Утомленная негою бала,
Дорогая подруга меня
До калитки в саду провожала,
Где мой конь ожидал у плетня.
Несмотря на призыв ритурнели,
Запоздали мы с нею в саду,
И неслышно минуты летели
В очарованном, сладком бреду.
Проходили мы дальней доро́гой,
Проходили доро́гой лесной,
Сердце странною билось тревогой,
Я сжимал ее руку порой…
Поцелуи под свежею сенью
Были звучною рифмой для слов…
И, блестя меж душистой сиренью,
Загорались огни светляков.
Под навесом листвы изумрудной
Было тихо: не дрогнул листок…
Словно грезы таинственно-чудной
Потревожить не смел ветерок.
1886 г.
Мне снился сон. Я был в гробу
И голос мне шептал суровый:
«Ты будешь жив, но в форме новой
Узнаешь горькую судьбу;
В лесу осеннем, ночью мутной,
Ты будешь птицей бесприютной
Дрожать под холодом дождей».
— Я полечу из леса к ней!
«Иль нет! Ты будешь ветхим дубом
И ураган, в порыве грубом,
Тебя сомнет». — Но может быть,
Ее случится мне укрыть!
«Нельзя, ты слишком предан милой:
В равнине голой и унылой
Ты будешь камнем». — Боже мой,
Она прижмет меня ногой!
Тогда, смущен богохуленьем,
Воскликнул дух с ожесточеньем:
«Итак, утрать ее любовь —
Ты человеком будешь вновь!»
Просил я голубя: — «Взлети на небеса
И, землю оглянув, мне отыщи цветок,
С которым вновь ко мне вернулась бы краса!..»
«Нет, это далеко!» ответил голубок.
К орлу взмолился я: — «Взлети чрез дол и лес
И, к солнцу воспарив над высью гордых скал,
Для сердца моего похить огонь с небес!..»
— «Нет, это высоко!» орел мне отвечал.
Я крикнул коршуну: — «Мне сердце разорви,
Расклюй и растерзай! Увы, в нем места нет
Для счастья светлого и благостной любви!..»
— «Нет, поздно уж теперь!» был коршуна ответ.
Я голубя просил: — О, взвейся над полями
И мне добудь любви таинственный цветок,
Что расцветает там, за дальними краями…
Он отвечал: — «Нет, слишком путь далек!»
И я просил орла: — Направь полет чудесный,
К бегущим облакам, что мчатся на восток,
И для меня с высот добудь огонь небесный…
Он отвечал: — «Нет, к небу путь высок!»
Я коршуна просил: — О вырви, умоляю,
Зловещую любовь, что словно лютый зверь
Терзает сердце… Я в борьбе изнемогаю? —
Он отвечал: — «Не поздно ли теперь!..»
1886 г.
Не то, чтобы вполне классически прекрасна
Казалася она, —
Но в пору юности всегда любовь опасна,
Когда цветет весна.
Не то, чтобы она казалася надменной, —
Но страх я испытал,
Когда слова любви, почтительно смиренной,
Ей на ухо шептал.
Не то, чтобы восторг блаженства беспредельный
Звучал в ее речах, —
Но я — я им внимал с любовью неподдельной
И с пламенем в очах.
Не то, чтобы она казалася жестокой, —
Но был я позабыт…
И сердце, после дней печали одинокой,
Все ноет и болит.
1886 г.
Когда задумавшись сижу я у огня,
И взгляд рассеянно скользит поверх страницы,
Виденье странное преследует меня:
Я думаю о том, как умирают птицы?
Мне представляется ряд опустелых гнезд,
Качаемых во мгле порывом урагана,
И лес безлиственный под ризою тумана…
Куда деваются малиновка и дрозд,
Замерзшие зимой? В лесу, с возвратом лета
Никто не находил погибших птиц скелета, —
И та же мысль меня преследует опять:
Где прячутся они затем, что б умирать?..
1894 г.
Порою вечером, куря свою сигару,
Я видел из окна, как шла по тротуару
Та женщина, что все продажною зовут.
А тут же, у ворот найдя себе приют,
Дремала девочка — фиалок продавщица,
Которыми полна блестящая столица.
И что же? Женщина без чести и стыда
Ждала, когда заснет бедняжка, и тогда,
Тогда лишь, подойдя походкой торопливой
К бездомной девочке, заснувшей мирным сном, —
Ей милостыню дать старалася тайком…
Ведь ты простишь ее, о Боже справедливый?
1888 г.
