуждаю ли в своем пути,
Призраками прельщен,
Промолвлю: «путь мой освети!»
Гляжу — и освещен.
Скорблю, ни где отрады нет:
«Ах! долго ль?» вопию —
И утешенье Твой ответ
На жалобу мою.
Ты Бог благой, Ты щедрый Богь,
Отец того, кто сир;
В нужде, в соблазнах мне помог;
Ты шлешь мне мощь и мир.
Хвала! Пусть горе Твой посол —
Сближаюсь им с Тобой:
В нем слышу Твой живой глагол.
Хвала, наставник мой!
Земля и твердь и поле волн
Твоей любови храм;
Твоих даров не мир ли полн?
Хвала! — Ты дал их нам.
Хвала, хвала за кровь Того,
Кто грешных смертью спас!
Наш Бог и Сына своего
Не пожалел для нас.
О, сколь Господь нас возлюбил!
Издай же песни, грудь!
Органом славы Богу сил,
Народ Господень, будь!
Он преклоняет слух на стон,
Речет — и стона нет!
Нас по искусе кратком Он
Восхитит в вечный свет.
Мой дух, на милость уповай,
Которой нет конца!
Сколь благ твой Бог не забывай
И чти закон Отца!
Завидую портрету моему!
Холодною, бесчувственною тенью
Он будет там, где жить бы сам хотел я
Внимающей, любящею душою.
Он будет там, где вечность нам глася,
Свершается светлейшее земное,
Где царское могущество пред Вышним
Смиряется, в одной покорной вере
Величие и славу заключая,
Где вдохновенный, опытом веков
Наставленный, грядущего пророк,
Вождь настоящего, могучий друг
Свободы, буйства враг, небесной правды
Свершитель на земле, державный гений
Неутомимо бодрствует для блага.
Святилище, где добрый царь наш верно
Им знаемому Богу служит, сердцем
Постигнув тайну царского призванья.
Да станет Ангел с пламенным мечом
У входа твоего, как пред дверьми
Эдема, чтоб тебя не возмутили
Враждебные волнения земные;
И да гори светилом упованья,
Маяком плавателем в буре века,
Плывущим бодро с верою в добро
Нам сению твоею та звезда,
Которая на небе воссияла
В тот час, когда в нем ангелы о вести
Земле запели: „Слава в вышних Богу,
Мир на земле, благоволенье в людях“.
Встань на колени, малютка мой ласковый!
Встань же скорей, не шути:
Теплой и чистой молитвой пред Господом
Душу свою освяти!
Полно! Ужели ты днем не набегался!
Полно, мой ангел, пора:
Видишь, давно уже светлые звездочки
Смотрят в окно со двора.
Смотрят небесные звезды, и хочется
Сверху сказать им, кажись:
Спи, мой младенец, спокойно и радостно, —
Богу пред сном помолись.
Если к молитве привыкнешь ты смолоду
Детской твоею душой,
Будет она для тебя утешением
После, как будешь большой.
Помни, что многим молиться хотелось бы, —
Многим молиться не в мочь:
Бога проси, чтоб скорее рассеялась
В сердце их темная ночь, —
Чтобы недужным, больным полегчало бы,
Легче бы сделалось жить,
Чтобы печали их, слезы и жалобы
Было кому утолить.
Годы пойдут за годами крылатыми,
Вырастешь также и ты:
Много дурного тогда неожиданно
Встретишь среди суеты...
В первый раз, может быть, грусть безнадежная
Мрачно чело осенит, —
Детство далекое, милое, нежное
Память твоя воскресит.
Вспомнишь тогда и слова позабытые,
Вспомнишь молитву любви,
К Богу великому, Богу всесильному
Руки протянешь свои, —
Встанешь с молитвы ты с силою новою,
Встанешь со светлым лицом,
В жизни пойдешь ты прямою дорогою
Смелым и сильным бойцом.
Будешь в несчастии, будешь в сражении, —
Вспомни молитву свою:
Смерти навстречу пойдешь без сомнения
В честном, открытом бою.
