И я ушел к пустыням смутным сна:
Безвестный мир, он глух и неогляден,
Жизнь этого навек окружена
Безмерностью его глубоких впадин.
Блаженных снов ушла звезда,
И вновь не вспыхнет никогда,
Назад мы взгляд кидаем.
Там жизнь твоя и жизнь моя.
И кто убил их? Ты и я.
Мы близ теней страдаем,
Навек лишив их бытия,
Бледнеем и рыдаем.
Бежит волна волне вослед,
И тем волнам возврата нет,
И нет от них ответа.
Но мы скорбим о прежних снах,
Но мы храним могильный прах
В пустыне без привета:
Как две могилы мы — в лучах
Туманного рассвета.
Строки
Блаженных снов ушла звезда,
И вновь не вспыхнет никогда,
Назад мы взгляд кидаем.
Там жизнь твоя, и жизнь моя.
И кто убил их? Ты и я.
Мы близ теней страдаем,
Навек лишив их бытия,
Бледнеем и рыдаем.
Бежит волна волне вослед,
И тем волнам возврата нет,
И нет от них ответа.
Но мы скорбим о прежних снах,
Но мы храним могильный прах
В пустыне без привета:
Как две могилы мы — в лучах
Туманного рассвета.
Цветок чуть глянет — и умрет,
Проживши день всего;
Мираж восторга нам сверкнет,
Глядишь, и нет его.
Непрочен счастия привет:
Во тьме ночной житейских бед
Он — беглых молний свет.
Как красота души хрупка,
Как редок дружбы смех,
И как в любви нас ждет тоска
За краткий миг утех!
Но пусть восторг промчится сном, —
Всегда мы то переживем,
Что́ мы своим зовем!
Пока лазурны небеса,
Покуда ясен день,
Пока блестит цветов краса
И медлит скорби тень, —
Мгновенья быстрые считай,
Отдайся райским снам, мечтай,
Пробудишься, — рыдай!
Роскошной неги, Снов лучистых
Раскрыты светлые врата,
Здесь в переливах золотистых
Сойдутся Мощь и Красота.
Они приникнут к изголовью.
Зажгите, звезды, все огни,
И ты, о, Ночь, своей любовью
Слиянье страсти осени.
Еще природа не вверяла
Любви — такую красоту.
Еще луна не озаряла
Такую верную чету.
Пусть вкусит он самозабвенье,
Не видя милого лица!
Бегите, быстрые Мгновенья,
И возвращайтесь без конца!
Вы, феи, ангелы святые,
Склонитесь ласково над ней!
Блюдите, звезды золотые,
Восторг немеркнущих огней!
О, страх! О, радость! Что́ свершится,
Покуда мир окутан сном,
Пред тем как солнце загорится!
Идем! Идем!
Я проснулся, задрожал,
Мне во сне явилась ты,
Нежный ветер чуть дышал,
Ночь светила с высоты;
Я проснулся, задрожал,
И не знаю почему,
И не знаю, как попал
Я к окошку твоему!
Теплый воздух сладко спит
На замедлившей волне,
Дышит чампак и молчит,
Как видение во сне;
Укоризны соловья
Гаснут, меркнут близ куста,
Как умру, погасну я
Близ тебя, моя мечта!
В сердце жгучая тоска!
Я в сырой траве лежу!
Холодна моя щека,
Я бледнею, я дрожу.
Пробудись же и приди,
Мы простимся поутру, —
И, прильнув к твоей груди,
От тревоги я умру!
О, если б в час, как страсть остыла,
Правдивость с нежностью могла
Остаться прежней, как была,
О, если б жить могла могила
И все бы тот же свет блистал,
Я б не рыдал, я б не рыдал.
Довольно было б ясным взглядом
Встречать твой нежный кроткий взгляд,
Их сказку сны договорят,
И не было б конца усладам,
Когда бы только ты могла
Такой остаться, как была.
Зима пройдет, и сон неволи
Сменен прозрачною весной,
Фиалкой дышит мрак лесной,
Все воскресает, в роще, в поле,
Лишь два огня, жизнь и любовь,
Что правят всем, не вспыхнут вновь.
Другая вариация
Чтоб сны приникли к изголовью,
Зажгите, звезды, все огни,
И ты, о, Ночь, своей любовью
Слиянье страсти осени.
Ужель природа доверяла
Любви — такую красоту?
Луна ужели озаряла
Такую верную чету?
О, пусть во мгле самозабвенья
Не видит он ее лица!
Бегите, быстрые мгновенья,
И возвращайтесь без конца!
Юноши
О, страх! О, радость! Что́ свершится,
Покуда мир окутан сном,
Пред тем как солнце загорится!
Идем! Идем!
Роскошной неги, снов лучистых
Раскрыты светлые врата,
Здесь в переливах золотистых
Сойдутся мощь и красота.
О, пусть во мгле самозабвенья
Не видит он ее лица!
Бегите, быстрые мгновенья,
И возвращайтесь без конца!
Девушки
О, страх! О, радость! Что́ свершится,
Покуда мир окутан сном,
Пред тем как солнце загорится!
Идем! Идем!
Вы, феи, ангелы святые,
Склонитесь ласково над ней!
Блюдите, звезды золотые,
Восторг немеркнущих огней!
О, пусть во мгле самозабвенья
Не видит он ее лица!
Бегите, быстрые мгновенья,
И возвращайтесь без конца!
Юноши и девушки
О, страх! О, радость! Что́ свершится,
Покуда мир окутан сном,
Пред тем как солнце загорится,
Идем! Идем!
