Под окошком моим
Ты не пой соловей.
Полети ты в Карин,
Там в слезах армянин.
Он бездомен, гоним
И лишен сыновей.
Полети ты в Карин,
Там в слезах армянин.
Он под гнетом оков.
«Помогите!» кричит,
Полети ты в Карин,
Там в слезах армянин.
«Десять тысяч штыков
Жизнь спасут!» — говорит.
Полети ты в Карин,
Там в слезах армянин.
«Пожалейте меня,
Поздно будет потом».
Полети ты в Карин,
Там в слезах армянин.
Так к Карину, друзья,
Поскорей пойдем,
Полети ты в Карин!
Там в слезах армянин —
Благодарим тебя, великий наш султан,
За то, что разорил ты грустный край армян,
Что гибли тысячи по твоему веленью,
И села мирные ты предал разрушенью!
Хвала и честь тебе, могучий государь,
За то, что свой Коран ты свято чтишь, как встарь,
Над нашей верою глумишься беспощадно
И оскверняешь крест надменно и злорадно!..
Благодарим тебя, великий Падишах,
За то, что мил тебе армян забитых страх,
Что другом ты назвал черкеса, не краснея,
И курда дикого, разбойника-злодея!
В темницах сумрачных хвала тебе гремит, —
Страдальцев скорбный хор тебя благодарит
За то, что их подверг гоненьям ты суровым, —
Им дал принять венец, как мученикам новым!..
О, не забудет, верь, щедрот твоих, султан,
Признательный тебе, покорный край армян, —
И сохранят навек истории скрижали
Все то, что при тебе армяне испытали!!
Хотел бы видеть я свободным армянина,
Чтоб от души он мог судьбу благословить,
Чтоб был богат, учен, забыл свои кручины, —
Но только б не пришлось мне жертвы приносить!
Чтоб сделались навек свободны все армяне…
Как жизнь тогда для нас была бы хороша!
И чтоб землей своей владели бы крестьяне, —
Но только… пусть с меня не просят ни гроша!
О, как бы я хотел, чтоб стали все армяне
Наукам, грамоте учить детей своих!
Учеными тогда все были бы граждане, —
Но только от листов избавьте подписных!..
О, как бы я хотел, чтоб юноши учились,
Шли в академию, в пределы дальних стран,
Чтобы армянки все в Швейцарию стремились, —
В покое только бы остался мой карман!
Чтоб завелись у нас и университеты,
Имела б много школ родимая земля,
И библиотеки, театры, и газеты, —
Лишь мне бы не пришлось затратить ни рубля!
Чтобы Зейтунец наш (хоть волею Зевеса!)
И бомбы, и шаспо, и штуцер получил…
О, как разбил бы он и курда, и черкеса!..
Лишь только б у меня он денег не просил!
Когда ж Армения (уж это будет чудо!)
Заблещет славою, от бед освободясь, —
Сознайтесь, господа, — ведь было бы не худо,
Когда б в Армении я был глава и князь!..
Руки наши связаны, ноги в кандалах…
Голоса Европы слышатся кругом:
— «Что ж вы не восстанете с саблями в руках?
Будьте же за это вечно под ярмом!»
Долгих шесть столетий наша кровь струится,
Падая по каплям с детства до могил,
А Европа вто́рит: — «Род ваш не годится.
И в армянах нету храбрости и сил.»
Жалкие армяне, все у вас отняли…
Почему ж не шли вы край свой защищать?
Иль от нас вы помощь, помощь ожидали,
Разве хлеб голодным нужно подавать?
О, ужель, Европа, ты совсем забыла
Зароастра с саблей — что спешил грозой
Разить твое сердце, но армян лишь сила
Потушила пламя веры роковой…
Помнишь ли, Европа, тот удар ужасный;
Что Ислам готовил для твоих детей?
Но тебя армяне жалкой и несчастной
Не хотели видеть с горестью твоей, —
И боролись храбро за тебя открыто
Целых два столетья, проливая кровь,
Но тобой, Европа, это все забыто…
Чем же отплатила ты за их любовь?