(отрывок)
Не смейся Муза мне, а я не хохочу,
Что из пустова класть в порожнее хочу,
Намеренье мое горох лепити в стену,
Бериозкам положить в семик цену,
Чтоб красны девушки по утру пробудясь
И лучше, как они умеют: нарядясь,
Без торгу брали их и ставили в кружечик
Сбираясь на берег иль инде на лужечик,
Но прежде нежели плясать они начнут,
Я мысленно еще слетаю в Волхов пруд,
Что мутная река сперва именовалась,
И после Волховом она уже назвалась,
Рассыплю на брегу наметанной бугор,
Где спит тот Князь и Волхв и с ним богов собор,
Которых прежде здесь Славяне почитали,
И кои уж давно почтенье потеряли.
Как молвить например: Перун громовой бог,
Которого они дубьем свалили с ног,
И бросили в реку на веки там купаться,
Чтоб перестали их невежеству смеяться.
Второй степенной бог Волос, или Велес
Из храма своего чуть ноги лишь унес,
Как начали тузить в бока и в лоб и в зубы
Завыли Лада, Дид, Белбоги и Дашубы,
Догода, Коляда, Купало и Услад,
Святовичь деланной весьма на чудной склад.
Ягая баба, Чур, Полкан и Симаергла,
Ужасный Чернобог, что в ад судьбина свергла,
Летели из домов как черти с небеси,
Пощады не было хоть сколько ни проси,
Очистили они и улицы и храмы,
Невежество богов и все повергли в ямы.
Язычество сие мещане здесь клянут;
Незнаньем же к нему еще довольно льнут.
Семик веселый день его непропускают
И в песнях тех богов почасту вспоминают...
Всего и надо, что вглядеться, — боже мой,
Всего и дела, что внимательно вглядеться, —
И не уйдешь, и никуда уже не деться
От этих глаз, от их внезапной глубины.
Всего и надо, что вчитаться, — боже мой,
Всего и дела, что помедлить над строкою —
Не пролистнуть нетерпеливою рукою,
А задержаться, прочитать и перечесть.
Мне жаль не узнанной до времени строки.
И все ж строка — она со временем прочтется,
И перечтется много раз и ей зачтется,
И все, что было с ней, останется при ней.
Но вот глаза — они уходят навсегда,
Как некий мир, который так и не открыли,
Как некий Рим, который так и не отрыли,
И не отрыть уже, и в этом вся беда.
Но мне и вас немного жаль, мне жаль и вас,
За то, что суетно так жили, так спешили,
Что и не знаете, чего себя лишили,
И не узнаете, и в этом вся печаль.
А впрочем, я вам не судья. Я жил как все.
Вначале слово безраздельно мной владело.
А дело было после, после было дело,
И в этом дело все, и в этом вся печаль.
Мне тем и горек мой сегодняшний удел —
Покуда мнил себя судьей, в пророки метил,
Каких сокровищ под ногами не заметил,
Каких созвездий в небесах не разглядел!
