И гроб опущен уж в могилу,
И все столпилося вокруг.
Толкутся, дышат через силу,
Спирает грудь тлетворный дух.
И над могилою раскрытой,
В возглавии, где гроб стоит
Ученый пастор сановитой
Речь погребальную гласит.
Вещает бренность человечью,
Грехопаденье, кровь Христа;
И умною, пристойной речью
Толпа различно занята…
А небо так нетленно-чисто,
Так безпредельно над землей,
И птицы реют голосисто
В воздушной бездне голубой…
И гроб опущен ужь в могилу,
И все столпилося вокруг.
Толкутся, дышат через силу…
Спирает грудь тлетворный дух.
И над могилою раскрытой,
В возглавии, где гроб стоит,
Ученый пастырь сановитый
Речь погребальную гласит:
Вещает бренность человечью,
Грехопаденье, кровь Христа, —
И умною, пристойной речью
Толпа различно занята.
А небо так нетленно-чисто,
Так безпредельно над землей,
И птицы реют голосисто
В воздушной бездне голубой.
Ужь третий год беснуются языки —
Вот и весна, и с каждою весной,
Как стая диких птиц перед грозой,
Тревожней шум, разноголосней крики.
В раздумьи грустном князи и владыки
И держат вожжи трепетной рукой,
Подавлен ум зловещею тоской;
Мечты людей как сны больного дики.
Но с нами Бог!… сорвавшися со дна,
Вдруг одурев, полна грозы и мрака,
Стремглав на нас рванулась глубина, —
Но твоего не помутила зрака…
Ветр свирепел; но… да не будет тако:
Ты рек и — вспять отхлынула волна.
Нет, карлик мой, трус безпримерный,
Ты, как ни жмися, как ни трусь,
Своей душою маловерной
Не соблазнишь Святую Русь.
Иль все святыя упованья,
Все убежденья истребя,
Она от своего призванья
Вдруг отречется для тебя?..
Иль так ты дорог Провиденью,
Так дружен с ним, так заодно,
Что, дорожа твоею ленью,
Вдруг остановится оно?..
Не верь в Святую Русь кто хочет,
Лишь верь она себе самой—
И Бог победы не отсрочит
В угоду трусости людской.
То, что̀ обещано судьбами
Уж в колыбели было ей,
Что̀ ей завещано веками
И верой всех ея царей,—
То, что̀ Олеговы дружины
Ходили добывать мечом,
То, что̀ орел Екатерины
Уж прикрывал своим крылом,
Венца и скиптра Византии
Вам не удастся нас лишить!
Всемирную судьбу России,
Нет, вам ея не запрудить!..
(По поводу живой картины).
Костер сооружен, и роковое
Готово вспыхнуть пламя. Все молчит.
Лишь слышен легкий треск, и в нижнем слое
Костра огонь предательски сквозит.
Дым побежал—народ столпился гуще,
Вот все они, весь этот темный мир:
Тут и гнетомый люд—и люд гнетущий,
Ложь и насилье—рыцарство и клир.
Тут вероломный Кесарь и князей
Имперских и духовных сонм верховный,
И сам он, Римский иерарх, в своей
Непогрешимости греховной.
Тут и она, та старица простая,
Не позабытая с тех пор,
Что принесла, крестясь и воздыхая,
Вязанку дров, как лепту, на костер.
И на костре, как жертва пред закланьем,
Вам праведник великий предстоит,
Уже обвеян огненным сияньем,
Он молится, и голос не дрожит.
Народа чешскаго святой учитель,
Безтрепетный свидетель о Христе,
И римской лжи суровый обличитель
В своей высокой простоте.
Не изменив ни Богу, ни народу,
Боролся он и был необорим,—
За правду Божью, за ея свободу,
За все, за все, что̀ бредом назвал Рим.
Он духом в небе, братскою ж любовью
Еще он здесь, еще в среде своих,
И светел он, что собственною кровью
Христову кровь он отстоял для них.
О, чешский край, о, род единокровный!
Не отвергай наследья своего,
О, доверши же подвиг свой духовный
И братскаго единства торжество!
И, цепь порвав с юродствующим Римом
Гнетущую тебя уж так давно,
На Гусовом костре неугасимом
Расплавь ея последнее звено.