Мать Аракс! По твоим берегам
Я блуждаю с печальною думой
И мечту мою вид твой угрюмый,
Переносит к прошедшим векам.
В полный берег стучася с тоскою,
Замутясь твои воды текут,
И с рыданьем, волна за волною,
На чужбину поспешно бегут.
Почему, как ребенок беспечный,
Не резвишься ты, воды струя?
Изнывая от боли сердечной,
Ты печальна, родная, как я…
Для чего свои слезы роняешь
Ты из гордых, прекрасных очей
И стремительно вдаль убегаешь
От унылых, родимых полей?
Лейся тихо, не ведая горя,
Не мути каменистого дна:
Жизнь летит, доберешься до моря,
Унесет твои воды волна.
Пусть гирлянды жасминов душистых
Берега покрывают твои,
И в садах ароматных, тенистых,
Не смолкая поют соловьи.
Пусть найдут в твоих водах прохладу
Ветви ивы в полуденный зной;
Пусть с веселою песнею стадо
Пастухи к тебе гонят толпой.
Негодуя, Аракс поднялася,
Воды пеною стали полны,
И суровая речь полилася,
Словно гром, из ее глубины:
«Дерзкий! Речью своей безрассудной
Ты напомнил мне прежние дни,
Ты нарушил мой сон непробудный,
И раскрылися раны мои…
Где, скажи, ты видал, чтоб супруга,
Когда умер любимый супруг,
Позабывши угасшего друга,
Наряжалась в парчу и жемчу́г?
Перед кем щеголять мне красою,
Восхищенные взоры маня?
Здесь одни ненавидимы мною,
Ненавидят другие меня.
Пусть Кура, как и я же, вдовица,
Проходящего радует взор
И беспечно по камням струится,
Позабывши про плен и позор…
Нет, не будет Кура мне примером:
Как армянка, люблю я армян,
И меня не прельстить изуверам
Из далеких и чуждых мне стран.
Было время — нарядна, игрива,
Как невеста, не зная оков,
Я бежала вперед шаловливо
Вдоль родимых моих берегов;
Так легко моя зыбь волновалась,
И пока не заблещет восход,
Золотая луна отражалась
На прозрачной поверхности вод…
Что ж осталось от прежнего счастья?
Где прибрежные села мои,
Города, где, встречая участье,
Я катила привольно струи?
Арарат каждый день посылает
Мне святую свою благодать
И русло мое влагой питает,
Словно нежная, кроткая мать;
Неужли же святою водою
Ненавистный для сердца и глаз
Перс и турок, склонясь надо мною,
Совершат на коленях намаз?
Мои воды питают неверных,
А сыны мои, жаждой томясь,
Бродят в мире средь мук беспримерных
В непогоду ночную и грязь.
Жизнь их длится в изгнаньи, в печали,
И, где был мой любимый народ,
Изуверы царить теперь стали,
Ненавистных фанатиков сброд.
Не для турок же мне украшаться,
Не затем же рядить берега,
Чтоб могли их красой любоваться
Очи гнойные злого врага!
Нет, покуда в стране чужедальной
Сыновья изнывают от бед —
Я пребуду вдовою печальной
И даю в том священный обет!»
Замолчала Аракс, и, сверкая
Чешуею блестящей змеи,
Понесла она дальше, рыдая,
Беспокойные волны свои.
По берегам твоим заснувшим
Брожу, Аракс, в тоске моей.
Я уношусь к векам минувшим,
Взываю к теням славных дней!..
Но волны бурные несутся,
Не внемля, пенясь и шумя;
О берег с плачем горьким бьются
И мчатся в дальние края…
Поведай мне, Аракс могучий,
По ком рыдаешь ты порой?
Зачем обят тоскою жгучей
Ты даже чудною весной?
И слезы горькие струятся,
Из гордых падают очей,
И волны к морю вдаль стремятся
От грустной родины моей?..
О, не мути же в гневе воды!
Забудь волненье и печаль!
О, вспомни вновь былые годы!..
Зачем спешишь ты к морю вдаль?..
Пусть снова розы украшают
Сады прибрежные твои,
А ночью песней оглашают
Заснувший берег соловьи!
Пусть ивы свежестью отрадной,
Сгибаясь, дышат у воды —
И в жаркий день в струе прохладной
Купают нежные листы.
Пускай пастух с свирелью бродит
По берегам твоим порой,
И стадо мирное приходит
К тебе в жару на водопой!..
Аракс запенил гневно воды
И влагу бурей всколыхал, —
И в шуме диком непогоды
Я голос грозный услыхал:
«Зачем с желаньем безрассудным
Пришел, безумец, ты ко мне, —
Тревожить вновь виденьем чудным
Меня в тяжелом полусне?