1
Над древними подъемляся дубами,
Он остров наш от недругов стерег;
В войну и мир равно честимый нами,
Он зорко вкруг глядел семью главами,
Наш Ругевит, непобедимый бог.2
Курился дым ему от благовоний,
Его алтарь был зеленью обвит,
И много раз на кучах вражьих броней
У ног своих закланных видел доней
Наш грозный бог, наш славный Ругевит.3
В годину бурь, крушенья избегая,
Шли корабли под сень его меча;
Он для своих защита был святая,
И ласточек доверчивая стая
В его брадах гнездилась, щебеча.4
И мнили мы: «Жрецы твердят недаром,
Что если враг попрет его порог,
Он оживет, и вспыхнет взор пожаром,
И семь мечей подымет в гневе яром
Наш Ругевит, наш оскорбленный бог».Так мнили мы, — но роковая сила
Уж обрекла нас участи иной;
Мы помним день: заря едва всходила,
Нежданные к нам близились ветрила,
Могучий враг на Ругу шел войной.5
То русского шел правнук Мономаха,
Владимир шел в главе своих дружин,
На ругичан он первый шел без страха,
Король Владимир, правнук Мономаха,
Варягов князь и доней властелин.7
Мы помним бой, где мы не устояли,
Где Яромир Владимиром разбит;
Мы помним день, где наши боги пали,
И затрещал под звоном вражьей стали,
И рухнулся на землю Ругевит.8
Четырнадцать волов, привычных к плугу,
Дубовый вес стащить едва могли;
Рога склонив, дымяся от натугу,
Под свист бичей они его по лугу
При громких криках доней волокли.9
И, на него взошед, с крестом в деснице,
Держась за свой вонзенный в бога меч,
Епископ Свен, как вождь на колеснице,
Так от ворот разрушенной божницы
До волн морских себя заставил влечь.10
И к берегу, рыдая, все бежали,
Мужи и старцы, женщины с детьми;
Был вой кругом. В неслыханной печали:
«Встань, Ругевит! — мы вслед ему кричали, —
Воспрянь, наш бог, и доней разгроми!»11
Но он не встал. Где, об утес громадный
Дробясь, кипит и пенится прибой,
Он с крутизны низвергнут беспощадно;
Всплеснув, валы его схватили жадно
И унесли, крутя перед собой.12
Так поплыл прочь от нашего он края
И отомстить врагам своим не мог.
Дивились мы, друг друга вопрошая:
«Где ж мощь его? Где власть его святая?
Наш Ругевит ужели был не бог?»13
И, пробудясь от первого испугу,
Мы не нашли былой к нему любви
И разошлись в раздумии по лугу,
Сказав: «Плыви, в беде не спасший Ругу,
Дубовый бог! Плыви себе, плыви!»
«Натко медку! с караваем покушай,
Притчу про пчелок послушай!
Нынче не в меру вода разлилась,
Думали, просто идет наводнение,
Только и сухо, что наше селение
По огороды, где ульи у нас.
Пчелка осталась водой окруженная,
Видит и лес, и луга вдалеке,
Ну и летит, — ничего налегке,
А как назад полетит нагруженная,
Сил не хватает у милой. Беда!
Пчелами вся запестрела вода,
Тонут работницы, тонут сердечные!
Горю помочь мы не чаяли, грешные,
Не догадаться самим бы вовек!
Да нанесло человека хорошего,
Под благовещенье помнишь прохожего?
Он надоумил, христов человек!
Слушай, сынок, как мы пчелок избавили:
Я при прохожем тужил-тосковал;
„Вы бы им до суши вехи поставили“, —
Это он слово сказал!
Веришь: чуть первую веху зеленую
На воду вывезли, стали втыкать,
Поняли пчелки сноровку мудреную:
Так и валят и валят отдыхать!
Как богомолки у церкви на лавочке,
Сели — сидят.
На бугре-то ни травочки,
Ну, а в лесу и в полях благодать:
Пчелкам не страшно туда залетать.
Всё от единого слова хорошего!
Кушай на здравие, будем с медком.
Благослови бог прохожего!»
Кончил мужик, осенился крестом;
Мед с караваем парнишка докушал,
Тятину притчу тем часом прослушал
И за прохожего низкий поклон
Господу богу отвесил и он.
выслушай мой вопРОС, СИЯюща в свете:
кто тя толь украсил, яко розу в лете?
во истину скажешь, что мудрый владетель,
глава увенчАННА, чему всяк свидетель.
жертвуй убо сего в начало ей года
искренно верность твоего народа,
а за прошедший год благодари богу,
что явил тебе толь милость свою многу,
разбив вероломцев, свободи невинных,
А ЗОВущих на брань показа бессильных,
хищника поКРЫ Мраком ум и раны тело;
не имел успеХА Ни в какое дело.
пребыли же твои пределы невредны,
и людям дадеся жити дни безбедны.
радуйся и в сей год, что начинаешь,
ибо ТЫ СЯ ЩАстливу и в сем быти чаешь,
под властию крепко хранима такою,
иже славы образ всем кажет собою.