Так же ты не помнишь, как по воле неба
Голодал народ твой средь пустых полей;
Если бы армяне не́ дали им хлеба,
Чтобы дал им порох, груды тел, костей!..
Вспомни же, Европа, про армян забытых,
В звоне острых сабель нету ведь добра, —
Нету так же блага и в крови пролитой,
Или жить по-братски не пришла пора?!
Как учил Спаситель: в мире и свободе,
Разливая всюду животворный свет…
Верны мы ученью были и в невзгоде,
Но армянам воли и доныне нет…
О, зачем мы, братья, с доброю душою
А не палачами созданы судьбой?
Алчная Европа, мощною семьею
Нас тогда сочла бы в жизни мировой.
Ученый, брось свой труд! Теперь уж не до чтения,
Крестьянин, брось волов, соху и борону,
Страдает и скорбит несчастная Армения,
Пора, пора спасать родимую страну.
Родная нам земля средь тяжких мук рожденья,
И новый жизни строй дарует нам она,
Давно мы ждем его, горя от нетерпенья;
Свободна будет вновь родимая страна!
На время позабыв про прежние заботы,
Корыстные мечты оставим наконец,
И вырвем из сердец позорные расчеты,
И прежний рабский страх изгоним из сердец!
Потомки Гайка мы! И все мы христиане,
И к родине любовь живет у нас в крови!
Так пусть сольются все: паписты, лютеране, —
Забудем наш раздор для истинной любви!
Родимая земля средь тяжких мук рожденья,
Прекрасное дитя она рождает нам;
Так облегчим ее в ужасный миг мученья,
И нежное дитя не отдадим врагам!
Новорожденному мы все, стремясь ко благу,
Свои дары несем, пусть каждый армянин
Несет богатство, честь; храбрец — и жизнь и шпагу,
И пусть пришлет кондак святой Эчмиадзин.
Отверзлась матери бесплодная утроба,
Не тщетно Господа молили мы о том!
Коль есть в тебе душа — стремись, борись до гроба,
А если нет — навек останешься рабом!
Армения — не смутная идея,
И родина — не греза красоты.
К родной стране любовью пламенея,
Храни рассудок и забудь мечты.
О, нет еще никто пропеть не смеет
Песнь лебединую стране моей!
Источник сил в себе она лелеет,
Песнь возрожденья носится над ней,
Нет, нет, я знаю, что не умирала
Душа Армении и не умрет!
Еще не все слова она сказала,
Наш гений жив, и он еще блеснет!
Нет мы никем не прокляты навеки,
Я верю, не отверженные мы,
Как это слепо выдумали греки
И с ними близорукие умы.
Мы живы дружбой, силой единенья,
И на защиту нации родной
Мы все, как вместе скованные звенья,
Восстанем неразлучною семьей.
В сердцах армян хранится в тайне строгой
Один священный клад, бодрящий кровь,
Тот клад — надежда, вера в правду, в Бога,
И к родине великая любовь.
Нет, люди просвещенные не станут
Нас убивать, подобно палачам!
Армяне-братья! верьте: дни настанут,
Когда права людей дадут и нам!
Смирив свою печаль, с согбенною спиною,
Султану будем мы безропотно служить
И имя грозное в мольбах произносить, —
Авось он сжалится над бедною страною…
Десятый грош, полученный ценою
Упорного труда, мы отдадим войскам;
Покорны будем мы, подобные рабам —
Авось он сжалится над бедною страною…
Для прихоти своей пускай омоет он
Свой меч в крови детей… Убиты тоскою,
Мы скроем скорбь свою, подавим тяжкий стон —
Авось он сжалится над бедною страною.
Мы отдадим ему сияющих красою
Стыдливых девушек — пусть похоть утолит;
Все рады мы отдать, что наш народ хранит —
Авось он сжалится над бедною страною…
Докажем турку мы, что в нас он не врагов,
А братьев отыскал, что пылкою душою
Всяк защищать его, служить ему готов —
Ведь сжалится же он над бедною страною!
