Вот узорный киоск; в нем пресветлый султан
Каждый вечер на пурпурной ткани
С одалиской своей возлежит. Им фонтан
Гимн о страсти поет. Им заране
На земле рай чарующий дан,
Что описан пророком в коране…
А вот я — только воин простой; мне мечом
Проложить нужно к раю дорогу.
После смерти таким-же я буду царем,
Магомет проведет прямо к Богу;
Вижу я — при лунном блеске
Он сидит в саду зеленом
С ятаганом, в алой феске,
Притворяяся влюбленным.
Нет, не деву молодую
Ждет он в жаркия обятья;
В сердце месть лелеет злую,
Шлет изменнику проклятья.
О, не жди, ревнивый воин:
Я не дам себя в обиду…
Как мил мне полумрак весенних вечеров,
Как я люблю его задумчивую прелесть,
Как листьев молодых отраден первый шелест
И нежен робкий блеск прозрачных облаков.
Как много ясных дум и чистых песнопений
Звучит в душе моей торжественно, когда
Сгущаются в немом эѳире полутени
И тонет в небесах алмазная звезда,
И бледная луна на небе голубом,
Как облачко, плывет серебряным пятном;
В душе моей элегия слагалась,
День умирал счастливою мечтой;
Моя душа с надеждами прощалась,
А ночь несла целительный покой.
И мнилось мне, что вместе с ночью влажной
Нисходит смерть благословить гроба, —
И шум дерев элегией протяжной
Звучал мечтам, как поздняя мольба.
В дни весны моей легкой птицею
Жизнь проносится — и украдкою
Озоряюся, как зарницею,
Песней чистою, песней краткою.
Люб душе моей, песнь несложная,
Твой игривый бег, твой летучий бег:
Им смиряется скорбь тревожная,
В нем завет небес, в нем загадка нег.
Безымянные стремленья,
Безотчетные порывы,
Молодого вдохновенья
И приливы, и отливы…
Где конец ваш, где начало?
И откуда ваша сила?
Не змеиное ли жало
Вас отравой напоило?
Не волна ль седая моря
В вас бушует бесконечно?
Безимянныя стремленья,
Безотчетные порывы,
Молодаго вдохновенья
И приливы, и отливы…
Где конец ваш, где начало?
И откуда ваша сила?
Не змеиное-ли жало
Вас отравой напоило?
Не волна-ль седая моря
В вас бушует безконечно?
Пышней, чем в ясный день расцвета,
Аллея пурпуром одета.
И в зыбком золоте ветвей
Еще блистает праздник лета
Волшебной прелестью своей.
И ночь, сходящую в аллею,
Сквозь эту рдяную листву,
Назвать я сумраком не смею,
Но и зарей — не назову!