при СЕМ СОТвори ты к вышнему молитву,
да даст ей обильну и в сей год ловитву;
меч да изосТРИЦА Тоя обоюду,
посекая врагов христианства всюду,
да услышан в мире глас ее явится:
СЕ МОЙ бог, тобою могу похвалиться.
И
Мне очень жаль, что я сегодня
У вас обедать не могу.
(Как христианин, я не лгу
На случай праздника Господня).
Теперь мне скучная пора:
Я занят письмами большими;
Еще с вчерашнего утра
Сижу задумчиво над ними,
А все не вижу им конца.
Нельзя ж оставить без ответа
От Киселева письмеца
И от приятелей привета?
Итак — надеюся, что вы
Мне одолжите извиненье
В не очень важном прегрешенье
Не очень важной головы!
ИИ
Как цвет небесного эфира,
Как безмятежная луна,
Моя поэзия ясна.
Но суете земного мира
Порой покорна и она.
Пускай божественного света
Восторги сладостны уму
Самолюбивого поэта:
Он все не бог, и все ему
Нужна подлунная монета —
Удел не славный, не святой!
Но так судьба определила,
И все мы ходим под судьбой.
Вы понимаете в чем сила!
Благодарю — и Бог со мной.
ИИИ
В последний раз в семестре этом —
Пускай за деньги — так и быть —
Я притворяюся поэтом
И вас могу благодарить;
Не раз, не два вы прогоняли
Мои карманные печали
И тайным подвигом добра
И дух и здравие пера
Певцу-студенту оживляли.
Все слава Богу — мне пора
Скакать дорогой к Петрограду:
Найду там братскую отраду,
Найду поэтов и друзей;—
Но, верьте богу вдохновенья,
Я не забуду здешних дней,
И вашего благотворенья,
И благодарности моей!
Ах, видит бог, как я тебя люблю,
Ты ж каждый раз меня помучить рада,
Пожалуйста — не мучь меня, молю,
Пожалуйста — не мучь меня, — не надо! Прими подчас и пошлый мой привет,
Избитое, изношенное слово!
Не хорошо? — Что ж делать? — Лучше нет.
Старо? — Увы! Что ж в этом мире ново? И сам я стар, и полон стариной,
А всё теснюсь в сердечные страдальцы.,
Пожалуйста — не смейся надо мной!
На глупости смотри мои сквозь пальцы! Молчу ли я? — Махни рукою: пусть!
Дай мне молчать и от меня не требуй
Моих стихов читанья наизусть, —
Забыл — клянусь Юпитером и Гебой! Всё, всё забыл в присутствии твоем.
Лишь на тебя я жадный взгляд мой брошу —
Всё вмиг забыл, — и как я рад притом,
Что с памяти свалил я эту ношу, Весь этот груз! Мне стало так легко.
Я в тот же миг юнею, обновляюсь…
А всё еще осталось далеко
До юности… Зато я и смиряюсь. Мои мечты… Я так умерен в них!
Мне подари вниманья лишь немножко,
Да пусть ко мне от щедрых ласк твоих
Перепадет крупица, капля, крошка! Я и не жду взаимности огня,
Я в замыслах не так высокопарен!
Терпи меня, переноси меня, —
Бог знает как и то я благодарен!
Змея, к пчельной на цветке подкравшися матке
И подражая льстецов прегнусной повадке,
Скучными стала взносить ее похвалами,
Славя в ней силу, красу над всеми пчелами,
Добрый чин, в ком подданный народ держать знает,
И пользу, что от трудов ея получает
Все племя пчел и весь свет. Потом же, склоняя
К цели своей хитру речь: «Заслуга такая
В веки б, де, могла твою утвердить державу,
Если б было чем тебе щитить свою славу
И власть против всякого, кто вред твой желает;
Но беззлобие твое злобных ободряет
Сердца, видя, что тебе бог, дав пчел корону,
Собственну против врагов не дал оборону.
Все скоты могут вредить и отмщать досады —
Ты безопасность свою от их ждешь пощады,
Взыди в небо к Йовишу испросить ти жала,
Никому так, как царю, лютость не пристала».
