«Зачем глупцов ты задеваешь? —
Не раз мне Пушкин говорил.—
Их не сразишь, хоть поражаешь;
В них перевес числа и сил.
Против тебя у них орудья:
На сплетни — злые языки,
На убежденье простолюдья —
У них печатные станки.
Ты только им к восстанью служишь;
Пожалуй, ранишь кой-кого:
Что ж? одного обезоружишь,
А сотня встанет за него».
Совет разумен был. Но к горю,
Не вразумил меня совет;
До старых лет с глупцами спорю,
А переспорить средства нет.
Сединам в бороду, навстречу,
Знать, завсегда и бес в ребро:
Как скоро глупость где подмечу,
Сейчас зачешется перо.
Под бурей дуб растет и крепнет,
Под ветром падает лоза
И где пред солнцем филин слепнет,
Орел глядит во все глаза.
Муж благодушный не встревожен
Его постигшею бедой;
Он бодр, спокоен, непреложен
Пред испытующей судьбой.
В нем сила воли и покорства;
Какой ни жди его конец,
Он воин — в дни единоборства,
В священнодействии — он жрец:
Боец готов своею кровью
Запечатлеть свой честный труд,
Обет души сдержать с любовью;
Жрец — свыше избранный сосуд.
Святую цель себе назнача,
Он к ней идет сквозь строй помех;
Его не сломит неудача,
Не упоит его успех.
1862
(Гомбург. Октябрь)
Кокетничает осень с нами!
Красавица на западе своем
Последней ласкою, последними дарами
Приманивает нас нежнее с каждым днем.
И вот я, волокита старый,
Люблю ухаживать за ней
И жадно допивать, за каплей каплю, чары
Прельстительной волшебницы моей.
Все в ней мне нравится: и пестрота наряда,
И бархат, и парча, и золота струя,
И яхонт, и янтарь, и гроздья винограда,
Которыми она обвешала себя.
И тем дороже мне, чем ближе их утрата,
Еще душистее цветы ее венка,
И в светлом зареве прекрасного заката
Сил угасающих и нега и тоска.
(Басня)
Льстить любят многие; хвалить умеет редкой.
Не в меру похвала опасней брани едкой.
Усердья ложного подать ли образец?
В рассказ мой вслушайтесь: какой-то древний жрец,
К кумиру своему излишне богомольный,
Так уж кадил ему, уж так ему кадил,
Что с ног до головы его он закоптил.
И полно? — Нет! и, тем уроком недовольный,
Так размахнулся раз, в пылу слепой руки,
Что он кадильницей расшиб его в куски.
Фортуны баловни! Кумиры черни зыбкой!
Любимцы срочные забывчивой молвы!
Не стрел вражды крутой, но лести гибкой,
Кадильниц берегитесь вы!..
Русак, поистине сказать,
Не полунощник, не лунатик:
Не любит ночью наш флегматик
На звезды и луну зевать.
И если в лавках музы русской
Луной торгуют наподхват,
То разве взятой напрокат
Луной немецкой иль французской.
Когда ж в каникулы зимы
Горит у нас мороз трескучий,
И месяц в небе из-за тучи,
Наверно, мерзнет, как и мы.
«Теперь-то быть в дороге славно!»
Подхватит тут прямой русак.
Да, черта с два! Как бы не так,
Куда приятно и забавно!
Нет, воля ваша, господа!
Когда мороз дерет по коже,
Мне теплая постель дороже,
Чем ваша прыткая езда.
Все женщины в прабабку Еву —
Хитрят во сне и наяву.
Он говорит: «Хочу в Женеву»,
Она в ответ: «Не жене ву».
То есть, пожалуйста, не суйтесь:
К чему женироваться вам?
Сидите дома, повинуйтесь
Своим дряхлеющим годам.
Вас видеть мне была б отрада,
Но если все в расчет принять,
Быть может, я была бы рада
Вас к черту, ангел мой, прогнать.
И так довольна я судьбою:
Ле мье се ленеми дю бьян.
Боюсь, меня стихов ухою
Замучите вы, как Демьян.
Он плачет, а она… хохочет
И говорит: «Ле гран папа,
Все о Женеве он хлопочет,
А я свое: «Же не ве па».
У вас Нева,
У нас Москва.
У вас Княжнин,
У нас Ильин.
У вас Хвостов,
У нас Шатров.
У вас плутам,
У вас глупцам,
Больным
Дурным стихам
И счету нет.
