НикитинуВ вечерний час на небосклоне
Порой промчится метеор.
Мелькнув на миг на темном фоне,
Он зачаровывает взор.Таким же точно метеором,
Прекрасным огненным лучом,
Пред нашим изумленным взором
И Вы явились пред полком.И, озаряя всех приветно,
Бросая всюду ровный свет,
Вы оставляете заметный
И — верьте — незабвенный след.
Всю ночь говорил я с ночью,
Когда ж наконец я лег,
Уж хоры гремели птичьи,
Уж был золотым восток.Проснулся, когда был вечер,
Вставал над рекой туман,
Дул теплый томящий ветер
Из юго-восточных стран.И стало мне вдруг так больно,
Так жалко мне стало дня,
Своею дорогой вольной
Прошедшего без меня.Куда мне теперь из дома?
Я сяду перед окном
И буду грустить и думать
О радости, певшей днем.
С японскогоМне отраднее всего
Видеть взор твой светлый,
Мне приятнее всего
Говорить с тобою.И однако мы должны
Кончить наши встречи,
Чтоб не ведали о них
Глупые соседи.Не о доброй славе я
О своей забочусь,
А без доброй славы ты
Милой не захочешь.
С протянутыми руками,
С душой, где звезды зажглись,
Идут святыми путями
Избранники духов ввысь.И после стольких столетий
Чье имя — горе и срам,
Народы станут, как дети,
И склонятся к их ногам.Тогда я воскликну: «Где вы,
Ты, созданная из огня,
Ты помнишь мои обеты
И веру твою в меня?«Делюсь я с тобою властью,
Слуга твоей красоты,
За то, что полное счастье,
Последнее счастье ты!»
Взгляните: вот гусары смерти!
Игрою ратных перемен
Они, отчаянные черти,
Побеждены и взяты в плен.Зато бессмертные гусары,
Те не сдаются никогда,
Войны невзгоды и удары
Для них как воздух и вода.Ах, им опасен плен единый,
Опасен и безумно люб,
Девичьей шеи лебединой
И милых рук, и алых губ.
Так вот платаны, пальмы, темный грот,
Которые я так любил когда-то.
Да и теперь люблю… Но место дам
Рукам, вперед протянутым как ветви,
И розовым девическим стопам,
Губам, рожденным для святых приветствий.
Я нужен был, чтоб ведала она,
Какое в ней благословенье миру,
И подвиг мой я совершил сполна
И тяжкую слагаю с плеч порфиру.
Я вольной смертью ныне искуплю
Мое слепительное дерзновенье,
С которым я посмел сказать «люблю»
Прекраснейшему из всего творенья.
Ангел лёг у края небосклона.
Наклонившись, удивлялся безднам.
Новый мир был синим и беззвездным.
Ад молчал, не слышалось ни стона.Алой крови робкое биение,
Хрупких рук испуг и содроганье.
Миру снов досталось в обладанье
Ангела святое отраженье.Тесно в мире! Пусть живет, мечтая
О любви, о грусти и о тени,
В сумраке предвечном открывая
Азбуку своих же откровений.
Вы дали мне альбом открытый,
Где пели струны длинных строк,
Его унес я, и сердитый
В пути защелкнулся замок.
Печальный символ! Я томился,
Я перед ним читал стихи,
Молил, но он не отворился,
Он был безжалостней стихий.
И мне приходиться привыкнуть
К сознанью, полному тоски,
Что должен я в него проникнуть,
Как в сердце ваше, — воровски.
Кто лежит в могиле,
Слышит дивный звон,
Самых белых лилий
Чует запах он.Кто лежит в могиле,
Видит вечный свет,
Серафимских крылий
Переливный снег.Да, ты умираешь,
Руки холодны,
И сама не знаешь
Неземной весны.Но идешь ты к раю
По моей мольбе,
Это так, я знаю.
Я клянусь тебе.
И вот вся жизнь! Круженье, пенье,
Моря, пустыни, города,
Мелькающее отраженье
Потерянного навсегда.Бушует пламя, трубят трубы,
И кони рыжие летят,
Потом волнующие губы
О счастье, кажется, твердят.И вот опять восторг и горе,
Опять, как прежде, как всегда,
Седою гривой машет море,
Встают пустыни, города.Когда же, наконец, восставши
От сна, я буду снова я, —
Простой индиец, задремавший
В священный вечер у ручья?
Здравствуй, море! Ты из тех морей,
По которым плавали галеры,
В шелковых кафтанах кавалеры
Покоряли варварских царей.Только странно, я люблю скорей
Те моря суровые без меры,
Где акулы, спруты и химеры —
Ужас чернокожих рыбарей.Те моря… я слушаю их звоны,
Ясно вижу их покров червленый
В душной комнате, в тиши ночнойВ час, когда я — как стрела у лука,
А душа — один восторг и мука
Перед страшной женской красотой.