Быстрей, чем светлый праздник мая,
Быстрей, чем радость молодая,
Быстрей, чем ночь, от ласк немая,
Ты промелькнула тенью сна:
Как сад без листьев, обнаженный,
Как мрак ночной с тоской бессонной,
Как ум, печалью пораженный,
Моя душа одна, одна.
Пусть Лето ласточкой вернется,
Пусть Ночь совою обернется,
Но лебедь Молодость несется
Скорей, скорее прочь, как ты.
Твержу я «завтра» ежечасно,
Мой сон — как осень, мгла — ненастна,
И взором я ищу напрасно:
Где ж есть зеленые листы?
Невесте — лилии немые,
Матроне — розы огневые,
На гроб фиалки голубые, —
Веселых глазок дайте мне:
Я их на гроб живой роняю,
Но их слезами не меняю,
О, нет, не плачьте, умоляю,
Пусть я тоскую в тишине.
Третья вариация
Песня юношей
Чтоб сны приникли к изголовью,
Зажгите, звезды, все огни,
И ты, о, ночь, своей любовью
Слиянье страсти осени!
Еще природа не вверяла
Любви — такую красоту,
Еще луна не озаряла
Такую верную чету.
О, пусть во мгле самозабвенья
Не видит он ее лица!
Бегите, быстрые мгновенья,
И возвращайтесь без конца!
Песня девушек
Вы, феи, ангелы святые,
Склонитесь ласково над ней!
Блюдите, звезды золотые,
Восторг немеркнущих огней!
О, страх! О, радость! Что́ свершится,
Покуда мир окутан сном!
О, мы не знаем! Ночь промчится.
Идем! Идем!
Юноши
О, медли, медли, свет востока,
Свое завистливое око
Скрывай подольше в безднах Сна!
Девушки
Нет, Веспер, нет, вернись скорее!
Пусть лик твой вспыхнет, в блеске млея,
И разомкнется глубина!
Хор
Роскошной неги, Снов лучистых
Раскрыты светлые врата.
Здесь в переливах золотистых
Сойдутся Мощь и Красота.
О, пусть вкруг них светло зажжется
Пурпуровый туман любви,
Пусть чувство их в цветок сольется,
В сердечной вспыхнувши крови!
И пусть, как камень драгоценный,
Их страсть лучи распространит,
И этот праздник незабвенный
Им детский облик подарит!
"Спи же, спи! Забудь недуг.
Я лба коснусь рукой —
В твой мозг сойдет мой дух.
Я жалостью овею грудь;
Вот — льется жизнь струей
С перстов, и ты укрыт за ней,
Запечатлен от боли злой.
Но эту жизнь не сомкнуть
С твоей.
Спи же, спи! Я не люблю
Тебя, но если друг,
Убравший так мою
Судьбу цветами, как полна
Твоя шипами, вдруг,
Как ты, потерян, не моей
Рукой заворожен от мук,
Как мною ты, — душа скорбна
С твоей.
Спи, спи сном мертвых или сном
Не бывших! Что ты жил,
Любил — забудь о том;
Забудь, что минет сон; не помни,
Что мир тебя хулил;
Забудь, что болен, юных дней
Забудь угасший дивный пыл;
Забудь меня — быть не дано мне
Твоей.
Как облако, моя душа
Льет дождь целебных слез
Тебе, увядший цвет, дыша
Немою музыкой сквозь сны,
Благоуханьем слез
Покоя мозг, ведя назад
В грудь молодость, что мрак унес.
Ты мной до самой глубины
Обят.
«Заворожен. Что, легче ль вам?»
«Мне хорошо, вполне», —
Ответил спящий сам.
«Но грудь и голову лечить
Чем можно не во сне?»
«Убийственно целенье, Джен.
И, если жить все ж надо мне, —
Не искушай меня разбить
Мой плен».
Средь запустенья города немого,
Что колыбелью был, а ныне склеп,
Людей угасших сказанное слово,
Обломок от крушения судеб, —
Восстала Башня Голода, виденьем.
Под ней тюрьма, чудовищный вертеп,
Там мука сочеталась с преступленьем,
Кто там живет, кошмары их полны
И золотом, и кровью, и томленьем.
И так они до смерти видят сны.
Там высится тяжелая громада —
Соборы, башни — ей затенены
Лучи небес, воздушная услада,
И каждый храм, и каждый пышный дом,
От башни той, ее страшася взгляда,
Как бы ушел — мир обнажен кругом:
Как будто призрак, смутный и ужасный,
Средь нежных женщин встал зловещим сном,
И, сделавшись зеркальностию ясной,
В себе их вид, их лики отражал,
И слил в одно весь этот блеск прекрасный,
Пока застывшим мрамором не стал.
По западной зыби приди издалека,
Дух Ночи, скорей!
Из дымно-туманной пещеры востока,
Где днем, притаившись от ярких лучей,
Сплетаешь ты сны из улыбок и страха,
Ты, страшная, нежная к детищам праха, —
Покров свой развей!
В нем яркие звезды: звезда оттеняет
Живую звезду!
Пусть День пред тобою глаза закрывает,
Целуй его так, чтоб померк он в бреду,
И после иди по равнинам, по безднам,
Коснись их жезлом усыпительно-звездным, —
Желанная, жду!
Когда я проснулся, при виде рассвета
Вздохнул о тебе;
Сначала все было росою одето,
Роса уступила сиянью в борьбе,
День медлил и медлил, как гость нежеланный,
И я над цветами, в тревоге туманной,
Вздыхал о тебе.
Сестра твоя, Смерть, мне сказала с укором:
Ты хочешь меня?