В тоске по муже, в тяжком горе,
Ужель вдову, средь грустных слез,
Ты встретишь в праздничном уборе,
Как в годы счастья, годы грез?
И мне, — зачем мне украшаться?
Красою чей мне тешить взгляд?
Мои сыны в плену томятся,
Мои враги везде царят!
Пускай пощады рабски просит
У соблазнителя Кура,
И цепи тяжкие выносит
Моя беспечная сестра:
Но подражать ей не хочу я,
Забыть армян я не могу!..
Пускай зачахну я, тоскуя, —
Но не поддамся я врагу!..
А были дни, — в краю свободном
Я в чудном блеске протекал,
И к морю вдаль в просторе водном
Спокойно шел за валом вал.
В те дни я гордо украшался,
Сверкали, искрились струи…
А утром ранним отражался
В них отблеск пламенной зари.
Но что же сталось с древней славой
Моих роскошных берегов?
Где храм иль замок величавый?
Где блеск старинных городов?..
Лишь Арарат не забывает
О славе скрывшейся моей
И влагой нежно он питает
Мое русло́, как мать — детей…
Но влаги вечной и священной
Достойны ль мертвые поля,
Где турок властвует презренный,
И стонет древняя земля?
Мои сыны, — их нет со мною!
Но сколько их в стране чужой,
В борьбе с гнетущею нуждою,
В борьбе за хлеб насущный свой!
Моих сынов враги изгнали,
Отчизну душит низкий плен,
И в древний край они прислали
Толпы неверных мне взамен!
Для них ли пышными цветами
Теперь украшу берег свой,
И мне ль пред дикими очами
Блистать чарующей красой?!
Пока сыны мои томятся,
Пока для них отчизны нет,
Я буду скорби предаваться, —
И свят да будет мой обет!»
И, белой пеной одеваясь,
В ней скрыл Аракс свою печаль, —
И, точно змейка извиваясь,
Понес он волны к морю вдаль…
Не тот лишь армянин, кто знает наш язык,
Иль чья фамилия кончается на — «ян»,
Кто ест всегда пилав, и долму, и шашлык,
И носит с гордостью армянский свой кафтан;
Кто часто храм святой армянский посещает,
Иль кто привык говеть четыре раза в год,
Кто крестит рот, глаза — в тот миг, когда зевает,
Скоромного постом не кушает, не пьет!
Не тот лишь армянин, кто, встретив иерея,
Спешит сказать ему: «отец, благослови!»
Иль кто привык считать достойным лишь злодея
Не есть крутых яиц на «вечере любви!»
Нет, нация, мой друг, — не есть обряд наружный,
Не тот лишь армянин, в чьих жилах кровь армян,
Кто соблюдет обряд, неважный и ненужный, —
И имя все равно — на «ов» или на «ян»!
Поверь, что все равно — ты студень ешь иль кашу,
Чуху ли носишь ты, пальто, или сюртук, —
Ты этим не спасешь страну родную нашу,
И не спасешь души, — поверь, любезный друг!
Но пусть Армения звездою путеводной
Тебе всегда блестит. Гордись своей страной
И не сгорай к другим любовию бесплодной,
О, пусть в твоей душе — любовь к стране родной!
О, просвещай народ искусством вдохновенным,
Старайся проливать всесильный свет наук,
Но никогда не спорь о до́гмате священном,
В тех спорах пользы нет, — поверь, мой милый друг!
Ты скоро сам поймешь, что пользы нет от спора,
Взгляни в Италию, в Испанию, на юг:
Там гибнут сотни душ от этого раздора,
Тебе ль своим умом решать его, мой друг!?
Горя к родной стране горячею любовью.
Ты жертвуй, жертвуй всем, родной народ любя:
Богатством, дружбою, и славою, и кровью,
Не жди, чтоб твой народ благодарил тебя:
Любовь высокая не требует награды,
Награды ждут себе одни лишь торгаши,
И горе, горе им: подохнут словно гады,
Как псы смердящие, без сердца и души!
Ты армянин, тебе знаком начальник рода?
Где жил, в какой стране издревле наш народ?
И сколько лет у нас была тогда свобода?
И почему судьба теперь нас так гнетет?!
Рассеян наш народ…… и опустела нива;
Величье прежнее вернется ли назад?
Побои, голод, — все снесешь ты терпеливо,
И даже умереть за братьев будешь рад!..
Не чудный, нежный стан, пленительный и гибкий,
А штуцера приклад — прижмешь к своей груди!
Готов ты встретить смерть с спокойною улыбкой,
Когда толпа врагов грозит нам впереди, —
Тогда ты армянин! Почет тебе и слава,
Народу своему отдашься ты вполне, —
Но если лопнешь ты от долмы и пилава,
То этим пользы ты не принесешь стране!
