Друг мой, мы зажились. Бывает.
Благодать.
Раз поэтов не убивают,
значит, некого убивать.
Мордеем, друг. Подруги молодеют.
Не горячитесь.
Опробуйте своей моделью
как «анти» превращается в античность.
Заведи мне ладони за плечи,
обойми,
только губы дыхнут об мои,
только море за спинами плещет.Наши спины, как лунные раковины,
что замкнулись за нами сейчас.
Мы заслушаемся, прислонясь.
Мы — как формула жизни двоякая.На ветру мировых клоунад
заслоняем своими плечами
возникающее меж нами —
как ладонями пламя хранят.Если правда, душа в каждой клеточке,
свои форточки отвори.
В моих порах стрижами заплещутся
души пойманные твои! Все становится тайное явным.
Неужели под свистопад,
разомкнувши объятья, завянем —
как раковины не гудят? А пока нажимай, заваруха,
на скорлупы упругие спин!
Это нас погружает друг в друга.Спим.
Бог наполнил Библию
страшными вещами,
варианты гибели
людям возвещая.Это продолжалось
болью безответной, —
беззаветной жалостью
Нового Завета.Зависти реликтовые
после отзовутся
завистью религий,
войн и революций.Вечностью застукана,
тлением оставлена,
вещая преступность
Ленина и Сталина.Новогодние прогулки с СексомПопискивает комарик,
плывёт в Новый год кровать.
Оставив меня кемарить,
пошёл мой Секс погулять.По барам, местам приватным,
по бабам, что станут “экс”.
Пугая экспроприаторов,
пошёл погулять мой Секс.По-гоголевски про нос он,
пел песенку, муча плебс,
с невыветрившимся прононсом,
как будто Григорий Лепс.Перекликаясь саксами,
собой друг друга дразня,
с четвероногими сексами
прогуливаются друзья.На набережной Стикса
фонари принимают душ.
Тень от моего Секса
доходит до Мулен-Руж! Такая страшная сила
меня по миру несла —
сублимированная Россия,
Евангелие от Козла.Рождаясь и подыхая,
качающийся, вознесён,
с тобой на одном дыхании
кончающий стадион.В год Новый — былые выгоды.
За выдохом следует вдох.
Из жизни, увы, нет выхода.
И женщина — только вход.Расстреливающий осекся.
Расстреливаемому — под зад.
Вы видели моего Рекса?
На место, мой Рекс,
назад!
Свисаю с вагонной площадки,
прощайте,
прощай мое лето,
пора мне,
на даче стучат топорами,
мой дом забивают дощатый,
прощайте,
леса мои сбросили кроны,
пусты они и грустны,
как ящик с аккордеона,
а музыку — унесли,
мы — люди,
мы тоже порожни,
уходим мы, так уж положено,
из стен, матерей и из женщин,
и этот порядок извечен,
прощай, моя мама,
у окон
ты станешь прозрачно, как кокон,
наверно, умаялась за день,
присядем,
друзья и враги, бывайте,
гуд бай,
из меня сейчас
со свистом вы выбегайте,
и я ухожу из вас,
о родина, попрощаемся,
буду звезда, ветла,
не плачу, не попрошайка,
спасибо, жизнь, что была,
на стрельбищах
в 10 баллов
я пробовал выбить 100,
спасибо, что ошибался,
но трижды спасибо, что
в прозрачные мои лопатки
входило прозренье, как
в резиновую перчатку
красный мужской кулак,
«Андрей Вознесенский» — будет,
побыть бы не словом, не бульдиком,
еще на щеке твоей душной —
«Андрюшкой»,
спасибо, что в рощах осенних
ты встретилась, что-то спросила
и пса волокла за ошейник,
а он упирался,
спасибо,
я ожил, спасибо за осень,
что ты мне меня объяснила,
хозяйка будила нас в восемь,
а в праздники сипло басила
пластинка блатного пошиба,
спасибо,
но вот ты уходишь, уходишь,
как поезд отходит, уходишь…
из пор моих полых уходишь,
мы врозь друг из друга уходим,
чем нам этот дом неугоден?
Ты рядом и где-то далеко,
почти что у Владивостока,
я знаю, что мы повторимся
в друзья и подругах, в травинках,
нас этот заменит и тот —
«природа боится пустот»,
спасибо за сдутые кроны,
на смену придут миллионы,
за ваши законы — спасибо,
но женщина мчится по склонам,
как огненный лист за вагоном…
Спасите!