Ребенок твой, Сон, с затуманенным взором,
Шепнул, как пчела, что летает, звеня:
К тебе я прижмусь, в этом будет отрада,
Ты хочешь меня? — Я ответил: не надо,
Уйди от меня!
Умрешь ты, и Смерть не замедлит, предстанет
С усмешкой своей;
Уйдешь ты, и Сон улыбнется, обманет:
Их ласк мне не нужно, хочу лишь твоей —
Хочу я возлюбленной ласковой Ночи,
Спеши же, приблизь потемневшие очи,
Скорее, скорей!
Сияет небо солнцем ясным,
Играет быстрая волна,
Прозрачным полднем, нежно-красным,
Цепь снежных гор озарена:
Земля, стряхнув оковы сна,
Блаженством почек дышит снова,
В ветрах и в пенье птиц — весна,
И в звуках рокота морского.
Здесь нежен даже гул смятенья городского.
Из глубины, с морского дна,
Глядят подводные растенья,
Их зелень с красным сплетена;
В волне - всех светов отраженье,
Как звездный дождь — ее движенье.
Один встречаюсь я с весной,
И океан, тая волненье,
Поет размерною волной, —
О, если бы теперь был кто-нибудь со мной!
Увы! Я чужд надежд, участья,
Внутри — раздор, нет мира — вне,
Я чужд и царственного счастья,
Что знает мудрый в тишине,
Живя сознаньем, как во сне,
Увенчан внутреннею славой;
Ни ласк, ни снов, ни власти мне.
Другие жизнь зовут забавой, —
Иная чаша мне, с холодною отравой.
Но здесь, где ветерок, шутя,
Воздушно веет на просторе,
Я, как усталое дитя,
Хотел бы выплакать все горе,
Здесь скорбь нежна, как грусть во взоре;
Я здесь хотел бы, в свете дня,
Уснуть, остыть и ждать, что море,
Неумолкаемо звеня,
Свой гимн мне пропоет, баюкая меня.
Быть может, кто и пожалеет,
Что я забылся вечным сном.
Как я, поняв, что день слабеет,
Скорблю до времени о нем;
Да, я один из тех, о ком
Жалеют — пусть им нет признанья;
Но я несроден с этим днем.
Он светит, а умрет сиянье,
Он будет жить еще, как блеск воспоминанья.
Безсонные Часы, когда я предан сну,
Под звездным пологом ко мне свой лик склоняют,
Скрывая от меня широкую луну,
От сонных глаз моих виденья отгоняют,—
Когда жь их Мать, Заря, им скажет: «Кончен сон.
«Луна и сны ушли»,—я ими пробужден.
Тогда я, встав, иду средь легкаго тумана,
Всхожу на Небеса, над царством волн и гор,
Оставив свой покров на пене океана;
За мной горит огнем весь облачный простор,
Моим присутствием наполнены пещеры,
Зеленая земля мной счастлива без меры.
Мой каждый луч—стрела, и ей убит обман,
Который любит ночь, всегда дрожит разсвета;
Все, дух чей зло творит, чья мысль—враждебный стан,
Бегут моих лучей, и яркой силой света
Все добрые умы спешат себе помочь;
Блаженствуют, пока не огорчит их ночь.
Я сонмы облаков и радуги лелею,
Все многоцветные воздушные цветы;
Луна и гроздья звезд небесностью моею
Окутаны кругом, как чарой красоты;
И все, что светится на Небе, над Землею,
Часть красоты одной, рожденной в мире мною.
Дойдя в полдневный час до верхней вышины,
Вздохнувши, я иду стезею нисхожденья,
Туда, к Атлантике, ко мгле ея волны;
И облака скорбят, темнеют от мученья;
И чтоб утешить их—что́ может быть нежней?—
Я им улыбку шлю от западных зыбей.
Я око яркое законченной Вселенной,
Что мной глядя—себя божественною зрит;
Все, в чем гармония, с игрою переменной,
Пророчества, и стих, все в мире мной горит,
Все врачевания мою лелеют славу,
Победа и хвала мне надлежат по праву.
Бессонные Часы, когда я предан сну,
Под звездным пологом ко мне свой лик склоняют,
Скрывая от меня широкую луну,
От сонных глаз моих виденья отгоняют, —
Когда ж их Мать, Заря, им скажет: «Кончен сон,
Луна и сны ушли», — я ими пробужден.
Тогда я, встав, иду средь легкого тумана,
Всхожу на Небеса, над царством волн и гор,
Оставив свой покров на пене океана;
За мной горит огнем весь облачный простор,
Моим присутствием наполнены пещеры,
Зеленая земля мной счастлива без меры.
Мой каждый луч — стрела, и ей убит обман,
Который любит ночь, всегда дрожит рассвета;
Все, дух чей зло творит, чья мысль — враждебный стан,
Бегут моих лучей, и яркой силой света
Все добрые умы спешат себе помочь,
Блаженствуют, пока не огорчит их ночь.
Я сонмы облаков и радуги лелею,
Все многоцветные воздушные цветы;
Луна и гроздья звезд небесностью моею
Окутаны кругом, как чарой красоты;
И все, что светится на Небе, над Землею, —
Часть красоты одной, рожденной в мире мною.
Дойдя в полдневный час до верхней вышины,
Вздохнувши, я иду стезею нисхожденья,
Туда, к Атлантике, ко мгле ее волны;
И облака скорбят, темнеют от мученья;
И чтоб утешить их — что́ может быть нежней? —
Я им улыбку шлю от западных зыбей.