«Скажи мне, госпожа, красавица моя,
Открой, зачем грустишь ты и тоскуешь вечно?
Чего желаешь ты, и в чем твоя забота?
Ты так стройна, лицо сияет красотою;
Ты вся окутана и бархатом, и шелком;
Один твой только взгляд, — и верные служанки
Уже спешат твои желанья все исполнить.
И днем, и в час ночной пленительные звуки
Твой услаждают слух. Роскошные ковры
Разостланы у ног твоих. В твоем покое
Устроен для тебя цветник благоуханный.
Прекрасные плоды твой украшают стол,
А пред тобой стоит кальян великолепный…
О, не завидуй ты и ангелов блаженству!
Твоя роскошная обитель — тот же рай!
Не стала ты женой простого человека, —
Супругой стала ты могучего паши.
Печалиться, грустить — то было б неразумно!»
В гареме старая рабыня говорила
Так госпоже своей, армянке Рипсимэ,
Которую враги свет истины Христовой
Принудили забыть и стать магометанкой.
В ответ не молвила ни слова Рипсимэ
И только в сторону с печалью отвернулась.
Ее лицо дышало грустью. Тихо слезы
Из чудных, нежных глаз красавицы катились…
Она взглянула вверх, на дальний небосклон,
И, горе тяжкое в своей душе скрывая,
Смотрела, как неслись по небу грозно тучи,
В которых молнии заснувшие таились,
Как и в ее душе… И вспомнилось ей детство,
Ее родители, и братья, и родные,
И время чудное, когда жилось ей дома
Так мирно, беззаботно, — и тот день ужасный,
Когда в их дом, — на Пасхе это было, —
Турецкий офицер с кавасами ворвался
И обявил паши безжалостного волю:
Что Рипсимэ должна вступить в его гарем…
Без чувств упала мать, убитая той вестью,
Любимой дочери пришел отец на помощь,
Но вот блеснула сабля, — и, рукой каваса
Сраженный, мертвым пал отец на землю!..
И увлекли ее в гарем… И отреклась
Она от веры христианской, от армян,
И сделалась паши супругою любимой…
Но никогда с тех пор ни смеха, ни улыбки
Не видно было на лице ее. Ни танцы,
Ни игры шумные иль пышные наряды, —
Ее в тоске ничто, ничто не веселило!..
Но гневные слова проклятья злым врагам
С невинных уст ее ни разу не слетели;
И только все она шептала с удивленьем:
«О, что ж меня спасти не явятся армяне?..»
Большой широкий двор… Кругом деревьев своды,
Фруктовый старый сад… Храня отцов завет,
Благословенная землей и небесами —
Живет семья крестьян здесь восемьдесят лет.
С семью женатыми своими сыновьями
Седой старик Тумас с старухою Шушан
Без устали трудясь, друг другу помогая,
Здесь молятся Творцу народов всех и стран.
Читать, писать они еще не научились,
На модных языках беседы не ведут,
Не блещут роскошью и жен их туалеты,
Но зорко бережет красу их бодрый труд.
Угрюмая нужда с протянутой рукою,
С котомкой на спине, не кралась к их двору;
Долг не стучался в дверь их скромного жилища,
Открытую всегда и правде, и добру.
Старик Тумас встречал свой каждый день молитвой,
День каждый провожал молитвою святой;
С семью невестками Шушан весь день трудилась,
На ум ей отдых шел с ночной лишь темнотой.
Чуланы, погреба, амбары и сараи
Всегда у них полны, весь круглый Божий год;
Их мирные поля, их нивы трудовые
По милости Творца тучнели в свой черед…
Говаривал порой Тумас своей старухе:
«Ведь скоро-скоро мне исполнится сто лет!
Не знал я в жизни слез, без них сойти в могилу
Хотелося бы мне, покинув белый свет!..»
В кандалы закован, в мрачном каземате
На сырые плиты брошен дед Тумас, —
В чем вина — не знает; как о благодати,
Молит он о смерти Бога каждый час…
Треплет буйный ветер голову седую,
Жалкие лохмотья — в холод и туман;
Мучит лютый голод нищую больную, —
Без угла, без крова дряхлая Шушан…
Продают семь женщин на Есир-базаре;
Похотливы турки к красоте такой,
Наживется евнух на живом товаре, —
Каждую невестку ждет гарем иной…
Семь орлов голодных над семью телами,
Залитыми кровью, в облаках парят,
Разглядев добычу жадными глазами, —
Сыновья Тумаса непробудно спят…
(из поэмы «Смерть храброго Вардана Мамиконяна»)
И теперь нам молчать? И теперь свою речь
Подавлять, когда враг свой губительный меч
Нам приставил к груди, как бессильным рабам,
Не внимая рыданьям и горьким мольбам?