Боюсь, и здесь
Не лучше смесь:
Здесь вор в звезде,
Монах в
Осел в суде,
Дурак везде.
У вас Совет,
Его здесь нет —
Согласен в том,
Но желтый дом
У нас здесь есть.
В чахотке честь,
А с брюхом лесть —
Как на Неве,
Так и в Москве.
Мужей в рогах,
Девиц в родах,
Мужчин в чепцах,
А баб в портках
Найдешь у вас,
Как и у нас,
Не пяля глаз.
У вас «авось»
России ось
Крути́т, верти́т,
А кучер спит.
<1811>
Нас случай свел; но не слепцом меня
К тебе он влек непобедимой силой:
Поэта друг, сестра и гений милый,
По сердцу ты и мне давно родня.
Так, в памяти сердечной без заката
Мечта о нем горит теперь живей:
Я полюбил в тебе сначала брата,
Брат по сестре еще мне стал милей.
Удел его — блеск славы, вечно льстивой,
Но часто нам сияющий из туч;
И от нее ударит яркий луч
На жребий твой, в беспечности счастливый.
Но для него ты благотворней будь,
Свети ему звездою безмятежной;
И в бурной мгле отрадой, дружбой нежной
Ты услаждай тоскующую грудь.
Сошел на Брайтон мир глубокий,
И, утомившись битвой дня,
Спят люди, нужды и пороки,
И только моря гул широкий
Во тьме доходит до меня.
О чем ты, море, так тоскуешь?
О чем рыданий грудь полна?
Ты с тишиной ночной враждуешь,
Ты рвешься, вопишь, негодуешь,
На ложе мечешься без сна.
Красноречивы и могучи
Земли и неба голоса,
Когда в огнях грохочут тучи
И с бурей, полные созвучий,
Перекликаются леса.
Но все, о море! все ничтожно
Пред жалобой твоей ночной,
Когда смутишься вдруг тревожно
И зарыдаешь так, что можно
Всю душу выплакать с тобой.
Комар твой не комар, а разве клоп вонючий;
Комар — остряк, шалун, и бойкий и летучий,
Воздушная юла, крылатый бес, пострел;
Нет дома, нет палат, куда б он не влетел.
Со всеми и везде он нагло куролесит:
И дразнит, и язвит, и хоть кого так взбесит.
А то, что с нежною любовью создал ты,
Чтоб в чаде вылились отцовские черты,
Сей отпечаток твой и вывеска живая
Есть злая гадина, без крыльев и немая;
Ее разводит вонь, нечистота и тьма.
Сей дряни входа нет в опрятные дома,
А разве в грязную и подлую конуру,
Где производишь ты свою литературу.
Нас случай свел; но не слепцем меня
К тебе он влек непобедимой силой:
Поэта друг, сестра и гений милой,
По сердцу ты и мне давно родня.
Так, в памяти сердечной без заката
Мечта о нем горит теперь живей:
Я полюбил в тебе сначала брата;
Брат по сестре еще мне стал милей.
Удел его: блеск славы вечнольстивой,
Но часто нам сияющий из туч;
И от нея ударит яркий луч
На жребий твой в безпечности счастливой.
Но для него ты благотворней будь:
Свети ему звездою безмятежной,
И в бурной мгле отрадой, дружбой нежной
Ты услаждай тоскующую грудь.
Меня за книгу засадили,
С трудом читается она:
В ней смесь и вымысла, и были,
Плох вымысел, и быль скучна.
Как много в книге опечаток!
Как много непонятных мест!
Сил и охоты недостаток
Читать ее в один присест.
Пред догорающей лампадой
И в ожиданье темноты
Читаю с грустью и досадой
Ее последние листы.
Все это опыт, уверяют,
Терпенья надобно иметь,
И в ободренье обещают,
Что будет продолженье впредь.
Благодарю! С меня довольно!
Так надоел мне первый том,
Что мне зараней думать больно,
Что вновь засяду на втором.
Все челобитчики Сатурну
И все невольно, с каждым днем,
Седому лихоимцу в урну
Мы дани грустные несем.
В его Шемякиной совете
Уж нет повинной головы:
Берет с невесты в юном цвете,
И лепту бедную с вдовы.
Но почему слепой на лица,
Неизбежимый лиходей,
Тебя, среди подруг царица,
Сестра средь юных дочерей!
Скажи мне, почему с любовью,
Твой постоянный доброхот,
Назло подлунному условью
Тебя он свято бережет?