Я око яркое законченной Вселенной,
Что, мной глядя, себя божественною зрит;
Все, в чем гармония, с игрою переменной,
Пророчества и стих, все в мире мной горит,
Все врачевания мою лелеют славу,
Победа и хвала мне надлежат по праву.
Быть так потерянным, так падать, умирая,
Быть может, это смерть! — Констанция, приди!
Во мраке глаз твоих блистает власть такая,
Что вот я слышу гимн, когда он смолк в груди.
В волне волос твоих забвенье,
В твоем дыханье аромат,
Во мне твое прикосновенье
Струит горячий сладкий яд.
Пока пишу я эти строки,
Я весь дрожу, пылают щеки.
Зачем угасших снов нельзя вернуть назад!
Твой голос будит страх потоком нот блестящих,
Ты в сердце дышишь тем, что́ выразить нельзя,
Неизреченностью, — и в числах восходящих
Струится музыка, сверкая и скользя.
Подвластный чарам песнопенья,
Небесный свод разединен,
И, как крылатое виденье,
Я за тобою унесен
В предел сверхоблачной долины,
Где гаснут луны — исполины,
Где край всемирности душою перейден.
Напев легко плывет, он веет над душою,
Он усыпительно скользит, как тень к теням,
И белоснежною искусною рукою
Она диктует сны колдующим струнам.
Мой ум безмолвствует смущенно,
Пронзен пылающим мечом,
И грудь вздыхает учащенно,
И мысль не скажет ей — о чем.
И, весь исполнен обновленья,
В немом блаженстве исступленья,
Я таю, как роса, под солнечным лучом.
Я больше не живу, и только ты, всевластно,
Во мне и вне меня, как воздух золотой,
Живешь и движешься, светло и сладкогласно,
И все кругом поишь певучею мечтой.
Твой голос точно ропот бури,
Несущей душу выше гор,
И я в прозрачности лазури,
Как тучка, тку тебе убор.
Твой голос точно шепот ночи,
Когда цветы смежают очи,
И я, как фимиам, лелею твой простор.
Ты все жива, Земля, смела? Таишь весну?
Не черезчур-ли ты смела?
Ты все еще спешишь вперед, как встарину?
Сияньем утренним светла,
Из стада звезднаго последней, как была?
А! Ты спешишь, как встарину?
Но движется-ли труп, когда без духа он,
Ты двинешься-ль, когда погиб Наполеон?
Как, сердце у тебя не оковалось льдом?
Горит очаг? Звучат слова?
Но разве звон по нем не прозвучал как гром,
О, Мать Земля, и ты жива?
Ты старые персты могла согреть едва
Над полумертвым очагом
Молниеноснаго, когда он отлетал—
И ты смеешься—да?—когда он мертвым стал?
«Кто раньше знал меня», звучит Земли ответ,
«Кто ведал Землю встарину?
«Ты слишком смел, не я». И молний жгучий свет
Прорезал в небе глубину.
И громкий смех ея, родя в морях волну,
Сложился в песню и в завет:
«К моей груди прильнут все те, что отойдут:
«Из смерти жизнь ростет, и вновь цветы цветут».
«Я все жива, смела, был гордый вскрик Земли.
«Я все смелее с каждым днем.
«Громады мертвецов мой светлый смех зажгли,
«Меня наполнили огнем.
«Как мерзлый хаос, я—была обята сном,
«В туманах, в снеговой пыли,
«Пока я не слилась с героем роковым.
«Кого питаю я, сама питаюсь им.
«Да, все еще жива», ворчит Земля в ответ,
«Свирепый дух, Наполеон,
«Направил к гибели поток смертей и бед,
«Из крови создал страшный сон;
«Так пусть же тот металл, что в лаву превращен,
«Не тратит даром жар и свет,
«Пусть примет форму он, и пусть его позор
«Зажжется как маяк—как в черной тьме костер».
Ты все жива, Земля, смела? Таишь весну?
Не чересчур ли ты смела?
Ты все еще спешишь вперед, как в старину?
Сияньем утренним светла,
Из стада звездного последней, как была?
А! Ты спешишь, как в старину?
Но движется ли труп, когда без духа он,
Ты двинешься ль, когда погиб Наполеон?
Как, сердце у тебя не оковалось льдом?
Горит очаг? Звучат слова?
Но разве звон по нем не прозвучал как гром,
О, Мать Земля, и ты жива?
Ты старые персты могла согреть едва
Над полумертвым очагом
Молниеносного, когда он отлетал —
И ты смеешься — да? — когда он мертвым стал?
«Кто раньше знал меня, — звучит Земли ответ, —
Кто ведал Землю в старину?
Ты слишком смел, не я». — И молний жгучий свет
Прорезал в небе глубину.
И громкий смех ее, родя в морях волну,
Сложился в песню и в завет:
«К моей груди прильнут все те, что отойдут;
Из смерти жизнь растет, и вновь цветы цветут».
«Я все жива, смела, — был гордый вскрик Земли, —
Я все смелее с каждым днем.
Громады мертвецов мой светлый смех зажгли,
Меня наполнили огнем.
Как мерзлый хаос, я — была обята сном,
В туманах, в снеговой пыли,
Пока я не слилась с героем роковым,
Кого питаю я, сама питаюсь им.
Да, все еще жива, — ворчит Земля в ответ, —
Свирепый дух, Наполеон,
Направил к гибели поток смертей и бед,
Из крови создал страшный сон;
Так пусть же тот металл, что в лаву превращен,
Не тратит даром жар и свет,
Пусть примет форму он, и пусть его позор
Зажжется как маяк — как в черной тьме костер».
Приходи ко мне, Беда,
В тень одетая всегда:
Нареченная печаль,
Ты безгласно смотришь вдаль.