Что же делать нам, братья? что в горе начать?..
И теперь нам молчать?!
И теперь нам молчать, когда хитрым врагом
Все коварно повержено в рабство кругом?
Он нам права армянами быть не дает
И разрушил Торгома он доблестный род…
Слово, меч и свободу дерзнул он отнять…
И теперь нам молчать?..
И теперь нам молчать, когда меч, свой оплот,
Дал похитить врагам беззащитный народ,
Когда пахаря враг от сохи оторвал?
Из меча и сохи он нам цепи сковал…
Мы в плену, и бесславно должны мы страдать…
И теперь нам молчать?!
И теперь нам молчать, когда правды укор
Враг в себе заглушил, нас обрек на позор?
Изгоняют нас вдаль из армянской страны,
На чужбине, в слезах, мы скитаться должны…
О, куда нам идти? где приюта искать?..
И теперь нам молчать?!
И теперь нам молчать, когда дерзкой рукой,
Унижая, позоря наш край дорогой,
Враг и церковь святую, глумясь, осквернил?
Наших пастырей хищник коварный сменил…
Нет и храмов у нас, где б молитвы свершать…
И теперь нам молчать?!
И теперь нам молчать? Что же скажут в тот час,
Когда камни начнут говорить вместо нас?
Иль не скажут тогда, что армянский народ
Свой тяжелый удел по заслугам несет?
Ведь умели же предки наш край защищать!..
О, доколе молчать?
Пусть немой иль калека бессильный молчит,
Или тот, кто позорным ярмом дорожит!
Но без трепета вступим в решительный бой
Мы с врагом ненавистным за край дорогой,
Чтоб хоть смертью свободу отчизне достать, —
И… навек замолчать!..
Слава Богу, армянская кровь пролилась!
Кровожадной Европы надежда сбылась…
Все забыли, что жив и армянский народ,
Что в груди нашей сердце тоскует и ждет, —
Но, лишь кровью запахло в несчастном краю,
Вдруг вернула Европа нам милость свою!..
Слава Богу, армянская кровь пролилась!
Кровожадной Европы надежда сбылась…
Видеть братскую кровь все отвыкли давно!
То, что вынесли мы, им понять не дано…
Ужас дикой резни им по слухам знаком, —
Пусть же спросят страдальцев безвинных о том,
Пусть армянка, лишившись любимых детей,
Им расскажет о тяжкой утрате своей!
Слава Богу, армянская кровь пролилась!
Кровожадной Европы надежда сбылась…
Ты видал ли, как мучат отца твоего,
Как на плаху ведут, издеваясь, его;
Из обятий родных вырывают детей,
Гибнет жизнь молодая в руках палачей…
Ты видал ли сестры беззащитной позор,
Сладострастных врагов торжествующий взор?..
Слава Богу, армянская кровь пролилась,
Кровожадной Европы надежда сбылась!
Вот священник-старик, убелен сединой,
Тихо вышел к молящимся с чашей святой!..
Вдруг… явились злодеи бездушные вновь…
В чашу новая, теплая брызнула кровь!..
То не сказки далекой, седой старины, —
То печальный удел беззащитной страны!
Слава Богу, армянская кровь пролилась!
Кровожадной Европы надежда сбылась…
Но доколе, о брат мой, ты будешь терпеть?!
Иль с несчастьем своим ты миришься, — ответь!
Иль печальную весть ты б услышать хотел:
«Нет на свете армян, — древний край опустел!»
Уж шесть тысяч детей край утратил родной…
Не вернуть их, — в земле они скрыты сырой.
Вот и кровь пролилась, в дни жестоких потерь…
Что ж, Европа, скажи, — ты довольна теперь?..
— Зачем уста твои давно уж замолчали,
Зачем оставил ты и лиру и кимвал,
Зачем твоя душа исполнена печали,
И благородный дух измучен и устал?
Молю тебя, молю, забудь свои печали
И беззаботно пей гохтанское вино,
И лиру вновь настрой — чтоб струны зазвучали;
Забыть про эту скорбь пора тебе давно!
О расскажи, Баян, как жили наши деды,
И снова пусть звучит твой сладостный напев;
Былые песни пой про славные победы,
Про игры юношей, про страсть армянских дев!
И покачал Баян седою головою,
Очами грустными взглянул кругом старик,
И горестно махнув усталою рукою,
Печальной головой в отчаянии поник.
«О чем, о чем мне петь? Погибшую ль свободу
И цепи, и ярмо я в песнях воспою?
