Банальный случай — друга предал друг.
То ль бес попутал, то ли позавидовал.
Когда-нибудь сойдет он в Дантов круг.
Предателей там видано-невидано.
У каждого, наверно, есть свой Брут.
Но если даже предавали Господа,
То нас-то и подавно предадут.
Теперь все это делается попросту.
Друзей не выбирают наугад.
Но я живу по-прежнему доверчиво,
И если вправду существует ад,
То к этому уже добавить нечего.
На берегу Тверцы
Безлюдно и печально.
А по траве, замерзшей
Белой вязью,
Зима сообщила нам печатно,
Что скоро к нам пожалует
На праздник.
Все дачники поуезжали в город.
И увезли с собою детский смех.
Разбитому скворечнику за ворот
То дождь летит,
То тихий ранний снег.
Лес полон тишины и желтых листьев.
Покинули природу птичьи стаи.
Колонный зал остался без артистов.
Душа моя без музыки осталась.
Я в «Юности» печатал юных гениев
С седыми мастерами наравне.
Одним судьба ответила забвением.
Другие вознеслись на той волне.
Журнал гордился тиражом и славою.
И трудно пробивался к торжеству.
И власть, что не была в те годы слабою,
Считалась с властью имени его.
Но все забылось и печально минуло.
Журнал иссяк, как в засуху родник.
Виновных нет…
И время тихо вынуло
Его из кипы популярных книг.
За все несправедливости чужие
Несу вину сквозь память и года.
За то, что на одной планете живы
Любовь и боль.
Надежда и беда.
Я виноват, что не промолвил слова,
Которое могло всё изменить:
Вернуть любовь —
Кто в ней разочарован,
Вернуть надежду —
Если нечем жить.
Будь проклято несовершенство мира —
Наш эгоизм и слабый мой язык.
Прошу прощенья у больных и сирых
За то,
Что я
К вине своей привык.
Прекрасна жизнь,
Но слишком коротка,
Как поздно нас порой любовь находит.
Вот к другу моему издалека
Пришла любовь,
А годы на исходе.
И жизни не хватило на неё,
Как солнца — зимам,
Соловьям — черемух.
Что юность возвращается
Враньё!
Не перепрыгнуть пропасть
В два приёма.
А потому
Две жизни на двоих.
И никаких надежд и обещаний.
И всё-таки я радуюсь за них.
Влюбившихся друг в друга
На прощанье.
Дождь барабанит в окна, словно мент.
А ветер, как тупой московский пристав,
Нетерпелив, настырен и неистов,
Шумит, надеясь улучить момент,
Когда восторжествует власть его
И он сорвет иль уничтожит что-то.
О, как же опрометчива Природа,
Одобрив это злое торжество.
Но вот уже светлеет небосвод.
Наверно, скоро стихнет непогода.
И, устыдившись ярости,
Природа
В знак извиненья —
Солнце нам пошлет.
Не замечаем, как уходят годы.
Спохватываемся,
Когда они пройдут.
И все свои ошибки и невзгоды
Выносим мы на запоздалый суд.
И говорим:
«Когда б не то да это,
Иначе жизнь мы прожили б свою…»
Но призывает совесть нас к ответу
В начале жизни, а не на краю.
Живите так, как будто наступает
Тот самый главный,
Самый строгий суд.
Живите, словно дарите на память
Вы жизнь свою тем, что потом придут.
Любовь не только возвышает.
Любовь порой нас разрушает.
Ломает судьбы и сердца…
В своих желаниях прекрасна, Она бывает так опасна,
Как взрыв, как девять грамм свинца.
Она врывается внезапно.
И ты уже не можешь завтра
Не видеть милого лица.
Любовь не только возвышает.
Любовь вершит и всё решает.
А мы уходим в этот плен.
И не мечтаем о свободе.
Пока заря в душе восходит,
Душа не хочет перемен.
Из тех троих, что в Беловежской пуще
Соображали развалить Союз,
Один был много и хитрей, и круче,
Поскольку знал — какой валили груз.
И рухнула великая держава,
И злоба полетела ей вослед,
Как будто не она в узде держала
Непрочный мир молчанием ракет.
И радовались в западных спецслужбах,
Что план их был так быстро претворен.
Исчез Союз…
И развалилась дружба,
И Русь осталась с голым королем.
Особенно тоскливы вечера…
Когда ты в доме у себя как пленница.
Сегодня также пусто как вчера
И завтра вряд ли что-нибудь изменится.
И это одиночество твое
Не временем бы мерить, а бессонницей.
То книги, то вязанье, то шитье,
А жизнь пройдет и ничего не вспомнится.
Но все-таки однажды он придет,
И сбудутся надежды и пророчества.
Твои он губы в темноте найдет
И шепотом прогонит одиночество.