Простерши крыла, пчела от зверя лукавна
Отлетела, сказав: «Речь мне твоя не нравна.
От внешних врагов щитят меня мои дети;
Внутренних — любовь к моим не даст мне имети.
Изрядно ж бог в образ мя царям хотел дати,
Чтоб, будучи добрыми, как злым быть, не знати».
Злы советы травящим под небом народы
Бегать должно и добрым — не злым быть с природы.
«Уныние граждан достигло крайней степени, когда распространилась молва о полученном будто бы Папою доносе с неопровержимыми доказательствами, что волк в шкуре овечьей, проникший в ограду Пастыря, слуга дьявола, притворившийся его гонителем, дабы вернее погубить стадо Христово, глава сатанинского полчища — есть не кто иной, как сам великий Инквизитор».«Воскресшие боги» Д. Мережковского.
Брожу задумчив и согбен,
Окутан черной власяницей.
Давно я сверг желаний плен
И не воздам за зло сторицей.
Во имя Бога на костер
Я шлю людей единым словом,
И, видя казнь, мой ясный взор
Горит веселием суровым.
Но только полночь настает,
Я вверх лечу, как лист осенний,
На шабаш правлю мой полет,
И реют вкруг ночные тени.
А там кипит бесовский пир,
Гремят приветственные клики,
Хохочет сатанинский клир
У трона Чернаго Владыки.
Но вот желанный час приспел,
И я в безумстве вожделений
Ласкаю груды женских тел
В изгибах бешеных сплетений.
Когда ж в обятьях пылких дев
Я голос страсти успокою,
Под их торжественный напев
Прощаюсь с бледным Сатаною.
И вот я снова у окна…
Так чутко спит немая келья…
В углах смеется тишина
Улыбкой странного веселья.
И льет неверные лучи,
Дымясь, светильник у порога,
Ко мне! Входите, палачи!..
Иду карать… Во имя Бога!
Дева
— Я пришла, святой отец,
Исповедать грех сердечный,
Горесть, роковой конец
Счастья жизни скоротечной!.. Поп
— Если дух твой изнемог
И в сердечном покаянье
Излиешь свои страданья:
Грех простит великий бог!.. Дева
— Нет, не в той я здесь надежде,
Чтобы сбросить тягость бед:
Все прошло, что было прежде, —
Где ж найти уплывших лет?
Не хочу я пред небесным
О спасенье слезы лить
Иль спокойствием чудесным
Душу грешную омыть;
Я спешу перед тобою
Исповедать жизнь мою,
Чтоб не умертвить с собою
Бее, что в жизни я люблю!
Слушай, тверже будь… скрепися,
Знай, что есть удар судьбы;
Но над мною не молися:
Не достойна я мольбы.
Я не знала, что такое
Счастье юных, нежных дней;
Я не знала о покое,
О невинности детей:
Пылкой страсти вожделенью
Я была посвящена,
И геенскому мученью
Предала меня она!..
Но любови тайна сладость
Укрывалася от глаз;
Вслед за ней бежала младость,
Как бежит за часом час.
Вскоре бедствие узнала
И ничтожество свое:
Я любовью торговала;
И не ведала ее.
Исповедать грех сердечный
Я пришла, святой отец!
Счастья жизни скоротечной
Вечный роковой конец.Поп
— Если таешь ты в страданье,
Если дух твой изнемог,
Но не молишь в покаянье:
Не простит великий бог!..
(С французского)
Каких нам благ просить от Бога?
Фортуны? — Слишком быстронога,
Едва придет и пропадет!
Чинов? — За ними рой забот!
Высоких титлов? — Тщетны звуки!
Богатства? — Не запас от скуки!
С мешками будешь сам мешок!
Великодушия? — Порок
Воюет с ним открытой бранью!
Похвал? — Глупцам бывают данью!
Достоинств? — Зависти змея
Вопьется яростно в тебя!
Познаний? — В кладезе глубоком
Неверным и туманным оком
Не сыщешь дна, не видишь зги!
Любви? — Не уживешься с нею!