Ужель я буду петь несчастному народу,
Как в рабстве и цепях провел он жизнь свою?!
Над нашей головой проклятье прозвучало,
Слова позорные посыпалися вновь,
На лезвии штыка, и шпаги, и кинжала
Струится и блестит родная наша кровь.
О страшных грабежах должны ль звучать напевы,
Позор родной страны воспеть я должен вам;
В обятиях врагов как гибли наши девы,
Как турок осквернял священный Божий храм?
Ужель я буду петь, как пышную долину,
Как наши чудные, цветущие поля
У нас похитил враг, — и горе армянину! —
Ему не дорога родимая земля!
Ужель я буду петь, как богачи армяне
Душой погружены в корыстные мечты;
Забыв, как терпят гнет их братья — христиане,
Лишь вешают на грудь и звезды, и кресты.
Нет, лучше пусть навек умолкнут лиры звуки,
И замолчит навек восторженный Баян!
Забавою служить для праздной вашей скуки
Я не могу, нет сил! И спит душа армян!..»
Предание
Умолкли прощальные песни снегов;
Раскрылись и окна, и двери домов,
Смеялись долины, смеялись поля
И млела в обятиях солнца земля.
Прекрасен в Армении радостный май,
Прекрасны долины и горы, как рай,
И птиц голосистых торжественный хор
Всегда оглашает воздушный простор.
«Пойдемте, сестрицы, в долину играть!»
Так девушки звали друг друга гулять,
И в платьях цветных побежали толпой
В долину, сияя своей красотой.
На пышном, зеленом долины ковре
Часы провели они в танцах, в игре…
Хлеб, сыр они взяли с собой про запас
И сели обедать в полуденный час.
Меж тем за соседний высокий курган
Засела толпа сладострастных персиян;
Как коршуны, хищники злые, на птиц,
Внезапно напали они на девиц.
Но, давши раз клятвы в любви женихам,
Остались верны они данным словам,
И пали, не дрогнув под сталью мечей,
Долину обрызгавши кровью своей.
Уж солнце садилось за горный хребет,
А девушек дома, в деревне, все нет:
И в страхе безумном за дочек своих
Родители стали разыскивать их.
И видят: в долине лежат их тела,
И каждая травка их кровью была
Обрызгана чистой, и каждый листок,
И каждая ветка и каждый сучок.
И плакали много тогда старики,
И спать улеглись у шумящей реки:
Когда ж они утром раскрыли глаза,
Уже не туманила глаз их слеза:
На каждом ничтожном клочочке земли
Гвоздики, фиалки и розы цвели,
И каждый цветок испускал фимиам,
Как дым от кадил, он летел к небесам.
С тех пор каждый год, как приходит весна
В долину, цветами пестреет она,
И память о прошлом народ бережет,
Долиной цветов ту долину зовет.
(народное предание)
Была весна. Растаяли снега.
В домах раскрылось каждое оконце.
Глядело ласково на землю солнце,
Смеялись все долины и луга.
Весною — рай в Армении счастливой!
Она сходна с эдемом. Соловей
Хвалебный гимн поет среди ветвей,
И жаворонка трель звенит над нивой.
«Сойдем в долину, сестры, поиграть!»
Армянских девушек подруги звали.
В нарядах пестрых, в длинном покрывале
Бегут они приход весны встречать.
И на обед с собой взяв хлеба, сыру,
Они в нарядах яркой пестроты
Рассыпались в долине, как цветы,
Танцуя и готовясь в полдень к пиру.
Толпа развратных персиян на них
Вдруг из засады бросилась, блистая
Оружием. Так коршунов злых стая
Невинных птичек рвет в когтях своих.
Но девы целомудренны и чисты
В Армении! Им свят обет любви.
Оружья не страшась, они в крови
На землю пали в день весны лучистой.
В горах садилось солнце. Дочерей
Домой напрасно матери их ждали;
В волнении, тревоге и печали
На поиски идут они скорей.
В долине там, еще блестя нарядом,
Лежали трупы дев, и был вокруг
Их чистой кровью окроплен весь луг,
Ручей и холм, и каждый кустик рядом.
Рыдали матери. К земле сырой
Припав челом, они уснули в поле…
Не плакали, не тосковали боле
Они, проснувшись утренней порой;
Цвели в долине смерти и печали
Фиалки, розы, пестрые цветы,
И, как кадильницы, холмы, кусты
И травки все кругом благоухали!..
И с той поры весною каждой тут
Растут цветы душистые в долине,
И с этих дней в Армении поныне
«Долиною цветов» ее зовут.
Руки наши связаны, ноги в кандалах…
Голоса Европы слышатся кругом:
— «Что ж вы не восстанете с саблями в руках?
Будьте же за это вечно под ярмом!»