Какое-то таинственное время:
Знать не дано, что ждет нас впереди.
То ли продлится пасмурное бремя
Всех тягостей, что встали на пути.
То ль разрешатся все проблемы века,
И просветлеют судьбы и страна.
…Вчера в лесу вдруг распушилась верба,
Хотя еще не началась весна.
Наверно, это добрый знак Природы,
И потому среди забот и дел
Вновь повторятся радостные годы,
И не обманет наступивший день.
Приходит опыт,
И уходят годы…
Оглядываясь на неровный путь,
Чему-то там я улыбаюсь гордо,
А что-то бы хотел перечеркнуть.Все было в жизни —
Поиски и срывы…
И опыт постоянно мне твердит,
Что дарит мать птенцу
В наследство крылья,
Но небо за него не облетит.Пусть юность и спешит, и ошибается.
Пусть думает
И рвется напролом…
Не принимаю осторожность паинек,
Входящих слепо в мир
С поводырем.
Я живу открыто.
Не хитрю с друзьями.
Для чужой обиды
Не бываю занят.
От чужого горя
В вежливость не прячусь.
С дураком не спорю,
В дураках не значусь.
В скольких бедах выжил.
В скольких дружбах умер.
От льстецов да выжиг
Охраняет юмор.
Против всех напастей
Есть одна защита:
Дом и душу настежь…
Я живу открыто.
В дружбе, в буднях быта
Завистью не болен.
Я живу открыто.
Как мишень на поле.
Поэзия жива своим уставом.
И если к тридцати не генерал,
Хотя тебя и числят комсоставом,
Но ты как будто чей-то чин украл.
Неважно, поздно начал или рано,
Не всё зависит от надежд твоих.
Вон тот мальчишка — в чине капитана,
А этот старец ходит в рядовых.
Пусть ничего исправить ты не вправе,
А может, и не надо исправлять.
Одни идут годами к трудной славе.
Другим всего-то перейти тетрадь.
Когда тебя я обнимаю трепетно,
В душе моей творится волшебство:
Весь мир куда-то исчезает временно.
И ты не скоро возвратишь его.
Я уношу тебя в своё безумие
Где каждый миг и вздох неповторим.
И может быть, молчание Везувия
Ничто перед молчанием твоим.
О, этот взгляд!
О, этот свет немеркнущий!
Молитву из признаний сотворю.
Я навсегда душой
И телом верующий
В твою любовь
И красоту твою.
Нет в тебе ни силы, ни отваги,
Чтоб с врагом схватиться тяжело.
Взгляд во взгляд и правду — наголо.
Как когда-то скрещивали шпаги.
Ты не хочешь так… Или не можешь.
Ты всегда умел молчать хитро.
Если зло вдруг примут за добро
Или правду вдруг объявят ложью, —
Ты смолчишь…
Негодованьем быстрым
Злое слово не сорвется с губ.
И твое молчанье — как испуг,
Громкое, как будто в спину выстрел.
Прости, что жизнь прожита…
И в этот осенний вечер
Взошла твоя красота
Над запоздавшей встречей.
Прости, что не в двадцать лет,
Когда все должно случиться,
Я отыскал твой след
У самой своей границы.
Неистовый наш костер
Высветил наши души.
И пламя свое простер
Над будущим и минувшим.
Прости, что жизнь прожита
Не рядом… Но мне казалось,
Что, может, и жизнь не та…
А та, что еще осталась?
Лесть незаметно разрушает нас,
Когда молчаньем мы её встречаем.
И, перед ней не опуская глаз,
Уже стыда в себе не ощущаем.
Нас незаметно разрушает лесть.
Льстецы нам воздвигают пьедесталы.
И нам туда не терпится залезть,
Как будто вправду мы иными станем.
А старый друг печалится внизу,
Что он друзей не может докричаться,
Не понимая,
Как мы на весу
В пространстве
Умудряемся
Держаться.
С утра бушевало море.
И грохот кругом стоял.
Сошлись в первобытном споре
С грозою девятый вал.
Смотрел я на шторм влюбленно,
Скрывая невольный страх.
Две капли воды соленой
Остались в моих глазах.
А море рвалось, кипело,
Никак не могло остыть.
Как будто земле хотело
Душу свою излить.
Нависло над морем небо.
И споря с ним злей и злей,
Темнело оно от гнева,
Чтоб в радости быть светлей.
На праведный гнев
Наложили запрет,
Чтоб власть оградить
От упреков и бед.
Народу погневаться
Можно в квартире.
В постели, в подъезде
И даже в сортире.
А к власти по-прежнему
Доступа нет.
Но если наш яростный гнев
Невзначай
Прорвется на улицу,
Словно цунами,
То синяя стая
Расправится с нами.
От гнева останется
Боль и печаль.
И улицей стала
Теперь для меня
Из книги
Любая страница моя.