Когда невольно с языка
Злость, иль проклятие сорвется,
Их прямо высказать в лицо
Всегда кому-нибудь найдется.
Когда ж любовь со дна души
Захочет вырваться наружу,
Как под землей бегущий ключ,
Не замерзающий и в стужу,
Тогда, кругом бросая взгляд,
Своих желаний устыдишься,
Когда вдруг воцаряется молчанье
Над обществом, то это верный знак
(Как делают иные замечанье),
Что родился на белый свет дурак.
Но можно ль согласиться с этим строго?
Зачем мы пред собою станем лгать:
В мир дураков рождается так много,
Что целый век пришлось бы всем молчать.
Как делишки, братец?
Худо.
Поручила мне контора
Продавать по гривне с пуда
«Время Новое» Киркора.
В лавке есть у вас посуда,
Так купите, чтоб отсюда
Не таскать тюка мне дальше.
Он Иродом глядит, который словно вырыт
С кладбища древнего, чтоб властвовать опять:
Посредством классицизма новый Ирод
Младенцев русских хочет избивать.
Избыток страданья и счастья всегда
Равно тяжелы, милый друг;
Чрезмерное счастье в иные года,
По-моему хуже всех мук.
Ты знаешь, как солнце люблю я весной,
Без солнца не весел мне день,
Но в жгучее лето, в полуденный зной,
Бегу я в прохладную тень.
Попасть, —я право не лукавлю, —
К вам на зубок я не хочу:
Я этим лишь доход доставлю
Зубному вашему врачу.
Нет, просто мной пренебрегая,
От гнева будьте далеки;
Вставные зубы сберегая,
Меня, землячка дорогая,
Не поднимайте на зубки.
Землевладелец раззоренный
Не спит, с заботой на челе,
В усадьбе, снегом занесенной,
В глухую ночь в родном селе.
Жена ворчит: «Не спишь всю ночь ты!..
Чего ты ждешь все, ?» —
«Ведомостей Московских» с почты
Я жду, сударыня!.. Пойми!..
Заочный друг! чтоб счастье было прочно,
Прошу тебя, со мной ты встречи не ищи,
Ты лучше продолжай любить меня заочно
И о желании увидеться — молчи.
За встречею придут, быть может, к нам печали,
Раскаянье, иль ненависть врагов…
Довольны мы, пока друг друга не встречали:
Ведь люди и богов за то лишь почитали,
Что никогда не видели богов.
Завидую я вам: у вас еще осталась
Способность жарких слез. Когда на дне души
Дар жизни —горе тайное скоплялось,
Его всегда могли вы выплакать в тиши…
Слезами сердце, словно, обновлялось
И примиряли вас с печальною судьбой,
Как вешний дождь, целебныя рыданья; —
А нам, давно озлобленным борьбой,
Знакома только засуха страданья.
Все то, что голо и каскадно,
Все, что имеет наглый вид,
Как ты, я сам хулю нещадно
И, в сердце сберегая стыд,
За всякой скромностью погонью
Так занят на своем веку,
Что сам готов накрыть ладонью
Твою открытую щеку́.
Пусть твой зоил тебя не признает,
Мы верим в твой успех блистательный и скорый:
Лишь «нива» та дает хороший плод,
Навоза не жалеют для которой.
Жизнь человечества сложилась
Из элементов мощных двух:
В нем — и животные инстинкты,
И дух богов, бессмертный дух.
То как орел взлетая к небу,
То в грязный падая поток,
Ты, человек, попеременно,
Был то животное, то бог.
Но если б в мир теперь явился
Богоподобный человек,
Ему было семьдесять лет,
Она была годом моложе;
Ума в нем от дряхлости нет,
С ума она спятила тоже.
Надевши под вечеру очки,
«Зарю» они вместе читали,
А после —играть в дурачки
До самаго сна начинали.
Дыханье давит полдень знойный,
Недвижный воздух раскален;
Не дрогнет лист и тополь стройный
Стоит, как погруженный в сон.