Жены? — Попытка в лотерею!
Друзей? — Опасные враги!
Вина? — Но грустно протрезвиться!
Роскошных яств? — В аптеках рыться!
Горячей крови? — Разожжет!
Холоднокровья? — Будешь лед!
Ума? — Вожатый ненадежный,
Болтун, подчас неосторожный!
Союза мудрости? — Она
Без зва под старость посещает,
Когда нам боле не нужна,
И каждый мудрецом бывает
С убытком счастья пополам!
Покоя? — И к монастырям
Ему заложена дорога! —
Каких же благ просить от Бога?
Ты ль это, Неман величавый?
Твоя ль струя передо мной?
Ты, столько лет, с такою славой,
России верный часовой?..
Один лишь раз, по воле Бога,
Ты супостата к ней впустил —
И целость русского порога
Ты тем навеки утвердил…
Ты помнишь ли былое, Неман?
Тот день годины роковой,
Когда стоял он над тобой,
Он сам, могучий, южный демон —
И ты, как ныне, протекал,
Шумя под вражьими мостами,
И он струю твою ласкал
Своими чудными очами?..
Победно шли его полки,
Знамена весело шумели,
На солнце искрились штыки,
Мосты под пушками гремели —
И с высоты, как некий бог,
Казалось, он парил над ними
И двигал всем и все стерег
Очами чудными своими…
Лишь одного он не видал…
Не видел он, воитель дивный,
Что там, на стороне противной,
Стоял Другой — стоял… и ждал…
И мимо проходила рать —
Всё грозно-боевые лица…
И неизбежная Десница
Клала на них свою печать…
А так победно шли полки —
Знамена гордо развевались,
Струились молнией штыки,
И барабаны заливались…
Несметно было их число —
И в этом бесконечном строе
Едва ль десятое число
Клеймо минуло роковое… Южный демон — о корсиканском происхождении Наполеона (А. М.).
Лемносский бог тебя сковал
Для рук бессмертной Немезиды,
Свободы тайный страж, карающий кинжал,
Последний судия позора и обиды.
Где Зевса гром молчит, где дремлет меч закона,
Свершитель ты проклятий и надежд,
Ты кроешься под сенью трона,
Под блеском праздничных одежд.
Как адский луч, как молния богов,
Немое лезвие злодею в очи блещет,
И, озираясь, он трепещет,
Среди своих пиров.
Везде его найдет удар нежданный твой:
На суше, на морях, во храме, под шатрами,
За потаенными замками,
На ложе сна, в семье родной.
Шумит под Кесарем заветный Рубикон,
Державный Рим упал, главой поник закон;
Но Брут восстал вольнолюбивый:
Ты Кесаря сразил — и, мертв, объемлет он
Помпея мрамор горделивый.
Исчадье мятежей подъемлет злобный крик:
Презренный, мрачный и кровавый,
Над трупом вольности безглавой
Палач уродливый возник.
Апостол гибели, усталому Аиду
Перстом он жертвы назначал,
Но вышний суд ему послал
Тебя и деву Эвмениду.
О юный праведник, избранник роковой,
О Занд, твой век угас на плахе;
Но добродетели святой
Остался глас в казненном прахе.
В твоей Германии ты вечной тенью стал,
Грозя бедой преступной силе —
И на торжественной могиле
Горит без надписи кинжал.
Созданье тем прекрасней,
Чем взятый материал
Бесстрастней —
Стих, мрамор иль металл.
О светлая подруга,
Стеснения гони,
Но туго
Котурны затяни.
Прочь легкие приемы,
Башмак по всем ногам,
Знакомый
И нищим, и богам.
Скульпто́р, не мни покорной
И вялой глины ком,
Упорно
Мечтая о другом.
С паросским иль каррарским
Борись обломком ты,
Как с царским
Жилищем красоты.
Прекрасная темница!
Сквозь бронзу Сиракуз
Глядится
Надменный облик муз.
Рукою нежной брата
Очерчивай уклон
Агата —
И выйдет Аполлон.
Художник! Акварели
Тебе не будет жаль!
