Из-за слов твоих, как соловьи,
Из-за слов твоих, как жемчуга,
Звери дикие — слова мои,
Шерсть на них, клыки у них, рога.Я ведь безумным стал, красавица.Ради щек твоих, ширазских роз,
Краску щек моих утратил я,
Ради золотых твоих волос
Золото мое рассыпал я.Нагим и голым стал, красавица.Для того, чтоб посмотреть хоть раз,
Бирюза — твой взор, или берилл,
Семь ночей не закрывал я глаз,
От дверей твоих не отходил.С глазами полными крови стал, красавица.Оттого что дома ты всегда,
Не Царское Село — к несчастью,
А Детское Село — ей-ей!
Что ж лучше: быть царей под властью
Иль быть забавой злых детей?
В ущелье мрачном и утробном
Аму-Дарьяльских котловин
Всегда с другим, себе подобным,
Холодный греется рубин.Быстротекущая, как воздух,
Как жизнь бессмертная, Любовь
В камеях, людях, птицах, звёздах
Торопит огненную кровь.И никогда я не покину
Мечту, что мы с тобой вдвоём,
Прижавшись, как рубин к рубину,
Тоскуем, плачем и поём.
Моя мечта летит к далекому Парижу,
К тебе, к тебе одной.
Мне очень холодно. Я верно не увижу
Подснежников весной.Мне грустно от луны. Как безнадежно вьется
Январский колкий снег.
О, как мучительно, как трудно расстается
С мечтою человек.
Природе женщины подобны,
Зверям и птицам — злись не злись,
Но я, услышав шаг твой дробный,
Душой угадываю рысь.Порой ты, нежная и злая,
Всегда перечащая мне,
Напоминаешь горностая
На ветке снежной при луне.И редко-редко взором кротким,
Не на меня глядя, а вкруг,
Ты тайно схожа с зимородком,
Стремящимся лететь на юг.
Нет, к Лете не иди, не выжимай
Из чёрных трав убийственные вина,
Чела бледнеющего не венчай
Пурпурным виноградом Прозерпины.
Барабаны, гремите, а трубы, ревите, — а знамена везде взнесены.
Со времен Македонца такой не бывало грозовой и чудесной войны.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Кровь лиловая немцев, голубая — французов, и славянская красная кровь.
«О дева Роза, я в оковах»,
Я двадцать тысяч задолжал,
О сладость леденцов медовых,
Продуктов, что творит Шапшал.
Но мне ничуть не страшно это,
Твой взор, как прежде, не суров,
И я курю и ем конфеты,
«И не стыжусь моих оков».
Наш хозяин щурится, как крыса.
Поздно. Скучно. Каждый зол и пьян.
Сыплет пепел рыжая Алиса
В до краев наполненный стакан.И над сбродом этих рюмок бедных,
Над ломтями чайной колбасы,
Вдруг, двенадцать раз, двенащать медных
Прогудели, зашипев, часы.Отодвинув от себя тарелку,
Голосом гортанным молвил грек,
Он врглянул на часовую стрелку,
— «За столом тринадцать человек».Англичанин поднялся и стоя,
Суда стоят, во льдах зажаты,
И льды подобны серебру.
Обледенелые канаты
Поскриnывают на ветру.И тихи белые медведи,
Из-за бугшnрита сторожа
Над nолыньей, краснее меди,
Неосторожного моржа.А ты, кем лоцман несчастливый,
Был nослан на акулий nир,
Ты в Бергене, за кружкой nива,
Ждешь барышей, мой командир.
Это было не раз, это будет не раз
В нашей битве глухой и упорной:
Как всегда, от меня ты теперь отреклась,
Завтра, знаю, вернёшься покорной.
Но зато не дивись, мой враждующий друг,
Враг мой, схваченный тёмной любовью,
Если стоны любви будут стонами мук,
Поцелуи — окрашены кровью.