Мне тебя всем сердцем жаль.
Пусть кажусь унылым я,
Будь со мной, любовь моя.
Я счастливее, чем ты,
О, созданье красоты,
Скорбно-царственной мечты.
Мы вдвоем, как брат с сестрой,
Раньше были уж с тобой,
Мы с тобой не в первый раз,
И опять настанет час,
На года скует он нас.
Темный рок — служить Судьбе,
Все ж его возьмем себе;
Есть любовь, хоть умер май,
Я люблю, и ты ласкай,
Ад сердечный будет Рай.
В свежих травах, милый друг.
Ляг на выкошенный луг.
Чу! Кузнечик нам поет,
В мире скорби и забот,
Он лишь молод каждый год.
Ива будет наш альков,
Грудь твоя — приют для снов,
Каждый звук и аромат
Убаюкает наш взгляд, —
Спите крепко, тени спят.
Бьется, чувство затая,
Кровь холодная твоя.
Грудь твоя огнем горит,
Взор о страсти говорит, —
Что же мой с твоим не слит?
О, целуй! — Но в забытьи
Губы холодны твои:
Ты в любви своей нежна,
Но бледна и холодна,
Мертвой льдяности полна.
Нам глубоко под землей
Ложе брачное с тобой:
В тишине уютно там,
Сумрак склепом будет нам,
Брачным ложем сладким снам.
Льни, пока не будем мы
Тень одна единой тьмы;
Пусть наш дух борьбой смущен,
Льни, пока не внидет он
В непробудный вечный сон.
Он шепнет, пока мы спим,
Что, скорбя, не мы скорбим;
Как Восторгу иногда
Снится горькая Беда,
Пусть он снится нам всегда.
Посмеемся, Грусть моя,
Привиденьям бытия,
Беглым призракам и сну,
Как собаки в тишину
Воют, лают на луну.
Весь обширный мир, Сестра,
Кукол жалкая игра;
Вот их нет, и мгла кругом,
В мире, где с тобой вдвоем
Мы во мнимости живем.
Уходи! Потемнела равнина,
Бледный месяц несмело сверкнул.
Между быстрых вечерних туманов
Свет последних лучей утонул.
Скоро ветер полночный повеет,
Обоймет и долины и лес
И окутает саваном черным
Безграничные своды небес.
Не удерживай друга напрасно.
Ночь так явственно шепчет: «Иди!»
В час разлуки замедли рыданья.
Будет время для слез. Погоди.
Что́ погибло, тому не воскреснуть,
Что́ прошло, не вернется назад;
Не зажжется, не вспыхнет любовью
Равнодушный скучающий взгляд.
Одиночество в дом опустелый,
Как твой верный товарищ, придет,
К твоему бесприютному ложу
В безысходной тоске припадет.
И туманные легкие тени
Будут реять полночной порой,
Будут плакать, порхать над тобою,
Точно тешась воздушной игрой.
Неизбежно осенние листья
С почерневших деревьев летят;
Неизбежно весенним полуднем
Разливают цветы аромат.
Равномерной стопою уходят —
День, неделя, и месяц, и год;
И всему на земле неизбежно
Наступает обычный черед.
Перелетные быстрые тучки
Отдыхают в час общего сна;
Умолкает лепечущий ветер,
В глубине засыпает луна.
И у бурного гневного моря
Утихает томительный стон;
Все, что борется, плачет, тоскует,
Все найдет предназначенный сон.
Свой покой обретешь ты в могиле,
Но пока к тебе смерть не пришла,
Тебе до́роги — домик и садик,
И рассвет, и вечерняя мгла.
И пока над тобой не сомкнулась
Намогильным курганом земля,
Тебе до́роги детские взоры,
Смех друзей и родные поля.
К Джэн
Из дивных дней, лазурных, ясных,
Как ты, мой милый друг, прекрасных,
Теперь — увы! — последний день
Скончался медленно, уныло;
Земля свой образ изменила,
На Небесах густая тень.
Восстань, мой дух, стряхни дремоту,
Скорей исполнить поспеши
Свою привычную работу
И эпитафию пиши —
Навек умершим дням прекрасным,
Мечтам пленительным и ясным.
Над Морем спал Сосновый Лес,
Чуть слышно воды пели;
Дремала буря средь Небес,
Как в тихой колыбели.
Играли тучки, и с волной
Волна сквозь сон шепталась,
И над морскою глубиной
Лазурь Небес смеялась.
Как будто этот мирный час
Ниспослан был богами,
И вечный Рай сиял для нас
Небесными лучами.
Друг с другом сосны обнялись,
Измятые ветрами;
Их сучья змеями сплелись,
Склоняяся над нами.
И к нам ласкалось — ветерка
Чуть слышное дыханье,
Примчавшись к нам издалека,
Как чье-то лепетанье.
Но спали сосны мертвым сном
Без грез и без движенья,
Как спят всегда на дне морском
Подводные растенья.
Как тихо все! Ни вздох, ни звук
Покоя не смущает,
И даже дятла быстрый стук
Сильнее оттеняет
Беззвучный мир и тишь кругом,
И наших душ мечтанья,
И лес, обятый сладким сном, —
Всю роскошь обаянья.
Слились в один волшебный круг —
Вершины гор туманных,
Цветы, поля, и ты, мой друг,
С порывом дум желанных.
И свету уступила мгла
Пред счастием сознанья,
Что центром круга ты была,
О, нежное созданье!
И долго мы, склонивши взор,
Под соснами стояли,
Глядели в глубь лесных озер,
Там небеса сияли,
Полны лучистого огня,
Как будто чьи-то очи,
Ясней безоблачного дня
И глубже черной ночи.