Долгих шесть столетий наша кровь струится,
Падая по каплям с детства до могил,
А Европа вто́рит: — «Род ваш не годится.
И в армянах нету храбрости и сил.»
Жалкие армяне, все у вас отняли…
Почему ж не шли вы край свой защищать?
Иль от нас вы помощь, помощь ожидали,
Разве хлеб голодным нужно подавать?
О, ужель, Европа, ты совсем забыла
Зароастра с саблей — что спешил грозой
Разить твое сердце, но армян лишь сила
Потушила пламя веры роковой…
Помнишь ли, Европа, тот удар ужасный;
Что Ислам готовил для твоих детей?
Но тебя армяне жалкой и несчастной
Не хотели видеть с горестью твоей, —
И боролись храбро за тебя открыто
Целых два столетья, проливая кровь,
Но тобой, Европа, это все забыто…
Чем же отплатила ты за их любовь?
Так же ты не помнишь, как по воле неба
Голодал народ твой средь пустых полей;
Если бы армяне не́ дали им хлеба,
Чтобы дал им порох, груды тел, костей!..
Вспомни же, Европа, про армян забытых,
В звоне острых сабель нету ведь добра, —
Нету так же блага и в крови пролитой,
Или жить по-братски не пришла пора?!
Как учил Спаситель: в мире и свободе,
Разливая всюду животворный свет…
Верны мы ученью были и в невзгоде,
Но армянам воли и доныне нет…
О, зачем мы, братья, с доброю душою
А не палачами созданы судьбой?
Алчная Европа, мощною семьею
Нас тогда сочла бы в жизни мировой.
Я покинул отчизну давно,
И цветком опустелых полей
Мне увянуть навек суждено
Вдалеке от родных и друзей.
Дни бегут… За весною вослед
Наступает и лета пора,
В нашей жизни лишь нового нет:
Что сегодня, то было вчера.
Путь мой труден и мрачен, как ночь.
Я на поприще узком стою.
И никто мне не хочет помочь,
Видя горькую участь мою.
Нет друзей, кто бы мог поддержать
Словом ласковым братской души;
Таковой видно рок мой страдать,
Горько плакать в безвестной глуши.
Ведь не спросит никто — отчего
Злое горе мне сердце сосет;
Эта скорбь не гнетет никого,
Знать, голодного нищий поймет…
Но, идя в неприязненный свет
Полный веры и сил молодых,
Был я счастия солнцем согрет
И не мнил о препятствиях злых…
Опаленному вешней грозой
Васильку не расцвесть уже вновь,
Как и в сердце, разбитом борьбой,
Не воскреснет былая любовь…
Ах! конец бы страданьям скорей,
Не боюсь я минут роковых,
Под землей мне не надо друзей:
Там легко и отрадно без них.
Пусть жилище тесно́, и над ним
Будет камень тяжелый лежать,
Может быть над певцом дорогим
Прилетит соловей порыдать.
Но года за годами пройдут,
Обрастет на могиле плита,
И тогда уж никто не найдет
Мой убогий приют без креста.
Нет, хотел бы воздвигнуть и я
Крепче скал вековых мавзолей,
Ведь, послушная лира моя
Восторгала вас песней своей.
О, ужели же вместе со мной
В Лету кануть и песня должна,
Что когда-то певалась с душой,
Светлой правды и веры полна?..
Отчего ты умолк, не поешь, соловей,
Дивной песней не тешишь меня,
Как бывало ты пел в блеске алых лучей
На рассвете весеннего дня?
Звуки песен твоих пробуждали во мне
Рои грез и волненья души;
Внемля им, думал я о родной стороне,
Где горюет подруга в тиши.
Спой же звонкую песню, мой друг дорогой;
Разгони ты злодейку-печаль,
Чтоб, забывшись на миг, быстрокрылой мечтой
Мог умчаться я в милую даль…
Иль от жгучей тоски разучился ты петь
В этой клетке, суровом плену?
Кто бы крылья мне дал поскорей улететь
В вечный рай, дорогую страну,
Чтоб цветущих лугов вновь увидеть красу.
И бродить средь широких полей;
Слышать песенный строй в ароматном лесу,
Забывая о скорби своей…
Миновала пора; куст пленительных роз
Обронил лепестки и увял…
Дни весны протекли роем радостных грез,
Песни петь ты, дружок, перестал.
Дверцу я отворю тесной клетке твоей,
Дам свободу. Молю, улетай,
В край Армении мчись вихря в поле быстрей,
Ей привет от меня передай.
Нежный шопот травы, звонкий рокот ручья
С лаской встретят родного певца,
Стал не в силах лететь за тобою и я,
Обреченный страдать без конца.