— Молчи! Не обольщай себя пустыми снами,
Несчастный, сотни раз обманутый народ!
Несчетные века пройдут из года в год —
И турок никогда не сжалится над нами!
Забыли вы слова, сложенные веками:
«Стучите — отопрут, просите — дастся вам», —
Упорно следуйте заветным тем словам —
Иль турок никогда не сжалится над вами!
Свободы хочешь ты, я знаю, для народа,
Избавиться от рук жестоких палача —
Но счастие твое, и слава, и свобода, —
Ты знаешь, где они? — На острие меча!..
— Зачем уста твои давно уж замолчали,
Зачем оставил ты и лиру и кимвал,
Зачем твоя душа исполнена печали,
И благородный дух измучен и устал?
Молю тебя, молю, забудь свои печали
И беззаботно пей гохтанское вино,
И лиру вновь настрой — чтоб струны зазвучали;
Забыть про эту скорбь пора тебе давно!
О расскажи, Баян, как жили наши деды,
И снова пусть звучит твой сладостный напев;
Былые песни пой про славные победы,
Про игры юношей, про страсть армянских дев!
И покачал Баян седою головою,
Очами грустными взглянул кругом старик,
И горестно махнув усталою рукою,
Печальной головой в отчаянии поник.
«О чем, о чем мне петь? Погибшую ль свободу
И цепи, и ярмо я в песнях воспою?
Ужель я буду петь несчастному народу,
Как в рабстве и цепях провел он жизнь свою?!
Над нашей головой проклятье прозвучало,
Слова позорные посыпалися вновь,
На лезвии штыка, и шпаги, и кинжала
Струится и блестит родная наша кровь.
О страшных грабежах должны ль звучать напевы,
Позор родной страны воспеть я должен вам;
В обятиях врагов как гибли наши девы,
Как турок осквернял священный Божий храм?
Ужель я буду петь, как пышную долину,
Как наши чудные, цветущие поля
У нас похитил враг, — и горе армянину! —
Ему не дорога родимая земля!
Ужель я буду петь, как богачи армяне
Душой погружены в корыстные мечты;
Забыв, как терпят гнет их братья — христиане,
Лишь вешают на грудь и звезды, и кресты.
Нет, лучше пусть навек умолкнут лиры звуки,
И замолчит навек восторженный Баян!
Забавою служить для праздной вашей скуки
Я не могу, нет сил! И спит душа армян!..»
Не тот лишь армянин, кто знает наш язык,
Иль чья фамилия кончается на — «ян»,
Кто ест всегда пилав, и долму, и шашлык,
И носит с гордостью армянский свой кафтан;
Кто часто храм святой армянский посещает,
Иль кто привык говеть четыре раза в год,
Кто крестит рот, глаза — в тот миг, когда зевает,
Скоромного постом не кушает, не пьет!
Не тот лишь армянин, кто, встретив иерея,
Спешит сказать ему: «отец, благослови!»
Иль кто привык считать достойным лишь злодея
Не есть крутых яиц на «вечере любви!»
Нет, нация, мой друг, — не есть обряд наружный,
Не тот лишь армянин, в чьих жилах кровь армян,
Кто соблюдет обряд, неважный и ненужный, —
И имя все равно — на «ов» или на «ян»!
Поверь, что все равно — ты студень ешь иль кашу,
Чуху ли носишь ты, пальто, или сюртук, —
Ты этим не спасешь страну родную нашу,
И не спасешь души, — поверь, любезный друг!
Но пусть Армения звездою путеводной
Тебе всегда блестит. Гордись своей страной
И не сгорай к другим любовию бесплодной,
О, пусть в твоей душе — любовь к стране родной!
О, просвещай народ искусством вдохновенным,
Старайся проливать всесильный свет наук,
Но никогда не спорь о до́гмате священном,
В тех спорах пользы нет, — поверь, мой милый друг!