В купели
Расплавь свою эмаль.
Твори сирен зеленых
С усмешкой на губах,
Склоненных
Чудовищ на гербах.
В трехярусном сиянья
Мадонну и Христа,
Пыланье
Латинского креста.
Все прах. — Одно, ликуя,
Искусство не умрет.
Стату́я
Переживет народ.
И на простой медали,
Открытой средь камней,
Видали
Неведомых царей.
И сами боги тленны,
Но стих не кончит петь,
Надменный,
Властительней, чем медь.
Чеканить, гнуть, бороться, —
И зыбкий сон мечты
Вольется
В бессмертные черты.
О ты, который сочетал
С душою пылкой, откровенной
(Хотя и русский генерал)
Любезность, разум просвещенный;
О ты, который, с каждым днем
Вставая на военну муку,
Усталым усачам верхом
Преподаешь царей науку;
Но не бесславишь сгоряча
Свою воинственную руку
Презренной палкой палача,
Орлов, ты прав: я забываю
Свои гусарские мечты
И с Соломоном восклицаю:
Мундир и сабля — суеты!
На генерала Киселева
Не положу своих надежд,
Он очень мил, о том ни слова,
Он враг коварства и невежд;
За шумным, медленным обедом
Я рад сидеть его соседом,
До ночи слушать рад его;
Но он придворный: обещанья
Ему не стоят ничего.
Смирив немирные желанья,
Без долимана, без усов,
Сокроюсь с тайною свободой,
С цевницей, негой и природой
Под сенью дедовских лесов;
Над озером, в спокойной хате,
Или в траве густых лугов,
Или холма на злачном скате,
В бухарской шапке и в халате
Я буду петь моих богов
И буду ждать. Когда ж восстанет
С одра покоя бог мечей
И брани громкий вызов грянет,
Тогда покину мир полей;
Питомец пламенный Беллоны,
У трона верный гражданин!
Орлов, я стану под знамены
Твоих воинственных дружин;
В шатрах, средь сечи, средь пожаров,
С мечом и с лирой боевой
Рубиться буду пред тобой
И славу петь твоих ударов.
Где-то на острове Вилиэ-Льявола,
Души есть, лишь пред собою преступные.
Богом забытые, но недоступные
Обетованиям лживого Дьявола.
Им захотелось разрыва гармонии: —
Цели испортив, упиться причинами,
Розы любя, в их живом благовонии
Смертью меняющей встать над долинами.
Смертью пытующей, в вечном течении,
Вечною казнью казнить преходящее: —
Все в отдалении, все в отвлечении,
Ярко одно размышленье глядящее.
Ведаю, вы ко всему прикоснулися,
Жадные пчелы, стесненные сотами!
Что же вы тайны своей ужаснулися,
Вы, окруженные стройными гротами?
Жизнь разлюбившие, чувством уставшие,
Что же самим вы себе прекословите?
Все усмехаясь, как что-то понявшие,
Что ж бесполезное не остановитe?
То вы мелькнете воздушною ризою,
Светлые духи, с улыбкой беспечною,
То улыбаетесь с Моною Лизою,
Мир осуждая с игрой его вечною.
То прошумите вы звуками Шумана,
Стонами Манфреда, неукротимыми,
Вновь упадаете, все передумано,
Снова смеетесь над снами любимыми.
Кинетесь к слову, кричите Верлэнами,
И возвещаете сладость молчания.
Беспеременные за переменами,
Миг вы мучительный, без окончания.
Старость возвратная, вечность раскаянья,
Для непостижности жертва закланная,
Самосжигание, мудрость отчаянья,
Противоречие, правда обманная.
Без покровительства Бога и Дьявола,
Вечно томитесь вы, снам недоступные.
О, неподкупные, души преступные,
Где-то на острове Вилиэ-Льявола.
Тебя призвал на брань святую,
Тебя Господь наш полюбил,
Тебе дал силу роковую,
Да сокрушишь ты волю злую
Слепых, безумных, буйных сил.