По отчизне тоска сокрушает мой ум,
Мгла и севера холод гнетут,
Дикий ворона крик, ветра буйного шум
Мне забыться на миг не дают…
Ах, зачем я сюда безрассудно попал?
Дайте воздуха родины мне;
Без цветов ароматных, чем жил и дышал,
Я умру на чужой стороне…
Смирив свою печаль, с согбенною спиною,
Султану будем мы безропотно служить
И имя грозное в мольбах произносить, —
Авось он сжалится над бедною страною…
Десятый грош, полученный ценою
Упорного труда, мы отдадим войскам;
Покорны будем мы, подобные рабам —
Авось он сжалится над бедною страною…
Для прихоти своей пускай омоет он
Свой меч в крови детей… Убиты тоскою,
Мы скроем скорбь свою, подавим тяжкий стон —
Авось он сжалится над бедною страною.
Мы отдадим ему сияющих красою
Стыдливых девушек — пусть похоть утолит;
Все рады мы отдать, что наш народ хранит —
Авось он сжалится над бедною страною…
Докажем турку мы, что в нас он не врагов,
А братьев отыскал, что пылкою душою
Всяк защищать его, служить ему готов —
Ведь сжалится же он над бедною страною!
— Молчи! Не обольщай себя пустыми снами,
Несчастный, сотни раз обманутый народ!
Несчетные века пройдут из года в год —
И турок никогда не сжалится над нами!
Забыли вы слова, сложенные веками:
«Стучите — отопрут, просите — дастся вам», —
Упорно следуйте заветным тем словам —
Иль турок никогда не сжалится над вами!
Свободы хочешь ты, я знаю, для народа,
Избавиться от рук жестоких палача —
Но счастие твое, и слава, и свобода, —
Ты знаешь, где они? — На острие меча!..
Ты не любишь меня, — нет сомненья, —
Ненавидишь меня и клянешь
И перу моему в озлобленьи
Постоянно угрозы ты шлешь.
Ты не любишь меня… Мои строки
Ядовиты, как жало змеи;
В них и желчи, и грязи потоки, —
И не любишь ты песни мои!
Ведь с гримасою горечь лекарства
Принимает дитя от врача,
От луны убегает коварство,
Скорпион — от дневного луча…
Твои боги — тельцы золотые —
Все повергнуты мною во прах;
На далекие звезды святые
Указал я тебе в небесах.
Не бывает пророка в отчизне!
Тот, кто правду всегда говорит,
Терпит зло и гонение в жизни
И лохмотьями вечно покрыт.
Ты сказал мне, безумец несчастный,
Когда свергнул я ложных богов:
«Мне не надо свободы напрасной!
Пусть я буду под гнетом оков!»
Совершил ли ты доброе дело?
Что принес ты родимой стране?
Или жизнью гордишься ты смело,
Что провел ты в обжорстве и сне?
Ты не любишь меня… Не за то ли,
Что о долге твержу я всегда?..
Чтоб добиться достойнейшей доли,
Надо много борьбы и труда!
О себе и о детях подумай!
Свою веру, язык сохрани!
Я избавлюсь от мысли угрюмой, —
И меня ты, как хочешь, кляни!
Пронесутся года вереницей,
Уж истлеет мой прах без следа, —
И ваш грех над моею гробницей
Ваши дети оплачут тогда!
Хотел бы видеть я свободным армянина,
Чтоб от души он мог судьбу благословить,
Чтоб был богат, учен, забыл свои кручины, —
Но только б не пришлось мне жертвы приносить!
Чтоб сделались навек свободны все армяне…
Как жизнь тогда для нас была бы хороша!
И чтоб землей своей владели бы крестьяне, —
Но только… пусть с меня не просят ни гроша!
О, как бы я хотел, чтоб стали все армяне
Наукам, грамоте учить детей своих!
Учеными тогда все были бы граждане, —
Но только от листов избавьте подписных!..
О, как бы я хотел, чтоб юноши учились,
Шли в академию, в пределы дальних стран,
Чтобы армянки все в Швейцарию стремились, —
В покое только бы остался мой карман!
Чтоб завелись у нас и университеты,
Имела б много школ родимая земля,
И библиотеки, театры, и газеты, —
Лишь мне бы не пришлось затратить ни рубля!
Чтобы Зейтунец наш (хоть волею Зевеса!)
И бомбы, и шаспо, и штуцер получил…
О, как разбил бы он и курда, и черкеса!..
Лишь только б у меня он денег не просил!
Когда ж Армения (уж это будет чудо!)
Заблещет славою, от бед освободясь, —
Сознайтесь, господа, — ведь было бы не худо,
Когда б в Армении я был глава и князь!..