За то, что я теперь спокойный
И умерла моя свобода,
О самой светлой, о самой стройной
Со мной беседует природа.В дали, от зноя помертвелой,
Себе и солнцу буйно рада,
О самой стройной, о самой белой
Звенит немолчная цикада.Увижу ль пены побережной
Серебряное колыханье, -
О самой белой, о самой нежной
Поет мое воспоминанье.Вот ставит ночь свои ветрила
У меня не живут цветы,
Красотой их на миг я обманут,
Постоят день-другой и завянут,
У меня не живут цветы.Да и птицы здесь не живут,
Только хохлятся скорбно и глухо,
А наутро — комочек из пуха…
Даже птицы здесь не живут.Только книги в восемь рядов,
Молчаливые, грузные томы,
Сторожат вековые истомы,
Словно зубы в восемь рядов.Мне продавший их букинист,
Вот девушка с газельими глазами
Выходит замуж за американца…
Зачем Колумб Америку открыл?
Неожиданный и смелый
Женский голос в телефоне, —
Сколько сладостных гармоний
В этом голосе без тела!
Счастье, шаг твой благосклонный
Не всегда проходит мимо:
Звонче лютни серафима
Ты и в трубке телефонной!
Ты говорил слова пустые,
А девушка и расцвела,
Вот чешет кудри золотые,
По-праздничному весела.
Теперь ко всем церковным требам
Молиться ходит о твоем.
Ты стал ей солнцем, стал ей небом,
Ты стал ей ласковым дождем.
Глаза темнеют, чуя грозы.
Неровен вздох ее и част.
Когда, изнемогши от муки,
Я больше ее не люблю,
Какие-то бледные руки
Ложатся на душу мою.И чьи-то печальные очи
Зовут меня тихо назад,
Во мраке остынувшей ночи
Нездешней мольбою горят.И снова, рыдая от муки,
Проклявши свое бытие,
Целую я бледные руки
И тихие очи ее.
Нежно-небывалая отрада
Прикоснулась к моему плечу,
И теперь мне ничего не надо,
Ни тебя, ни счастья не хочу.
Лишь одно бы принял я не споря —
Тихий, тихий, золотой покой
Да двенадцать тысяч футов моря
Над моей пробитой головой.
Неизгладимы, нет, в моей судьбе
Твой детский рот и смелый взор девический,
Вот почему, мечтая о тебе,
Я говорю и думаю ритмически.Я чувствую огромные моря,
Колеблемые лунным притяженьем,
И сонмы звезд, что движутся горя,
От века предназначенным движеньем.О, если б ты всегда была со мной,
Улыбчиво-благая, настоящая,
На звезды я бы мог ступить ногой
И солнце б целовал в уста горящие.
Ветла чернела на вершине,
Грачи топорщились слегка,
В долине неба синей-синей
Паслись, как овцы, облака.
И ты с покорностью во взоре
Сказала: «Влюблена я в вас» —
Кругом трава была, как море,
Послеполуденный был час.Я целовал посланья лета,
Тень трав на розовых щеках,
Благоуханный праздник света
Ромул и Рем взошли на гору,
Холм перед ними был дик и нем.
Ромул сказал: «Здесь будет город».
«Город как солнце», — ответил Рем.Ромул сказал: «Волей созвездий
Мы обрели наш древний почет».
Рем отвечал: «Что было прежде,
Надо забыть, глянем вперед».«Здесь будет цирк, — промолвил Ромул, -
Здесь будет дом наш, открытый всем».
«Но нужно поставить ближе к дому
Могильные склепы», — ответил Рем.
Он не солгал нам, дух печально-строгий,
Принявший имя утренней звезды,
Когда сказал: «Не бойтесь вышней мзды,
Вкусите плод, и будете, как боги».
Для юношей открылись все дороги,
Для старцев — все запретные труды,
Для девушек — янтарные плоды
И белые, как снег, единороги.
Но почему мы клонимся без сил,
Нам кажется, что кто-то нас забыл,
Луна уже покинула утесы,
Прозрачным море золотом полно,
И пьют друзья на лодке остроносой,
Не торопясь, горячее вино.Смотря, как тучи легкие проходят
Сквозь-лунный столб, что в море отражен,
Одни из них мечтательно находят,
Что это поезд богдыханских жен; Другие верят — это к рощам рая
Уходят тени набожных людей;
А третьи с ними спорят, утверждая,
Что это караваны лебедей.
Звуки вьются, звуки тают…
То по гладкой белой кости
Руки девичьи порхают,
Словно сказочные гостьи.И одни из них так быстры,
Рассыпая звуки-искры,
А другие величавы,
Вызывая грезы славы.За спиною так лениво
В вазе нежится сирень,
И не грустно, что дождливый
Проплывет неслышно день.
