Он не ваш, хоть и рос в вашей черствой среде, —
Породнился он с нами в народной беде,
Наше знамя он нес, с нашим возгласом пал,
Умирая, он братьями нас называл.
Много славных разстреляно было тогда.
Всех, кого мы успели, сносили сюда.
И его принесли… Но в предсмертный свой час
Он ни словом, ни стоном не вспомнил о вас.
Хмурыя сосны шумят под окном.
Ветер качает вершины их сонно.
Слышу, как шепчут оне монотонно
Все об одном, об одном:
«В скучном краю родились мы на свет.
В скучном краю счастья нет.
Серым ненастьем измучены мы,
Жизнь наша хуже тюрьмы.
Город жестокий! Город безумный!
Проклятый всеми, никем не любимый!
Иду из страны я родимой
На праздник твой шумный —
С робким приветом и низким поклоном
Нив истощенных,
С ропотом смутным и сдержанным стоном
Всех угнетенных.
Тесныя улицы злы,
Все оне гневом обяты:
В холоде утренней мглы
В город вступают солдаты.
Ищут их взоры толпы,
Лица угрюмы и серы…
Клятву с них взяли попы,
Их повели офицеры.
С кровью по жилам бежит
Марш утомительно-четкий…
В наш стан пришел, украшенный до плеч
Блестящими, как месяц, волосами,
Седой старик и выбрал острый меч
И положил свой посох перед нами,
Смотрел на нас потухшими глазами
И, молча, ждал, когда умолкнет речь —
О красоте тревожных, беглых встреч
С опасными и злобными врагами…
Умолкли мы, и дал он знак рукой, —
И боевую песню мы запели,
Ждем весны в этот год мы без ярких цветов,
Без доверчивых песен волны говорливой.
Будет май, как раздумье страны сиротливой,
На могиле погибших борцов.
Не шелохнет река меж густых тростников,
Лес весенняго ветра поклоном не встретит,
Небесам на улыбку земля не ответит
Благовонным дыханьем лугов.
Отлив! отлив!.. От берега седого,
Где роковой утес над бездною повис,
Куда я с валом шел в порыве гнева злого,—
Как слабое дитя, я был отброшен вниз.
Истерзанный об острые уступы,
Я опускаюсь вновь на сумрачное дно,
И около меня лишь грязный ил, да трупы
Товарищей моих, замученных давно.
С отощавших полей, с пашен Богом забытых,
Где работал наш дед под кнутом,
В город каменный бар белолицых и сытых
Ублажать и кормить мы идем.
Много нас, словно острой осоки в болоте,
Словно звезд в небесах голубых…
Изведем мы себя на фабричной работе:
Нашу долю погубим для них…
Серое небо, тусклое небо опять,
Яснаго солнца за тучами вновь не видать.
Город проснулся; город, волнуясь, шумит.
Всем надоевшая, старая песня звучит.
То же сегодня, что было и будет всегда.
Жизнь в этом городе, точно в болоте вода:
Гибнет все свежее, темныя силы царят.
Голос вещий сердцу говорит,
Голос вещий сердце не обманет:
После ночи бурный день настанет
И грозою небо закипит…
Он еще неведом этот день,
Но из мрака будущаго грозно
Смотрит к нам тоскующая тень
То с враждой, то с мукой многослезной…
В клетке тесной чует волю птица,
Если ветер за окном шумит…
Пусть молчит холодная темница
И, как прежде, часовой стоит, —
В сердце нет ни страха, ни сомненья:
Загорелась жажда битвы в нем.
К нам донесся, как призыв сраженья,
Голос бури — отдаленный гром.
На черный уступ молчаливой и мертвой скалы
Один за другим опускались седые орлы,
Садились на камни и когти острили о них
И громко сзывали товарищей младших своих.
Тяжел, но уверен быль крыльев размеренный взмах,
И гневная сила сверкала в горящих глазах.
И вновь прилетавшаго криком встречали они:
Словно думы огневыя,
Рвутся беглыя зарницы…
Бьются крылья золотыя.
Шумно мчатся колесницы.
Ужас черной ночи ближе:
Алой кровью путь окрашен.
Звезды падают все ниже
Над зубцами мертвых башен.
Грустным звоном колокол разносит весть
И во тьме больной тревогою звучит:
Юных жертв, погибших сил не перечесть, —
Тот в неволю взят: другой в бою убит…
И страна, тоской обятая, молчит.
Только слышно: на дозор идут враги,
Только слышно: глухо колокол гудит,
Да смолкают одинокие шаги.
Мутныя, влажныя тени дрожат
В темных кустах.
Тихо и глухо деревья шумят,—
Мучит их страх…
Черная полночь ползет из кустов,
Скорбно глядит.
Можно ли Богу молиться без слов?
Сердце молчит…
На плечах шинель военная;
Давят мозг шаги тяжелые…
Сторона иноплеменная
Видит лица невеселыя…
Рвется песня залихватская;
Степь внимает ей раздольная…
Пропадай ты, жизнь солдатская,
Даже в песнях подневольная.