Ты скоро сам поймешь, что пользы нет от спора,
Взгляни в Италию, в Испанию, на юг:
Там гибнут сотни душ от этого раздора,
Тебе ль своим умом решать его, мой друг!?
Горя к родной стране горячею любовью.
Ты жертвуй, жертвуй всем, родной народ любя:
Богатством, дружбою, и славою, и кровью,
Не жди, чтоб твой народ благодарил тебя:
Любовь высокая не требует награды,
Награды ждут себе одни лишь торгаши,
И горе, горе им: подохнут словно гады,
Как псы смердящие, без сердца и души!
Ты армянин, тебе знаком начальник рода?
Где жил, в какой стране издревле наш народ?
И сколько лет у нас была тогда свобода?
И почему судьба теперь нас так гнетет?!
Рассеян наш народ…… и опустела нива;
Величье прежнее вернется ли назад?
Побои, голод, — все снесешь ты терпеливо,
И даже умереть за братьев будешь рад!..
Не чудный, нежный стан, пленительный и гибкий,
А штуцера приклад — прижмешь к своей груди!
Готов ты встретить смерть с спокойною улыбкой,
Когда толпа врагов грозит нам впереди, —
Тогда ты армянин! Почет тебе и слава,
Народу своему отдашься ты вполне, —
Но если лопнешь ты от долмы и пилава,
То этим пользы ты не принесешь стране!
«Скажи мне, госпожа, красавица моя,
Открой, зачем грустишь ты и тоскуешь вечно?
Чего желаешь ты, и в чем твоя забота?
Ты так стройна, лицо сияет красотою;
Ты вся окутана и бархатом, и шелком;
Один твой только взгляд, — и верные служанки
Уже спешат твои желанья все исполнить.
И днем, и в час ночной пленительные звуки
Твой услаждают слух. Роскошные ковры
Разостланы у ног твоих. В твоем покое
Устроен для тебя цветник благоуханный.
Прекрасные плоды твой украшают стол,
А пред тобой стоит кальян великолепный…
О, не завидуй ты и ангелов блаженству!
Твоя роскошная обитель — тот же рай!
Не стала ты женой простого человека, —
Супругой стала ты могучего паши.
Печалиться, грустить — то было б неразумно!»
В гареме старая рабыня говорила
Так госпоже своей, армянке Рипсимэ,
Которую враги свет истины Христовой
Принудили забыть и стать магометанкой.
В ответ не молвила ни слова Рипсимэ
И только в сторону с печалью отвернулась.
Ее лицо дышало грустью. Тихо слезы
Из чудных, нежных глаз красавицы катились…
Она взглянула вверх, на дальний небосклон,
И, горе тяжкое в своей душе скрывая,
Смотрела, как неслись по небу грозно тучи,
В которых молнии заснувшие таились,
Как и в ее душе… И вспомнилось ей детство,
Ее родители, и братья, и родные,
И время чудное, когда жилось ей дома
Так мирно, беззаботно, — и тот день ужасный,
Когда в их дом, — на Пасхе это было, —
Турецкий офицер с кавасами ворвался
И обявил паши безжалостного волю:
Что Рипсимэ должна вступить в его гарем…
Без чувств упала мать, убитая той вестью,
Любимой дочери пришел отец на помощь,
Но вот блеснула сабля, — и, рукой каваса
Сраженный, мертвым пал отец на землю!..
И увлекли ее в гарем… И отреклась
Она от веры христианской, от армян,
И сделалась паши супругою любимой…
Но никогда с тех пор ни смеха, ни улыбки
Не видно было на лице ее. Ни танцы,
Ни игры шумные иль пышные наряды, —
Ее в тоске ничто, ничто не веселило!..
Но гневные слова проклятья злым врагам
С невинных уст ее ни разу не слетели;
И только все она шептала с удивленьем:
«О, что ж меня спасти не явятся армяне?..»