Колышется в дремоте нива,
Ползут лениво облака,
И мысль работает лениво,
Не сходит слово с языка, —
А ты лепечешь не смолкая
Мне о любви своей весь день, —
Охотникам до сильных ощущений
В России странствовать приятно. На пути
Их ожидает бездна приключений,
Каких нигде на свете не найти.
Перешагнув столичную заставу.
Найдется, чем нам разогнать тоску:
То рухнет мост под поездом в реку́,
То с полотна вагон спрыгне́т в канаву.
Духовную кладите вы в карман,
Беда случится поздно или рано:
В зверинце, в железную клетку посажен,
Лев гордый, гроза африканских степей,
В неволе, на узком пространстве двух сажен,
Сживается с участью рабской своей.
И странно смотреть на могучего зверя:
Казалось бы мог он стремительно, в миг,
Железную клетку глазами измеря,
Железные прутья сломать, как тростник,
И снова стать вольным, как в Африке знойной, —
Но зверь позабыл свою силу, свой гнев
К чему стремимся мы — никак нельзя постичь.
У нас и радости наполовину с горем;
Мы если спим — нас не разбудит бич,
Уж если пьем — так разливанным морем,
Врать захотим — на всю Европу порем дичь,
А драть начнем — весь город перепорем.
Долго, жарко молился твоей красоте я,
И мольба так всесильна была,
Что сошла ты с подножья, моя Галатея,
Ты, стату́я моя, ожила.
Но под северной мглою холодного крова
Снова сон тебя прежний сковал
И взошла ты, немая красавица, снова
На покинутый свой пьедестал.
Ни лобзанья, ни ласки, ни жгучия слезы,
Ни порывы безумных речей
В cтихах и в прозе, меньший брат,
Мы о судьбе твоей кричали;
О, в честь тебе каких тирад
Мы в кабинетах не слагали!
А там, среди убогих хат,
За лямкой, в темном сеновале,
Все те же жалобы звучат
И песни, полные печали.
Все та же бедность мужиков;
Все также в лютые морозы,
Когда-то видя вас на сцене,
Я детски вас боготворил
И, стать готовый на колени,
Я сожалел, что молод был.
Прошли года. Не увядая,
Вы полны прежних дивных чар,
Артистка, вечно молодая,
И грустно мне, что я так стар.
В спальне сабли, ружья, седла,
Этажерки, стол, кровать…
Видно, что живет оседло,
Только кто? Прошу понять!..
Все есть в комнате богатой,
Кроме книг, и лишь в углу
«Инвалида» нумер смятый
Кем-то брошен на полу.
В погребке дешевый херес
Вечерком приказчик пьет,
И дешевый херес через
Край стакана на пол льет.
Дремлет парень. С красной хари
Отирая локтем пот,
Носом в «Голосе» клюет
Подпись Нила Адмирари.
В могилу рано. Жажда жизни
Еще, как в юности, сильна,
Хотя ведет меня она
От укоризны к укоризне,
К бесплодным жалобам о том,
Что потерял неосторожно,
Что прежде было так возможно
И оказалось глупым сном.
Смеясь бессильно над судьбою,
Над тем, что дорого для всех,
Блуждает фельдшер хромоногий
В больнице с ранняго утра,
Глядит насупясь, недотрогой,
Как все на свете фельдшера.
Он ставит банки, кровь пускает,
С больными пасмурен и крут,
А к ночи тихо вслух читает
Двум сторожам «Всемирный Труд».
Сознавши смутно немощь века,
Как Диогены поздних лет,
Мы в мире ищем «человека»:
«Где он? — кричим: — кто даст ответ?»
Безумцы! Знайте: в полной силе
Когда бы к нам явился он,
Его б мы тотчас ослепили,
И он бродил бы, как Самсон,
Пока при общем осмеяньи
Наш буйный пир не посетил
Нерон сжег Рим во время оно
И суд истории суров был и жесток.
Но кто б тебе мог высказать упрек,
Когда бы своего несчастнаго «Нерона»
Ты, русский стихотворец, в печке сжег?