На плечах шинель военная;
Давят мозг шаги тяжелые…
Сторона иноплеменная
Видит лица невеселыя…
Рвется песня залихватская;
Степь внимает ей раздольная…
Пропадай ты, жизнь солдатская,
Даже в песнях подневольная.
С отощавших полей, с пашен Богом забытых,
Где работал наш дед под кнутом,
В город каменный бар белолицых и сытых
Ублажать и кормить мы идем.
Много нас, словно острой осоки в болоте,
Словно звезд в небесах голубых…
Изведем мы себя на фабричной работе:
Нашу долю погубим для них…
Но не хватит у бар ни заводов огромных,
Ни больниц, ни тюремных цепей,
Чтоб навек покорить всех забитых и темных,
Обездоленных жизнью людей.
Город песню пел тревожную,
Город жаловался мне
На судьбу свою проклятую
В обездоленной стране
«Слушай, слушай, гость непрошенный!
В мой тоскливый ровный гул
Грозный год порывом судоржным
Смерть и ненависть вдохнул.
Я услышал речи страстныя.
Видел жертвы без конца…
Посмотри на тюрьмы темныя
И на площадь у дворца…
Мне не надо новых подвигов:
Захлебнулся я в крови…
Уходи, пока не видели,
И других останови»…
Город песню пел тревожную…
Он встречал меня враждой,
Как чудовище стоглазое,
Потревоженное мной.
«Птичка! птичка! Из отчизны дальней
Ты летишь. Что можешь мне сказать?»
«По твоей судьбе там все печальней
Плачет мать».
«Птичка! птичка! Под родною крышей
Ты жила. Ты мне несешь привет?»
«Никого там, — шепчет птичка тише, —
Больше нет».
«Ветер! ветер! Из родного края
Что несешь ты мне, скорей открой!»
«Гибнет брат твой в битве, призывая
К мести злой».
«Ветер! ветер! В радостной надежде
Не блеснул ли свет там через тьму?»
«Нет, я видел цепи, как и прежде,
Да тюрьму».
Огарок свечки я зажгла.
В руках забегала игла.
С утра я не смыкала глаз:
Окончить надо мне заказ.
Не плачь, сынок, не плачь, родной! —
Спокойно спи… Господь с тобой!
И мне бы надо отдохнуть:
За долгий день изныла грудь,
Но нужен завтра нам обед:
Хлеб вышел весь, а денег нет.
Ходить с сумой, — я не пойду:
Голодной лучше пропаду.
Так твой отец меня учил,
Когда еще он с нами жил.
Ты не забыл его, сынок?
Вон там, в углу стоял станок.
За ним, бывало, он сидел
И о свободе песни пел.
Пора придет, скажу я все.
Ну, что дрожишь, дитя мое?
Они к нам больше не придут:
Уж над отцем свершился суд.
Не плач, сынок, не плач, родной! —
Я рядом здесь… Господь с тобой!
Сокол! сокол! не смейся теперь надо мной,
Что в тюрьме я свой жребий нашел.
Был я выше, чем ты, в небесах над землей,
Был я выше, чем ты и орел.
Много видел тебе неизвестных светил,
Много тайн заповедных узнал,
И со звездами часто беседы водил,
И до яркаго солнца взлетал.
Родился я, как ты, непокорным и злым.
Были братья мне ветер и гром.
Быстро день проходил и сменялся другим, —
И сгорел я тревожным огнем.
И нежданно я темною ночью в степи,
В роковую грозу вдруг ослаб…
И теперь я посажен, как вор, на цепи,
Как неверный и пойманный раб.
Сокол! сокол! Я здесь не хочу умереть:
Я еще отомщу за позор.
И когда соберешься ты снова лететь
В безпредельный и гордый простор, —
Не забудь передать облакам мой поклон:
Всем скажи, что я цепь разорву,
Что в тюрьме моя жизнь только сумрачный сон,
Только призрачный сон на яву.