Аддис — Абеба, город роз.
На берегу ручьев прозрачных,
Небесный див тебя принес,
Алмазной, средь ущелий мрачных.
Армидин сад… Там пилигрим
Хранит обет любви неясной
(Мы все склоняемся пред ним),
А розы душны, розы красны.
Первая книга Гиперборея
Вышла на свет, за себя не краснея,
Если и будет краснеть вторая,
То как Аврора молодая,
Красными буквами пламенея,
Видом прелестным сердца пленяя.
Призрак какой-то неведомой силы,
Ты ль, указавший законы судьбе,
Ты ль, император, во мраке могилы
Хочешь, чтоб я говорил о тебе? Горе мне! Я не трибун, не сенатор,
Я только бедный бродячий певец,
И для чего, для чего, император,
Ты на меня возлагаешь венец? Заперты мне все богатые двери,
И мои бедные сказки-стихи
Слушают только бездомные звери
Да на высоких горах пастухи.Старый хитон мой изодран и черен,
Христос сказал: «Убогие блаженны,
Завиден рок слепцов, калек и нищих,
Я их возьму в надзвёздные селенья,
Я сделаю их рыцарями неба
И назову славнейшими из славных…»
Пусть! Я приму! Но как же те, другие,
Чьей мыслью мы теперь живём и дышим,
Чьи имена звучат нам, как призывы?
Искупят чем они своё величье,
Как им заплатит воля равновесья?
Солнце свирепое, солнце грозящее,
Бога, в пространствах идущего,
Лицо сумасшедшее,
Солнце, сожги настоящее
Во имя грядущего,
Но помилуй прошедшее!
На небе сходились тяжелые, грозные тучи,
Меж них багровела луна, как смертельная рана,
Зеленого Эрина воин, Кухулин могучий
Упал под мечом короля океана, Сварана.И волны шептали сибиллы седой заклинанья,
Шатались деревья от песен могучего вала,
И встретил Сваран исступленный в грозе ликованья
Героя героев, владыку пустыни, Фингала.Друг друга сжимая в объятьях, сверкая доспехом,
Они начинают безумную, дикую пляску,
И ветер приветствует битву рыдающим смехом,
И море грохочет свою вековечную сказку.Когда я устану от ласковых, нежных объятий,
IЛюблю я чудный горный вид,
Остроконечные вершины,
Где каждый лишний шаг грозит
Несвоевременной кончиной.IIЛюблю над пропастью глухой
Простором дали любоваться
Или неверною тропой
Всё выше-выше подниматься.IIIВ горах мне люб и Божий свет,
Но люб и смерти миг единый!
Не заманить меня вам, нет,
В пустые, скучные долины.
Целый вечер в саду рокотал соловей,
И скамейка в далекой аллее ждала,
И томила весна… Но она не пришла,
Не хотела, иль просто пугалась ветвей.
Оттого ли, что было томиться невмочь,
Оттого ли, что издали плакал рояль,
Было жаль соловья, и аллею, и ночь,
И кого-то еще было тягостно жаль.
Одиноко-незрячее солнце смотрело на страны,
Где безумье и ужас от века застыли на всем,
Где гора в отдаленьи казалась взъерошенным псом,
Где клокочущей черною медью дышали вулканы.Были сумерки мира.Но на небе внезапно качнулась широкая тень,
И кометы, что мчались, как волки свирепы и грубы,
И сшибались друг с другом, оскалив железные зубы,
Закружились, встревоженным воем приветствуя день.Был испуг ожиданья.И в терновом венке, под которым сочилася кровь,
Вышла тонкая девушка, нежная в синем сияньи,
И серебряным плугом упорную взрезала новь,
Сочетанья планет ей назначили имя: Страданье.Это было спасенье.
Я не знаю, что живо, что нет,
Я не ведаю грани ни в чем…
Жив играющий молнией гром —
Живы гроздья планет… И красивую яркость огня
Я скорее живой назову,
Чем седую, больную траву,
Чем тебя и меня… Он всегда устремляется ввысь,
Обращается в радостный дым,
И столетья над ним пронеслись,
Золотым и всегда молодым… Огневые лобзают уста…