В этот светлый вечер мая,
В этот час весенних грез,
Матерь бога пресвятая,
Дай ответ на мой вопрос.
Там теперь сгустились тени,
Там поднялся аромат,
Там он ждет в тоске сомнений,
Смотрит в темень наугад.
Не бог, но самый сильный брат богов.
Трудов свершитель самых трудных. Кто ты?
Из мира изгонял ты нечистоты,
И, вольный, был содругом всех рабов.
Когда свистит вокруг твоих столбов
Морская буря, порваны темноты.
Ты гидр губил. Но пчел, творящих соты,
Не трогал ты на чашечках цветков.
Бывают такие мгновения,
Когда тишины и забвения, —
Да, лишь тишины и забвения, —
И просит, и молит душа…
Когда все людские тревоги,
Когда все земные дороги
И Бог, и волненья о Боге
Душе безразлично-чужды…
Не знаю, быть может, усталость,
Быть может, к прошедшему жалость, —
Неутомный голод темный,
Горе, сердцу как избыть?
Сквозь ресницы ели дремной
Светит ласковая нить.
Сердце, где твой сон безбрежий?
Сердце, где тоска неволь?
Над озерной зыбью свежей
Дышит утренняя смоль.
В тиши села уединенной
Младой страдалец грустно жил,
И, долгой мукой утомленный,
Он добрым людям говорил:
«Уж в церковь нашего селенья
Вас призывают на моленья,
В вечерний колокол звоня;
Молитесь богу за меня.Когда ж начнет дубрава тмиться,
Туманы лягут над водой,
Тогда скажите: «Не томится
Повстречала девчонка бога,
Бог пил мёртвую в монопольке,
Ну, а много ль от бога прока
В чертовне и в чаду попойки?
Ах, как пилось к полночи!
Как в башке гудело,
Как цыгане, сволочи,
Пели «Конавэлла»!
«Ай да Конавэлла, гран-традела,
К тебе, о Боже мой! я ныне вопию,
И возвещаю днесь тебе печаль мою!
К тебе, помощи лишенный, прибегаю,
И только на тебя надежду полагаю.
Проникни небеса повсеминутный стонъ!
Взлетите жалобы перед небесный трон.
Создатель мой! к тебе взвожу и взор и руки:
Возри и умягчи мои несносны муки!
Грущу и день и ночь, вздыхаю завсегда,
Спокойствия себе не вижу никогда.
Я новое небо и новую землю увидел…
Пространство далекое прежних небес миновало,
И прежней земли преходящей и тленной не стало,
И моря уж нет… Новый город священный я видел,
От Бога сходящий в великом, безбрежном просторе,
Подобный невесте младой в подвенечном уборе,
Невесте прекрасной, готовой супруга принять.
«Се скиния Бога с людьми. Обитать
«Здесь с ними Он будет». — Я слышал слова громовые:
«Сам Бог будет Богом в народе Своем,
Воззванье к Свободе
О, Боже, храни и спаси,
В Английском гробу воскреси
Покойницу, труп Королевы!
Пошли ей блестящих побед,
Пусть выйдет Свобода на свет,
Чье имя Британцам — завет,
Название их Королевы!
Ее ослепительный трон
Боги имеют хобби,
бык подкатил к Европе.
Пару веков спустя
голубь родил Христа.
Кто же сейчас в утробе?
Молится Фишер Бобби.
Вертинские вяжут (обе).
У Джоконды улыбка портнишки,
чтоб булавки во рту сжимать.
Зажглась звезда, поднялся ветерок,
Склонялся день за горы Дагестана.
И все, молясь, глядели на восток.
Татаре повторяли стих Корана,
Рабы Христа творили знак святой,
Калмыки в тишине взывали к ламе,
И чуждый всем еврей скорбел о храме
И богу докучал своей тоской.
Не люблю «голубых»,
Нарушающих заповедь Бога.
Искажающих то,
Что Всевышним предрешено:
Небеса — для орлов,
Для паломников к Богу — дорога.
