Просил я голубя: — «Взлети на небеса
И, землю оглянув, мне отыщи цветок,
С которым вновь ко мне вернулась бы краса!..»
«Нет, это далеко!» ответил голубок.
К орлу взмолился я: — «Взлети чрез дол и лес
И, к солнцу воспарив над высью гордых скал,
Для сердца моего похить огонь с небес!..»
— «Нет, это высоко!» орел мне отвечал.
Я крикнул коршуну: — «Мне сердце разорви,
Расклюй и растерзай! Увы, в нем места нет
Для счастья светлого и благостной любви!..»
— «Нет, поздно уж теперь!» был коршуна ответ.
Я голубя просил: — О, взвейся над полями
И мне добудь любви таинственный цветок,
Что расцветает там, за дальними краями…
Он отвечал: — «Нет, слишком путь далек!»
И я просил орла: — Направь полет чудесный,
К бегущим облакам, что мчатся на восток,
И для меня с высот добудь огонь небесный…
Он отвечал: — «Нет, к небу путь высок!»
Я коршуна просил: — О вырви, умоляю,
Зловещую любовь, что словно лютый зверь
Терзает сердце… Я в борьбе изнемогаю? —
Он отвечал: — «Не поздно ли теперь!..»
1886 г.
С стыдливой лаской своей
Твой образ мелькнул предо мною…
— «На палец невесте моей
Отлейте кольцо золотое!..
Но нет, не дано мне испить
Дыхания сладостных губок…
— «Чтоб мог я кручину залить,
Отлейте серебряный кубок!..
И долго ли буду я путь
Влачить свой пустынный, суровый?..
— «Чтоб мог я навеки уснуть,
Мне гроб сколотите дубовый!..
Порою вечером, куря свою сигару,
Я видел из окна, как шла по тротуару
Та женщина, что все продажною зовут.
А тут же, у ворот найдя себе приют,
Дремала девочка — фиалок продавщица,
Которыми полна блестящая столица.
И что же? Женщина без чести и стыда
Ждала, когда заснет бедняжка, и тогда,
Тогда лишь, подойдя походкой торопливой
К бездомной девочке, заснувшей мирным сном, —
Ей милостыню дать старалася тайком…
Ведь ты простишь ее, о Боже справедливый?
1888 г.
В уборной на столе лучи косые света
Скользили змейкою по золоту браслета,
По чудным яхонтам, алмазам, жемчугам…
И от сияния всех этих ожерелий,
Камеев дорогих, из золота изделий
Мне больно делалось глазам!
А рядом, на окне, забыта в вазе скромной,
Полускрываяся за драпировкой темной
Высокого окна,
Как будто этот блеск нахальный презирая —
Большая лилия склонилась, увядая,
Задумчиво бледна!
1888 г.
Когда задумавшись сижу я у огня,
И взгляд разсеянно скользит поверх страницы,
Виденье странное преследует меня:
Я думаю о том, как умирают птицы?
Мне представляется ряд опустелых гнезд,
Качаемых во мгле порывом урагана,
И лес безлиственный под ризою тумана…
Куда деваются малиновка и дрозд,
Замерзшие зимой? В лесу, с возвратом лета
Никто не находил погибших птиц скелета,—
И та-же мысль меня преследует опять:
Где прячутся оне затем, что-б умирать?..
Когда задумавшись сижу я у огня,
И взгляд рассеянно скользит поверх страницы,
Виденье странное преследует меня:
Я думаю о том, как умирают птицы?
Мне представляется ряд опустелых гнезд,
Качаемых во мгле порывом урагана,
И лес безлиственный под ризою тумана…
Куда деваются малиновка и дрозд,
Замерзшие зимой? В лесу, с возвратом лета
Никто не находил погибших птиц скелета, —
И та же мысль меня преследует опять:
Где прячутся они затем, что б умирать?..
1894 г.