И лес виднелся в бездне вод:
Сплетаяся ветвями,
Он был волшебнее, чем тот,
Что рос вверху над нами.
Смотрели с призрачного дна
Прибрежных трав извивы,
Лесных прогалин пелена,
И тучек переливы.
И были нам внизу видны
Таинственные краски, —
Их создала любовь волны,
Эдем безгрешной ласки;
То было — тихих, светлых струй
Немое обаянье,
То был Природы поцелуй,
Всех сил ее слиянье.
Но ветер налетел в тиши,
Исчезли отраженья,
Как лучший райский сон души
Пред призраком сомненья.
О, пусть ты вечно хороша,
Как лес прекрасен вечно, —
Но Шелли скорбная душа
Лишь миг один беспечна!
К Джен
Из дивных дней, лазурных, ясных,
Как ты, мой милый друг, прекрасных,
Теперь — увы! — последний день
Скончался медленно, уныло;
Земля свой образ изменила,
На Небесах — густая тень.
Восстань, мой дух, стряхни дремоту,
Скорей исполнить поспеши
Свою привычную работу
И эпитафию пиши —
Навек умершим дням прекрасным,
Мечтам пленительным и ясным.
Над Морем спал Сосновый Лес,
Чуть слышно воды пели;
Дремала буря средь Небес,
Как в тихой колыбели.
Играли тучи, и с волной
Волна сквозь сон шепталась,
И над морскою глубиной
Лазурь Небес смеялась.
Как будто этот мирный час
Ниспослан был богами,
И вечный Рай сиял для нас
Небесными лучами.
Друг с другом сосны обнялись,
Измятые ветрами;
Их сучья змеями сплелись,
Склоняяся над нами.
И к нам ласкалось — ветерка
Чуть слышное дыханье,
Примчавшись к нам издалека,
Как чье-то лепетанье.
Но спали сосны мертвым сном
Без грез и без движенья,
Как спят всегда на дне морском
Подводные растенья.
Как тихо все! Ни вздох, ни звук
Покоя не смущает,
И даже дятла быстрый стук
Сильнее оттеняет
Беззвучный мир, и тишь кругом,
И наших душ мечтанья,
И лес, обятый сладким сном, —
Всю роскошь обаянья.
Слились в один волшебный круг —
Вершины гор туманных,
Цветы, поля и ты, мой друг,
С порывом дум желанных.
И свету уступила мгла
Пред счастием сознанья,
Что центром круга ты была,
О, нежное созданье!
И долго мы, склонивши взор,
Под соснами стояли,
Глядели в глубь лесных озер,
Там небеса сияли,
Полны лучистого огня,
Как будто чьи-то очи,
Ясней безоблачного дня
И глубже черной ночи.
И лес виднелся в бездне вод:
Сплетаяся ветвями,
Он был волшебнее, чем тот,
Что рос вверху над нами.
Смотрели с призрачного дна
Прибрежных трав извивы,
Лесных прогалин пелена
И тучек переливы.
И были нам внизу видны
Таинственные краски, —
Их создала любовь волны,
Эдем безгрешной ласки;
То было — тихих, светлых струй
Немое обаянье,
То был Природы поцелуй,
Всех сил ее слиянье.
Но ветер налетел в тиши,
Исчезли отраженья,
Как лучший райский сон души
Пред призраком сомненья.
О, пусть ты вечно хороша,
Как лес прекрасен вечно, —
Но Шелли скорбная душа
Лишь миг один беспечна!
Меня оставила она
В тот тихий час, когда луна,
Устав всходить, лелея сны,
Глядит с лазурной крутизны
На весь Небесный свой откос
И, как уснувший альбатрос,
На крыльях реет световых,
В лучах багряно-огневых,
Пред тем как скрыться наконец
В океанический дворец,
Чтоб между вод окончить путь,
В чертогах Запада уснуть.
Она оставила меня,
Но, весь исполненный огня,
В тиши, загрезившей вокруг,
Припоминал я каждый звук;
Хоть мгла кругом была мертва,
Но сердце слышало слова;
Так зов, живя мгновенным сном,
Встает как эхо за холмом;
И все я чувствовал — о, как! —
Что мягко дышит полумрак,
Что чья-то нежная рука
Меня касается слегка,
Дрожа, лежит на лбу моем,
И все мы с ней, и все вдвоем;
И вот, хоть не было ее,
Воспоминание мое
Сумело все мне счастье дать,
Чего лишь смел мой Ум желать:
Вот, страсти смолкли перед ней,
Я жил один с мечтой моей,
И наш был вечный сладкий час,
И мира не было для нас.
Мой добрый гений… Где же он?
Уж демон занял прежний трон,
И выразить не смею я,
В чем мысль моя, мечта моя;
И так, мятущийся, сижу,
На море вольное гляжу,
Скользят там быстрые ладьи,
Как будто духи, в забытьи,
Спешат свершить, за далью стран,
Приказ, который был им дан,
И светел их мгновенный след
Среди стихий, где бури нет;
Они стремятся по воде,
Туда, в Элизиум, к звезде,
Где есть напиток бытия
Для боли нежной, как моя,
Что, сладость с горечью смешав,
Нежней легко дрожащих трав.
И ветер, взвивший их полет,
Из края светлого идет,
И свежесть дышащих цветов,
И прохладительность часов,
Когда рождается роса
И остывают небеса,
И дух вечерней теплоты,
Вся многослитность красоты
Распространилась надо мной,
Глядит в залив во мгле ночной.