И для встречи друзей —
Королевский прием и вино.
Не люблю «голубых»,
Унижающих женщин собою:
Посвист, Посвист, с кем несешься,
Споришь, сердишься, шумишь?
Над осокою трясешься,
Над иссохшей, чахлой вьешься,
Шорох льешь в лесную тишь.
Сук зацепишь, сук застонет,
Можжевельник шелестит.
Хлыст незримый листья гонит.
Сумрак сосен свист хоронит.
Серая реет птица,
Странной мечты дочь…
Сон все один мне снится
Третью почти ночь…
Вижу: идем лугами,
Темный внизу лог,
Синяя мгла над нами,
Где-то поет рог…
Так незнакомы дали,
Красный растет мак,
Когда стародавний
Святой отец
Рукой спокойной
Из туч гремящих
Молнии сеет
В алчную землю, —
Край его ризы
Нижний целую
С трепетом детским
В верной груди.Ибо с богами
Петр Иванович Васюткин
бога
беспокоит много —
тыщу раз,
должно быть,
в сутки
упомянет
имя бога.
У святоши —
хитрый нрав, —
Не дай мне бог сойти с ума.
Нет, легче посох и сума;
Нет, легче труд и глад.
Не то, чтоб разумом моим
Я дорожил; не то, чтоб с ним
Расстаться был не рад:
Когда б оставили меня
На воле, как бы резво я
Пустился в темный лес!
В селе заброшенном во глубине России
Люблю я увидать поблекшего дьячка.
Завялый стебель он. На пламени цветка
Навеялась зола. Но есть лучи живые.
Когда дрожащий звон напевы вестовые
Шлет всем желающим прийти издалека,
В золе седеющей — мельканье огонька,
И в духе будничном — воскресность литургии.
Бесшумно ходили по дому,
Не ждали уже ничего.
Меня привели к больному,
И я не узнала его.
Он сказал: «Теперь слава Богу,
И еще задумчивей стал,
Давно мне пора в дорогу,
Я только тебя поджидал.
Измотал я безумное тело,
Расточитель дарованных благ,
И стою у ночного предела,
Изнурен, беззащитен и наг.И прошу я у милого бога,
Как никто никогда не просил:
— Подари мне еще хоть немного
Для земли утомительной сил.Огорченья земные несносны,
Непосильны земные труды,
Но зато как пленительны весны,
Как прохладны объятья воды! Как пылают багряные зори,
И.
Боже, царя храни!
Сильный, державный,
Царствуй на славу нам,
Царствуй на страх врагам,
Царь православный;
Боже, царя храни!
ИИ.
Слава на небе солнцу высокому—
На земле государю великому!
Кто из богов мне возвратил
Того, с кем первые походы
И браней ужас я делил,
Когда за призраком свободы
Нас Брут отчаянный водил?
С кем я тревоги боевые
В шатре за чашей забывал
И кудри, плющем увитые,
Сирийским мирром умащал? Ты помнишь час ужасный битвы,
Когда я, трепетный квирит,
Песнь моя ужь в могиле была, ужь холодной,
Кровь почуяла, вот, из земли привстает,
Смотрит вверх, как вампир, крови ждущий, голодный.
Крови ждет, крови ждет, крови ждет.
Мщенья, мщенья! Где враг, там берлога.
С Богом—пусть даже, пусть и без Бога!
Песнь сказала: пойду я, пойду ввечеру,
Буду грызть сперва братьев, им дума моя,
Нет, я не с вами: своим напрасно
И лицемерно меня зовете.
Я ненавижу глубоко, страстно
Всех вас: вы — жабы в гнилом болоте!
Я появился из пены моря,
Волной к вам брошен со дна пучины:
Там кровь и слезы, там тьма и горе,
Но слезы — перлы, а кровь — рубины!
Окутали город осенние боги
Своей паутиной сырой;
Гляделись фонарики в лужи дороги;
Я с праздника ехал домой.