Когда задумавшись сижу я у огня,
И взгляд разсеянно скользит поверх страницы,
Виденье странное преследует меня:
Я думаю о том, как умирают птицы?
Мне представляется ряд опустелых гнезд,
Качаемых во мгле порывом урагана,
И лес безлиственный под ризою тумана…
Куда деваются малиновка и дрозд,
Замерзшие зимой? В лесу, с возвратом лета
Никто не находил погибших птиц скелета,—
И та-же мысль меня преследует опять:
Где прячутся оне затем, что-б умирать?..
Если вижу я чудные розы,
Сердце больно сожмется на миг,
И невольные выступят слезы:
Я, при взгляде на чудные розы,
Вспоминаю возлюбленный лик.
Если вижу звезду золотую, —
Меркнет ясного неба простор
Предо мной — я безумно тоскую,
И, увидев звезду золотую,
Вспоминаю возлюбленный взор.
Если ласточек резвая стая
К берегам отлетает иным, —
Сердце тяжко болит, замирая,
И, увидев, как вьется их стая,
Над изгнаньем я плачу моим.
1886 г.
Если вижу я чудныя розы,
Сердце больно сожмется на миг,
И невольныя выступят слезы:
Я, при взгляде на чудныя розы,
Вспоминаю возлюбленный лик.
Если вижу звезду золотую,—
Меркнет яснаго неба простор
Предо мной—я безумно тоскую,
И, увидев звезду золотую,
Вспоминаю возлюбленный взор.
Если ласточек резвая стая
К берегам отлетает иным,—
Сердце тяжко болит, замирая,
И, увидев, как вьется их стая,
Над изгнаньем я плачу моим.
Терзаясь тоскою разлуки,
Невольно я вижу кругом:
Мои затаенные муки
Нашли себе отклик во всем.
Лилея под гнетом печали
Поникла, головку склоня,
В лесу соловьи замолчали
И звезды жалеют меня.
На сердце — и сладко и больно,
И чары природы сильней
В душе воскрешают невольно
Восторги исчезнувших дней.
Мне чудится в пении птицы
Знакомые звуки речей,
И кажутся звезды — царицы
Мне взором любимых очей…
1894 г.
В уборной на столе лучи косые света
Скользили змейкою по золоту браслета,
По чудным яхонтам, алмазам, жемчугам…
И от сияния всех этих ожерелий,
Камеев дорогих, из золота изделий
Мне больно делалось глазам!
А рядом, на окне, забыта в вазе скромной,
Полускрываяся за драпировкой темной
Высокого окна,
Как будто этот блеск нахальный презирая —
Большая лилия склонилась, увядая,
Задумчиво бледна!
1888 г.
У окна со стеклами цветными,
За которым тополи шумят,
Гугенотка опускает взгляд,
Наклонясь над пяльцами своими.
Близ нее играет на полу
Белый кот упавшими клубками;
Вдруг она, закрыв лицо руками,
Далеко отбросила иглу.
Подавив невольное рыданье,
О паже, томящемся в изгнанье,
Вспомнила красавица, дрожа…
И бледнеет гордая графиня,
На груди которой, как святыня
Скрыт букет католика-пажа.
1894 г.
Ожидая ответа гадалки,
Перед нею стояли оне:
Та — подобие нежной фиалки,
Эта — розы, расцветшей вполне.
И вторая услышала вскоре:
— Будет горькою доля твоя. —
— Но меня он полюбит? — На горе! —
Значит буду счастливою я! —
— Ты любви не узнаешь ответной. —
Прошептала старуха другой.
— Но сама полюблю? — Беззаветно! —
— Значит счастье ношу я с собой. —
1894 г.
Пусть это все не больше, как ошибка —
Но предо мною до сих пор:
Любимых уст прощальная улыбка,
Прощальный взор.
Пусть это все безумие, — я знаю!
Пусть даже мы не встретимся опять —
Страдаю я, но я предпочитаю
Страдать.
Пусть это сон — не надо пробужденья,
Пусть гибну я от этих мук —
Отраднее надежды исцеленья
Мне мой недуг.
1894 г.
С стыдливой лаской своей
Твой образ мелькнул предо мною…
— «На палец невесте моей
Отлейте кольцо золотое!..
Но нет, не дано мне испить
Дыхания сладостных губок…
— «Чтоб мог я кручину залить,
Отлейте серебряный кубок!..
И долго ли буду я путь
Влачить свой пустынный, суровый?..
— «Чтоб мог я навеки уснуть,
Мне гроб сколотите дубовый!..