И там вдали рыбак, с огнем
И с острогой, меж слитых сном
И низких влажных скал, идет
И, рыбу пламенем из вод
Воззвав к молитвенной мечте,
Ее сражает в высоте.
Как те блаженны, в ком восторг
Всю память прошлого исторг,
Все сожаления убил,
В ком больше нет ни дум, ни сил,
Чья жизнь — уже дотлевший свет,
Но в ком раскаяния — нет!
К Джен
Мой лучший друг, мой нежный друг,
Пойдем туда, где зелен луг!
Ты вся светла, как этот День,
Что гонит прочь и скорбь и тень,
И будит почки ото сна,
И говорит: «Пришла Весна!»
Пришла Весна, и светлый Час
Блестит с небес, глядит на нас,
Целует он лицо земли,
И к морю ластится вдали,
И нежит шепчущий ручей,
Чтоб он журчал и пел звончей,
И дышит лаской между гор,
Чтобы смягчить их снежный взор,
И, как предтеча Майских снов,
Раскрыл он чашечки цветов, —
И просиял весь мир кругом,
Обятый светлым торжеством,
Как тот, кому смеешься ты,
Кто видит милые черты.
Уйдем от пыльных городов,
Уйдем с тобою в мир цветов,
Туда, где — мощные леса,
Где ярко искрится роса,
Где новый мир, особый мир
Поет звучнее наших лир,
Где ветерок бежит, спеша,
Где раскрывается душа
И не боится нежной быть,
К другой прильнуть, ее любить,
С Природой жить, и с ней молчать,
И гармонически звучать.
А если кто ко мне придет,
На двери надпись он найдет:
«Прощайте! Я ушел в поля,
Где в нежной зелени земля;
Хочу вкусить блаженный час,
Хочу уйти, уйти от вас;
А ты, Рассудок, погоди,
Здесь у камина посиди,
Тебе подругой будет Грусть,
Читайте с нею наизусть
Свой утомительный рассказ
О том, как я бежал от вас.
За мной, Надежда, не ходи,
Нет слов твоих в моей груди,
Я не хочу грядущим жить,
Хочу мгновению служить,
Я полон весь иной мечты,
Непредвкушенной красоты!»
Сестра лучистых Вешних Дней,
Проснись, пойдем со мной скорей!
Под говор птичьих голосов,
Пойдем в простор густых лесов,
Где стройный ствол сосны могуч,
Где еле светит солнца луч,
Едва дрожит среди теней,
Едва целует сеть ветвей.
Среди прогалин и кустов
Мы встретим сонм живых цветов,
Фиалки нам шепнут привет,
Но мы уйдем, нас нет как нет,
Мы ускользнем от анемон,
Увидим синий небосклон,
Ото всего умчимся прочь,
Забудем день, забудем ночь,
И к нам ручьи, журча, придут,
С собою реки приведут,
Исчезнут рощи и поля,
И с морем встретится земля,
И все потонет, все — в одном,
В безбрежном свете неземном!
К Джэн
Мой лучший друг, мой нежный друг,
Пойдем туда, где зелен луг!
Ты вся светла, как этот День,
Что гонит прочь и скорбь и тень
И будит почки ото сна,
И говорит: «Пришла Весна!»
Пришла Весна, и светлый Час
Блестит с небес, глядит на нас,
Целует он лицо земли,
И к морю ластится вдали,
И нежит шепчущий ручей,
Чтоб он журчал и пел звончей,
И дышит лаской между гор,
Чтобы смягчить их снежный взор,
И, как предтеча Майских снов,
Раскрыл он чашечки цветов, —
И просиял весь мир кругом,
Обятый светлым торжеством,
Как тот, кому смеешься ты,
Кто видит милые черты.
Уйдем от пыльных городов,
Уйдем с тобою в мир цветов,
Туда, где — мощные леса,
Где ярко искрится роса,
Где новый мир, особый мир
Поет звучнее наших лир,
Где ветерок бежит, спеша,
Где раскрывается душа
И не боится нежной быть,
К другой прильнуть, ее любить,
С Природой жить, и с ней молчать,
И гармонически звучать.
А если кто ко мне придет,
На двери надпись он найдет:
«Прощайте! Я ушел в поля,
Где в нежной зелени земля; —
Хочу вкусить блаженный час,
Хочу уйти, уйти от вас; —
А ты, Рассудок, погоди,
Здесь у камина посиди,
Тебе подругой будет Грусть,
Читайте с нею наизусть
Свой утомительный рассказ
О том, как я бежал от вас.
За мной, Надежда, не ходи,
Нет слов твоих в моей груди,
Я не хочу грядущим жить,
Хочу мгновению служить,
Я полон весь иной мечты,
Непредвкушенной красоты!»
Сестра лучистых Вешних Дней,
Проснись, пойдем со мной скорей!
Под говор птичьих голосов,
Пойдем в простор густых лесов,
Где стройный ствол сосны могуч,
Где еле светит солнца луч,
Едва дрожит среди теней,
Едва целует сеть ветвей.
Среди прогалин и кустов
Мы встретим сонм живых цветов,
Фиалки нам шепнут привет,
Но мы уйдем, нас нет как нет,
Мы ускользнем от анемон,
Увидим синий небосклон,
Ото всего умчимся прочь,
Забудем день, забудем ночь,
И к нам ручьи, журча, придут,
С собою реки приведут,
Исчезнут рощи и поля,
И с морем встретится земля,
И все потонет, все — в одном,
В безбрежном свете неземном!