Бездомная женщина в вымокшей шляпе
Шла мимо, шла будто во сне;
Собачка бездомная с кровью на лапе
Беспомощно жалась к стене.
Нагнулась та женщина к бедной собаке;
Дух ночи две тени сливал;
Путник с печального Севера к вам, Олимпийские боги,
Сладостным страхом объят, в древний вхожу Пантеон.
Дух ваш, о, люди, лишь здесь спорит в величьи с богами
Где же бессмертные, где — Рима всемирный Олимп?
Ныне кругом запустение, ныне царит в Пантеоне
Древнему сонму богов чуждый, неведомый Бог!
Вот Он, распятый, пронзенный гвоздями, в короне терновой.
Мука — в бескровном лице, в кротких очах Его — смерть.
Знаю, о, боги блаженные, мука для вас ненавистна.
Вы отвернулись, рукой очи в смятеньи закрыв.
Христос воскрес, питомец Феба!
Дай бог, чтоб милостию неба
Рассудок на Руси воскрес;
Он что-то, кажется, исчез.
Дай бог, чтобы во всей вселенной
Воскресли мир и тишина,
Чтоб в Академии почтенной
Воскресли члены ото сна;
Чтоб в наши грешны времена
Воскресла предков добродетель,
Бог в мир ее послал,
Себе на прославленье.
„Будь скорбным Провиденье!“
Создав ее, сказал:
„Кто, счастия лишен
Назвал его мечтою,
Да будет здесь тобою
С надеждой примирен“.
Угрюмый нелюдим,
Расти счастливо, брат мой милый,
Под кровом вышнего творца,
На груди матушки родимой,
В объятьях нежного отца.
Будь добродетелен душою,
Велик и знатен простотою;
На сцену света ты взойдешь
Любимцем ли слепой фортуны,
Или, как я, полюбишь струны
И посох бедный понесешь, —
Тебе никогда не устанем молиться,
Немыслимо-дивное Бог-Существо.
Мы знаем, Ты здесь, Ты готов проявиться,
Мы верим, мы верим в Твое торжество.
Подруга, я вижу, ты жертвуешь много,
Ты в жертву приносишь себя самое,
Ты тело даешь для Великого Бога,
Изысканно-нежное тело свое.
Войти тихонько в Божий терем
И, на минуту став нездешним,
Позвать светло и просто: Боже!
Но мы ведь, мудрые, не верим
Святому чуду. К тайнам вешним
Прильнуть, осенние, не можем.
Дурман заученного смеха
И отрицанья бред багровый
Над нами властвовали строго
В нас никогда не пело эхо
На что мне, боже сильный,
Дал смысл и бытие,
Когда в стране изгнанья
Любви и братства нет;
Когда в ней вихри, бури
И веют и шумят;
И черные туманы
Скрывают правды свет.
Я думал: в мире люди
Как ангелы живут,
К зеленому лугу, взывая, внимая,
Иду по шуршащей листве.
И месяц холодный стоит, не сгорая,
Зеленым серпом в синеве.
Листва кружевная!
Осеннее злато!
Зову — и трикраты
Мне издали звонко
Ответствует нимфа, ответствует Эхо,
Как будто в поля золотого заката
К светилам в безрассудной вере
Все мнишь ты богом возойти,
Забыв, что темным нюхом звери
Провидят светлые пути.И мудр слизняк, в спираль согнутый,
Остры без век глаза гадюк,
И, в круг серебряный замкнутый,
Как много тайн плетет паук! И разлагают свет растенья,
И чует сумрак червь в норе…
А ты — лишь силой тяготенья
Привязан к стынущей коре.Но бойся дня слепого гнева:
Купидо некогда, в присутствии прекрасной,
К своим победам пук ковал любовных стрел;
В тот час ужасный
Работу бога я сего вблизи смотрел.
Он искрами меня со всех сторон осыпал;
Жар в кузнице его вкруг воздух так разжег,
Что в страхе был и сам сей бог.
Уже из рук его разжженный молот выпал;
Хотел от жару наконец
Лететь к красавице любовных стрел кузнец;