Мы покидали Соутгемптон*,
И море было голубым,
Когда же мы пристали к Гавру,
То черным сделалось оно.Я верю в предзнаменованья,
Как верю в утренние сны.
Господь, помилуй наши души:
Большая нам грозит беда.
_________________
* Саутге́мптон (англ. Southampton) — город на южном побережье Великобритании, в церемониальном графстве Хэмпшир в Англии.
Вероятно, в жизни предыдущей
Я зарезал и отца и мать,
Если в этой — Боже Присносущий! —
Так позорно осужден страдать.Каждый день мой, как мертвец, спокойный,
Все дела чужие, не мои,
Лишь томленье вовсе недостойной,
Вовсе платонической любви.Ах, бежать бы, скрыться бы, как вору,
В Африку, как прежде, как тогда,
Лечь под царственную сикомору
И не подниматься никогда.Бархатом меня покроет вечер,
А луна оденет в серебро,
И быть может не припомнит ветер,
Что когда-то я служил в бюро.
Об озерах, о павлинах белых,
О закатно-лунных вечерах,
Вы мне говорили, о несмелых
И пророческих своих мечтах.Словно нежная Шахерезада
Завела магический рассказ,
И казалось, ничего не надо
Кроме этих озаренных глаз.А потом в смятеньи туманных
Мне, кто был на миг Ваш господин,
Дали два цветка благоуханных,
Из которых я унес один.
В час моего ночного бреда
Ты возникаешь пред глазами —
Самофракийская Победа
С простертыми вперед руками.Спугнув безмолвие ночное,
Рождает головокруженье
Твое крылатое, слепое,
Неудержимое стремленье.В твоем безумно-светлом взгляде
Смеется что-то, пламенея,
И наши тени мчатся сзади,
Поспеть за нами не умея.
Законная женаЕсть еще вино в глубокой чашке,
И на блюде ласточкины гнезда.
От начала мира уважает
Мандарин законную супругу.НаложницаЕсть еще вино в глубокой чашке,
И на блюде гусь большой и жирный.
Если нет детей у мандарина,
Мандарин наложницу заводит.СлужанкаЕсть еще вино в глубокой чашке,
И на блюде разное варенье.
Для чего вы обе мандарину,
Каждый вечер новую он хочет.МандаринБольше нет вина в глубокой чашке,
И на блюде только красный перец.
Замолчите, глупые болтушки,
И не смейтесь над несчастным старцем.
Девушка, твои так нежны щеки,
Грудь твоя — как холмик невысокий.Полюби меня, и мы отныне
Никогда друг друга не покинем.Ты взойдешь на легкую пирогу,
Я возьмусь отыскивать дорогу.На слона ты сядешь, и повсюду
Я твоим карнаком верным буду.Если сделаешься ты луною,
Стану тучкой, чтоб играть с тобою.Если сделаешься ты лианой,
Стану птицею иль обезьяной.Если будешь ты на горном пике
Перед пастью пропасти великой, Пусть мне ноги закуют в железо,
Я на пик твой все-таки долезу.Но напрасно все мое уменье,
Суждено мне горькое мученье, Ты меня не любишь; и умру я,
Как бычек, травы лишенный свежей, Без единственного поцелуя
В щеку, где румянец нежен, свежий.
Из красного дерева лодка моя,
И флейта моя из яшмы.Водою выводят пятно на шелку,
Вином — тревогу из сердца.И если владеешь ты легкой ладьей,
Вином и женщиной милой, Чего тебе надо еще? Ты во всем
Подобен гениям неба.
Сердце радостно, сердце крылато.
В легкой, маленькой лодке моей
Я скитаюсь по воле зыбей
От восхода весь день до закатаИ люблю отражения гор
На поверхности чистых озер.
Прежде тысячи были печалей,
Сердце билось, как загнанный зверь, И хотело неведомых далей
И хотело еще… но теперь
Я люблю отражения гор
На поверхности чистых озер.
Нравятся девушкам рупии
С изображением птицы.
Они покидают родителей,
Чтобы идти за французами.
Луна восходит на ночное небо
И, светлая, покоится влюбленно.По озеру вечерний ветер бродит,
Целуя осчастливленную воду.О, как божественно соединенье
Извечно созданного друг для друга! Но люди, созданные друг для друга,
Соединяются, увы, так редко.
Спокойно маленькое озеро,
Как чаша, полная водой.
Бамбук совсем похож на хижины,
Деревья — словно море крыш.А скалы острые, как пагоды,
Возносятся среди цветов.