Вставай, страна моя родная,
За братьев! Бог тебя зовет
Чрез волны гневного Дуная,
Туда, где, землю огибая,
Шумят струи Эгейских вод.
Но помни: быть орудьем Бога
Земным созданьям тяжело.
Своих рабов он судит строго,
А на тебя, увы! как много
Грехов ужасных налегло!
В судах черна неправдой черной
И игом рабства клеймена;
Безбожной лести, лжи тлетворной,
И лени мертвой и позорной,
И всякой мерзости полна!
О, недостойная избранья,
Ты избрана́! Скорей омой
Себя водою покаянья,
Да гром двойного наказанья
Не грянет над твоей главой!
С душой коленопреклоненной,
С главой, лежащею в пыли,
Молись молитвою смиренной
И раны совести растленной
Елеем плача исцели!
И встань потом, верна призванью,
И бросься в пыл кровавых сеч!
Борись за братьев крепкой бранью,
Держи стяг Божий крепкой дланью,
Рази мечом — то Божий меч!
В ночном горшке он плыл к Роттердаму,
Вниз по Рейну, одетый к лицу.
Когда же он прибыл, увидел даму
И молвил: «Юффрэкен, поедем к венцу.
Я вас введу, дорогая подружка,
В мой собственный замок, в спальный покой:
Стены замка — тонкая стружка,
Крыша вся из соломки резной.
И все там кукольно-мило и хрупко,
Ты будешь там жить, королева моя;
Кровать — ореховая скорлупка
И паутинка — простыня.
Яиц муравьиных нам в масле отварят,
Дадут нам червичник, разную сласть,
И мать по наследству мне оставит
Три пышечки с перцем — вкусные, страсть!
Имею сало свиное, шкварки,
Имею наперсточек вина,
И кустик морковки растет для варки,
Ты будешь счастлива, о жена!»
И все так манило, так прельщало!
Невеста вздыхала: «Мой бог! Мой бог!»
Ей грустно было, она рыдала —
Но под конец спустилась в горшок.
О ком же это? Христиане иль мыши
Герои песни? Забыл я ответ.
Я сказ смешной в Беверланде слышал,
С тех пор прошло уже тридцать лет.
Разум, ты паришь над миром,
Всюду взор бросая свой,
И кумир вслед за кумиром
Низвергается тобой.Уповая всё постигнуть,
Ты замыслил искони
Мир на мире вновь воздвигнуть,
Повторить творенья дни.Ты в победу гордо веришь,
Ты проходишь глубь и высь,
Движешь землю, небо меришь, —
Но, гигант, остановись! Как титаны в древней брани,
Кинув горы к облакам
И явивши силу длани,
Не опасную богам, Сражены обратно павшим
Градом полетевших гор
И легли всем родом, ставшим
Нам в преданье с оных пор, —Так и ты, из всех титанов
Горделивейший титан,
От породы великанов
Уцелевший великан! К небесам идёшь ты смело,
С двух сторон на них всходя,
Обращая мысли.в дело,
Дело в мысль переводя.Но напрасно: многодельность
Не дойдёт к причине дел;
Ты нашёл не беспредельность,
Но расширенный предел.Чтоб вселенную поверить
И построить вновь её,
Гордо мыслию измерить
Ты мечтаешь бытие.Рассекая жизнь на части
Лезвием стальным ума,
Ты мечтаешь, что во власти
У тебя и жизнь сама; Ты её добычей числишь;
Но откинь гордыни лесть:
Умерщвляя, ты ли мыслишь
Жизни тайну приобресть? В недоступные пучины
Жизнь ушла, остался след:
Пред тобой её пружины,
Весь состав, — а жизни нет.И какое же решенье —
Плод гигантского труда:
Постиженье — до творенья
Не достигнет никогда.Отрекись своей гордыни,
В битву с небом не ходи,
Перед таинством святыни,
Перед богом в прах пади! Вмиг получит смысл от века
Исполинский труд бойца,
Приближая человека
К познаванию творца.И титана след суровый —
Груды сдвинутых громад —
Благозвучно, с силой новой
Славу бога возвестят.