Ученый, брось свой труд! Теперь уж не до чтения,
Крестьянин, брось волов, соху и борону,
Страдает и скорбит несчастная Армения,
Пора, пора спасать родимую страну.
Родная нам земля средь тяжких мук рожденья,
И новый жизни строй дарует нам она,
Давно мы ждем его, горя от нетерпенья;
Свободна будет вновь родимая страна!
На время позабыв про прежние заботы,
Корыстные мечты оставим наконец,
И вырвем из сердец позорные расчеты,
И прежний рабский страх изгоним из сердец!
Потомки Гайка мы! И все мы христиане,
И к родине любовь живет у нас в крови!
Так пусть сольются все: паписты, лютеране, —
Забудем наш раздор для истинной любви!
Родимая земля средь тяжких мук рожденья,
Прекрасное дитя она рождает нам;
Так облегчим ее в ужасный миг мученья,
И нежное дитя не отдадим врагам!
Новорожденному мы все, стремясь ко благу,
Свои дары несем, пусть каждый армянин
Несет богатство, честь; храбрец — и жизнь и шпагу,
И пусть пришлет кондак святой Эчмиадзин.
Отверзлась матери бесплодная утроба,
Не тщетно Господа молили мы о том!
Коль есть в тебе душа — стремись, борись до гроба,
А если нет — навек останешься рабом!
(Вольный перевод)
Если ты обладаешь несметной казной
И печешься о собственной жизни,
Но не тронут несчастного тяжкой нуждой,
Ты не сын благородной отчизны.
Если мощную силу в груди у себя
Ты хранишь ради славы застольной
И в защиту не идешь угнетенных, любя,
Ты не рыцарь, а раб подневольный.
Если в сердце твоем вдохновения жар,
Но лишен ты высоких стремлений,
И бесцельно рассеял божественный дар —
Ты — ничто! ты не творческий гений.
Если ты одарен прозорливым умом,
Но далек от тревог и волненья,
И не хочешь открыть горькой правды пером,
Ты достоен хулы и забвенья.
Если ж руки твои для труда созданы:
Будь ты плотник, искусный ваятель,
Но не мнишь разорвать цепи рабства страны,
Ты не любящий сын, а предатель.
Красноречие, ум и поэзии жар —
Плод бесценный высокой науки,
Все неси ты с восторгом Армении в дар,
На борьбу против ига и муки.
И тогда мы тебя вознесем, как борца,
Будем именем славным гордиться
И, покуда в груди бьются наши сердца,
Станем все за отчизну молиться.
Там Божий гром гремит на кручах Арарата.
И вот из наших душ исчез позорный страх,
Я не боюсь теперь лихого супостата;
Я на коне сижу с берданкою в руках.
Иди на бой, Султан! Армянскому народу
Хочу страну вернуть, хочу вернуть свободу!
Священной клятвою поклялся я народу
Пожертвовать собой, не отступать в бою,
Безропотно нести и голод, и невзгоду,
За братьев и друзей всю жизнь отдать свою!
Пришел сюда, как раб, но я верну свободу,
Клянусь вернуть страну родимому народу!
Давно противно мне учение Корана,
И не отступим мы пред воинством твоим,
И Муш, и Эрзерум — поля святые Вана —
Турецкой кровью мы зальем и обагрим!
Придя сюда, как раб, я вновь верну свободу,
Клянусь вернуть страну родимому народу!
Твои союзники — черкес и курд надменный,
Но мы рассеем их, низвергнем произвол,
Ведь я держу в руках Гевонда жезл священный,
Его святым жезлом разрушу твой престол!
Султан иди на бой, на бой за край родимый,
Стоит перед тобой твой враг непримиримый!
Армения — не смутная идея,
И родина — не греза красоты.
К родной стране любовью пламенея,
Храни рассудок и забудь мечты.
О, нет еще никто пропеть не смеет
Песнь лебединую стране моей!
Источник сил в себе она лелеет,
Песнь возрожденья носится над ней,
Нет, нет, я знаю, что не умирала
Душа Армении и не умрет!
Еще не все слова она сказала,
Наш гений жив, и он еще блеснет!
Нет мы никем не прокляты навеки,
Я верю, не отверженные мы,
Как это слепо выдумали греки
И с ними близорукие умы.
Мы живы дружбой, силой единенья,
И на защиту нации родной
Мы все, как вместе скованные звенья,
Восстанем неразлучною семьей.
В сердцах армян хранится в тайне строгой
Один священный клад, бодрящий кровь,
Тот клад — надежда, вера в правду, в Бога,
И к родине великая любовь.
Нет, люди просвещенные не станут
Нас убивать, подобно палачам!
Армяне-братья! верьте: дни настанут,
Когда права людей дадут и нам!