Влюбленным в твой рассвет прекрасный,
Отцам кружила ты умы;
На твой любуясь полдень ясный,
Не образумимся и мы.
Что выехал в Ростов.
Дмитриев
«Такой-то умер». Что ж? Он жил да был и умер.
Да, умер! Вот и все. Всем жребий нам таков.
Из книги бытия один был вырван нумер.
И в книгу внесено, что «выехал в Ростов».
Мы все попутчики в Ростов. Один поране,
Другой так попоздней, но всем ночлег один:
Есть подорожная у каждого в кармане,
И похороны всем — последствие крестин.
А после? Вот вопрос. Как знать, зачем пришли мы?
Зачем уходим мы? На всем лежит покров,
И думают себе земные пилигримы:
А что-то скажет нам загадочный Ростов?
Один француз
Жевал арбуз.
Француз хоть и маркиз французский,
Но жалует вкус русский,
И сладкое глотать он не весьма ленив.
Мужик, вскочивши на осину,
За обе щеки драл рябину,
Иль, попросту сказать, российский чернослив:
Знать, он в любви был несчастлив!
Осел, увидя то, ослины лупит взоры
И лает: «Воры! Воры!»
Но наш француз
С рожденья не был трус;
Мужик же тож не пешка,
И на ослину часть не выпало орешка.
Здесь в притче кроется толикий узл на вкус:
Что госпожа Ослица,
Хоть с лаю надорвись, не будет ввек лисица.
Полюбил я сердцем Леля,
По сердцу пришел Услад!
Был бы стол, была б постеля —
Я доволен и богат.
Пусть боец в кровавом деле
Пожинает лавр мечом;
Розы дышат на постеле,
Виноградник за столом.
Одами поэт Савелий
Всех пленяет кротким сном;
Век трудится для постели
Он за письменным столом.
Бедствий меньше бы терпели,
Если б люди, страстны к злу,
Были верны в ночь постели,
Верны днем, как я, столу.
За столом достигнув цели,
На постель я часто шел,
Завтра, может быть, с постели
Понесут меня на стол.
Мост Вздохов
Здесь нашу песенку невольно
Припомнишь: «По мосту, мосту».
Мостов раскинулось довольно
В длину, и вширь, и в высоту.
Назло ногам, назло коленям,
Куда,, пожалуй, ни иди,
Все лазишь по крутым ступеням,
А мост все видишь впереди.
Иной из них глядит картинно:
Изящность в нем и легкость есть,
Но нелегко в прогулке длинной
Лезть, а спустившись, снова лезть.
Тут на ногах как будто гири,
В суставах чувствуешь свинец,
И каждый мост — мост dеи sospиrи,
И мост одышки, наконец.
1863 или 1864
Все грустно, все грустней, час от часу тяжелей,
Час от часу на жизнь темней ложится мгла,
На жизнь, где нет тебя, на жизнь, где ты доселе
Любимых дум моих святая цель была.
Все повод мне к слезам, все впечатленья полны
Тобой, одной тобой: подятые тоской,
Теснятся ли к груди воспоминаний волны —
Все образ твой, все ты, все ты передо мной,
Ты, неотступно ты! Грядущего ли даль
Откроется глазам пустынею безбрежной —
Ты там уж ждешь меня с тоскою безнадежной;
Пророчески тебя и в будущем мне жаль.
(Басня)
Когда бессмертные пернатых разобрали,
Юпитер взял орла, Венере горлиц дали,
А бдительный петух был Мудрости удел.
Но бдительность его осталась без удачи:
Нашли, что он имел некстати нрав горячий,
Что неуступчив он, криклив и слишком смел.
А пуще на него все жаловались боги,
Что сам он мало спит и спать им не дает.
Минерве от отца указ обявлен строгий,
Что должность петуха сова при ней займет.
Что ж можно заключить из этой были-сказки?
Что мудрецу верней быть мудрым без огласки.
Портрет Ференца Листа (автор: Анри Леман, 1839)
Когда в груди твоей — созвучий
Забьет таинственный родник
И на чело твое из тучи
Снисходит огненный язык;
Когда, исполнясь вдохновенья,
Поэт и выспренний посол!
Теснишь души своей виденья
Ты в гармонический глагол —
Молниеносными перстами
Ты отверзаешь новый мир
И громозвучными волнами
Кипит, как море, твой клавир;
И в этих звуках скоротечных,
На землю брошенных тобой,
Души бессмертной, таинств вечных
Есть отголосок неземной.