…И многих ранило то сильное дитя,
Чье имя, если верить, Наслажденье;
А близ него, лучом безмерных чар блестя,
Четыре Женщины, простершие владенье
Над воздухом, над морем и землей,
Ничто не избежит влиянья власти той.
Их имена тебе скажу я,
Любовь, Желанье, Чаянье и Страх:
Всегда светясь в своих мечтах,
В своей победности ликуя
И нас волненьями томя,
Они правители над теми четырьмя
Стихиями, что образуют сердце,
И каждая свою имеет часть,
То сила служит им, то случай даст им власть,
То хитрость им — как узенькая дверца,
И царство бедное терзают все они.
Пред сердцем — зеркалом Желание играет,
И дух, что в сердце обитает,
Увидя нежные огни,
Каким-то ликом зачарован
И сладостным хотеньем скован,
Обняться хочет с тем, что в зеркале пред ним,
И, заблуждением обманут огневым,
Презрел бы мстительные стрелы,
Опасность, боль со смертным сном,
Но Страх безгласный, Страх несмелый,
Оцепеняющим касается копьем,
И, как ручей оледенелый,
Кровь теплая сгустилась в нем:
Не смея говорить ни взглядом, ни движеньем,
Оно внутри горит надменным преклоненьем.
О, сердце бедное, как жалко билось ты
Меж робким Страхом и Желаньем!
Печальна жизнь была того, кто все мечты
Смешал с томленьем и терзаньем:
Ты билось в нем, всегда, везде,
Как птица дикая в редеющем гнезде.
Но даже у свирепого Желанья
Его исторгнула Любовь,
И в самой ране сердце вновь
Нашло блаженство сладкого мечтанья,
И в нежных взорах состраданья
Оно так много сил нашло,
Что вынесло легко все тонкие терзанья,
Утрату, грусть, боязнь, все трепетное зло.
А там и Чаянье пришло,
Что для сегодня в днях грядущих
Берет взаймы надежд цветущих
И блесков нового огня,
И Страх бессильный поскорее
Бежать, как ночь бежит от дня,
Когда, туман с высот гоня,
Заря нисходит пламенея, —
И сердце вновь себя нашло,
Перетерпев ночное зло.
Четыре легкие виденья
Вначале мира рождены,
И по решенью Наслажденья
Дано им сердце во владенье
Со дней забытой старины.
И, как веселый лик Весны
С собою ласточку приводит,
Так с Наслажденьем происходит,
Что от него печаль и сны
Нисходят в сердце, и с тоскою
Оно спешит за той рукою,
Которой было пронзено,
Но каждый раз, когда оно,
Как заяц загнанный, стремится
У рыси в логовище скрыться,
Желанье, Чаянье, Любовь,
И Страх дрожащий, вновь и вновь
Спешат, — чтоб с ним соединиться.
Был Некто здесь, в чьем существе воздушном,
Как свет и ветер в облачке тончайшем,
Что в полдень тает в синих небесах,
Соединились молодость и гений.
Кто знает блеск восторгов, от которых
В его груди дыханье замирало,
Как замирает летом знойный воздух,
Когда, с Царицей сердца своего,
Лишь в эти дни постигнувшей впервые
Несдержанность двух слившихся существ,
Он проходил тропинкой по равнине,
Которая была затенена
Стеной седого леса на востоке,
Но с запада была открыта небу.
Уж солнце отошло за горизонт,
Но сонмы тучек пепельного цвета
Хранили блеск полосок золотых;
Тот свет лежал и на концах недвижных
Далеких ровных трав, и на цветах,
Слегка свои головки наклонявших;
Его хранил и старый одуванчик
С седою бородой; и, мягко слившись
С тенями, что от сумерек возникли,
На темной чаще леса он лежал, —
А на востоке, в воздухе прозрачном,
Среди стволов столпившихся деревьев,
Медлительно взошел на небеса
Пылающий, широкий, круглый месяц,
И звезды засветились в высоте.
«Не странно ль, Изабель, — сказал влюбленный, —
Я никогда еще не видел солнца.
Придем сюда с тобою завтра утром,
Ты будешь на него глядеть со мной».
В ту ночь они, в любви и в сне блаженном,
Смешались; но когда настало утро,
Увидела она, что милый мертв.
О, пусть никто не думает, что этот
Удар — Господь послал из милосердья!
Она не умерла, не потеряла
Рассудка, но жила так, год за годом, —
Поистине я думаю теперь,
Терпение ее и то, что грустно
Она могла порою улыбаться
И что она тогда не умерла,
А стала жить, чтоб с кротостью лелеять
Больного престарелого отца,
Все это было у нее безумьем,
Когда безумье — быть не так, как все.
Ее увидеть только — было сказкой,
Измысленной утонченнейшим бардом,
Чтоб размягчить суровые сердца
В немой печали, создающей мудрость;
Ее ресницы выпали от слез,
Лицо и губы были точно что-то,
Что умерло, — так безнадежно бледны;
А сквозь изгибно-вьющиеся жилки
И сквозь суставы исхудалых рук
Был виден красноватый свет полудня.
Склеп сущности твоей, умершей в жизни,
Где днем и ночью дух скорбит бессонный,
Вот все, что от тебя теперь осталось,
Несчастное, погибшее дитя!
«О, ты, что унаследовал в кончине
То большее, чем может дать земля,
Бесстрастье, безупречное молчанье, —
Находят ли умершие — не сон,
О, нет, покой — и правда ль то, что видим:
Что более не сетуют они;
Или живут, иль, умеревши, тонут
В глубоком море ласковой Любви;
О, пусть моим надгробным восклицаньем,
Как и твоим, пребудет слово — Мира!» —
Лишь этот возглас вырвался у ней.