Мне думать весело, что вечная
Природа учится у нас.
Странник, далеко от родины,
И без денег и без друзей,
Ты не слышишь сладкой музыки
Материнского языка.Но природа так слепительна
Что не вовсе несчастен ты.
Пенье птиц, в ветвях гнездящихся,
Разве чуждый язык для тебя? Лишь услыша флейту осени,
Переливчатый звон цикад,
Лишь увидя в небе облако,
Распластавшееся как дракон, Ты поймешь всю бесконечную
Скорбь, доставшуюся тебе,
И умчишься мыслью к родине,
Заслоняя рукой глаза.
Среди искусственного озера
Поднялся павильон фарфоровый.
Тигриною спиною выгнутый,
Мост яшмовый к нему ведет.И в этом павильоне несколько
Друзей, одетых в платья светлые,
Из чаш, расписанных драконами,
Пьют подогретое вино.То разговаривают весело,
А то стихи свои записывают,
Заламывая шляпы желтые,
Засучивая рукава.И ясно видно в чистом озере —
Мост вогнутый, как месяц яшмовый,
И несколько друзей за чашами,
Повернутых вниз головой.
Что это так красен рот у жабы,
Не жевала ль эта жаба бетель?
Пусть скорей приходит та, что хочет
Моего отца женой стать милой!
Мой отец ее приветно встретит,
Рисом угостит и не ударит,
Только мать моя глаза ей вырвет,
Вырвет внутренности из брюха.
Где вы, красивые девушки,
Вы, что ответить не можете,
Вы, что меня оставляете
Ослабевающим голосом
Звонкое эхо будить? Или вы съедены тиграми,
Или вас держат любовники?
Да отвечайте же, девушки.
Я полюбил вас и встретиться
С вами спустился в леса.С гор я увидел вас голыми
Около чистого озера
И прибежал, не подумавши,
Что все вы — дочери месяца,
Черной вороны я сын.
Гибель близка человечьей породы,
Зевс поднимается ныне на них.
Рухнут с устоев шумящие воды,
Выступят воды из трещин земных.Смерти средь воя и свиста и стона
Не избежит ни один человек,
Кроме того, кто из крепкого клена
Bo-время выстроит верный ковчег.
Уже подумал о побеге я,
Когда читалась нам Норвегия,
А ныне пущие страдания;
Рассматривается Испания.
Но, к счастью, предстоит нам далее
Моя любимая Италия.
Далеко мы с тобой на лыжах
Отошли от родимых сел.
Вечер в клочьях багряно-рыжих,
Снег корявые пни замел.Вместе с солнцем иссякла сила,
И в глаза нам взглянула беда.
И тогда ты меня любила,
Целовала меня ты тогда.А теперь ты опять чужая,
И улыбка твоя — не мне.
Недоступнее Божьего рая
Мне дорога к снежной стране.
О праздниках, о звоне струн, о нарде,
О неумолчной радости земли
Ты ничего не ведал, Леопарди! И дни твои к концу тебя влекли,
Как бы под траурными парусами
Плывущие к Аиду корабли.Ты женщину с холодными глазами,
Влюбленную лишь в самое себя,
И родину любил под небесами.Мечтал о них, как в смертный час скорбя.
Их смешивал в мечтах… но не любили
Ни родина, ни женщина тебя.
Руки помнят о тебе и губы
Тоже помнят.
Позабыть ли томный шелест юбок
В мраке комнат?
О, если я весь мир постиг,
О, если движу я горами,
И тайны все под небесами
Познал, измерил и постиг, Но если в то же время я
Любви не ведаю святыни —
Ничтожность я в моей гордыне
Я бытия.И если всё отдам добро
Своё я на благое дело
И если я предам и тело,
Любви же сердце Долготерпимая любовь…
Крылья плещут в небесах, как знамя,
Орлий клёкот, бешеный полёт —
Половина туловища — пламя,
Половина туловища — лед…
Над сим Гильгамешем трудились
Три мастера, равных друг другу,
Был первым Син-Лики-Унинни,
Вторым был Владимир Шилейко,
Михаил Леонидыч Лозинский
Был третьим. А я, недостойный,
Один на обложку попал.
С тобой мы связаны одною цепью,
Но я доволен и пою,
Я небывалому великолепью
Живую душу отдаю.А ты поглядываешь исподлобья
На солнце, на меня, на всех,
Для девичьего твоего незлобья
Вселенная — пустой орех.И все-то споришь ты, и взоры строги,
И неудачней с каждым днем
Замысловатые твои предлоги,
Чтобы не быть со мной вдвоем.Но победительна ты и такою
И мудрость жгучая твоя
Преображается моей мечтою
В закон иного бытия.