Вчера земле доверил я
Твой корень преданной рукою,
И с той поры мечта моя
Следит с участьем за тобою.Словам напутственным внемли,
Дубок, посаженный поэтом:
Приподымайся от земли
Всё выше, выше с каждым летом.И строгой силою ветвей
Гордясь от века и до века,
Храни плоды ты для свиней,
А красоту для человека.
Нам повторяли все в речах картинных:
«Вам суждено бездетность перенесть,
И не видать вам этих лиц невинных,
В которых что-то ангельское есть».
Исполнились всеобщие желанья,
Господь утешил нас на склоне дней —
И вас послал, невинные созданья,
Послушных и играющих детей.
Господь велик! он старость успокоил.
Гуляйте, детки, тешьтесь в добрый час!
И милосердный милость тем удвоил,
Что взрослыми мы не увидим вас.
Кто постигнет улыбку твою
И лазурных очей выраженье,
Тот поймет и молитву мою
И восторженных уст песнопенье.
День смолкает над жаркой землей,
И, нетленной пылая порфирой,
Вот он сам, Аполлон молодой,
Вдаль уходит с колчаном и лирой.
Пусть ты отблеск, пленяющий нас,
Пусть за ним ты несешься мечтою,
Но тебе — наш молитвенный час,
Что слетает к нам в душу с зарею.
Вот сын ее, — он — тайна Иеговы —
Лелеем девы чистыми руками.
У ног ее земля под облаками,
На воздухе нетленные покровы.И, преклонясь, с Варварою готовы
Молиться ей мы на коленях сами
Или, как Сикст, блаженными очами
Встречать того, кто рабства сверг оковы.Как ангелов, младенцев окрыленных,
Узришь и нас, о дева, не смущенных:
Здесь угасает пред тобой тревога.Такой тебе, Рафаэль, вестник бога,
Тебе и нам явил твой сон чудесный
Царицу жен — царицею небесной!
Послушный снимок с идеала,
Как ты воздушен, свеж и мил!
Тебя не кисть живописала,
А солнца луч изобразил.В блаженной роскоши расцвета
Признав забытые черты,
Затрепетала грудь поэта
Под обаяньем красоты.На зов ласкательной святыни
Душой воскреснувшей летя,
Я вижу в образе богини
Давно знакомое дитя.
Друзья, как он хорош за чашею вина!
Как молодой души неопытность видна!
Его шестнадцать лет, его живые взоры,
Ланиты нежные, заносчивые споры,
Порывы дружества, негодованье, гнев —
Всё обещает в нем любимца зорких дев.
Кляните нас: нам дорога свобода,
И буйствует не разум в нас, а кровь,
В нас вопиет всесильная природа,
И прославлять мы будем век любовь.В пример себе певцов весенних ставим:
Какой восторг — так говорить уметь!
Как мы живем, так мы поем и славим,
И так живем, что нам нельзя не петь!
С каждым шагом тяжкие оковы
На руках и на ногах гремят,
С каждым шагом дальше в край суровый —
Не вернешься, бедный брат! На лице спокойствие могилы,
Очи тихи; может быть, ты рад,
Что оставил край, тебе немилый?
Помолися, бедный брат!
Кому венец: богине ль красоты
Иль в зеркале ее изображенью?
Поэт смущен, когда дивишься ты
Богатому его воображенью.Не я, мой друг, а божий мир богат,
В пылинке он лелеет жизнь и множит,
И что один твой выражает взгляд,
Того поэт пересказать не может.
Всю жизнь душа моя алкала,
Всю жизнь, среди пустынь и скал,
Святого храма идеала,
Усталый путник, я искал.И вот за дальними морями
Провижу этот чистый храм,
И окрыленными мечтами
Несусь припасть к твоим стопам.Но замирают звуки лиры
В руках дряхлеющих певца:
Его смущает вид порфиры
И ослепляет блеск венца.Воздвигни ж хоры песнопений,
Младые окрыли мечты,
Царица светлых вдохновений
И королева красоты!
Звезда сияла на востоке,
И из степных далеких стран
Седые понесли пророки
В дань злато, смирну и ливан.Изумлены ее красою,
Волхвы маститые пошли
За путеводною звездою
И пали до лица земли.И предо мной, в степи безвестной,
Взошла звезда твоих щедрот:
Она свой луч в красе небесной
На поздний вечер мой прольет.Но у меня для приношенья
Ни злата, ни ливана нет, —
Лишь с фимиамом песнопенья
Падет к стопам твоим поэт.
Когда-то Ольга душу живу
У греков в вере обрела
И райский кедр, и божью ниву
На север с юга привлекла.И вот прошло тысячелетье —
И над полуночной страной
Склонилось древа жизни ветье
Неувядающей весной.Среди духовного посева,
В веках созревшего опять,
Несет нам Ольга-королева
Красу и божью благодать.Полней семья ее родная,
И снова восхищает взор
И Ольга, царственно благая,
И вестник счастья — Христофор.
Тщетно блуждает мой взор, измеряя твой мрамор начатый,
Тщетно пытливая мысль хочет загадку решить:
Что одевает кора грубо изрубленной массы?
Ясное ль Тита чело, Фавна ль изменчивый лик,
Змей примирителя — жезл, крылья и стан быстроногий,
Или стыдливости дев с тонким перстом на устах?
Gaudes carminibus, carmina possumus
Donare et pretium dicere nioneri.
HoratiusСпасибо, друг, — ты упросил
Меня приняться за работу,
Твой юный голос разбудил
Камену, впавшую в дремоту.Опять стихи мои нашли
То, что годами было скрыто.
Всё лето предо мною шли
Причудник Фауст и Маргарита.И вот прейден гористый путь:
Следи за мной, — но, бога ради,
Ты Мефистофилем не будь
Насчет стареющего дяди.
Мечтам покорствуя отважным,
Несусь душой навстречу к ним,
И вашим ласточкам бумажным
Не меньше рад я, чем живым.Они безмолвны, не мелькают,
Крылом проворным, но оне,
Подобно вам, напоминают
Красой воздушной о весне.
Я не ропщу на трудный путь земной,
Я буйного не слушаю невежды:
Моим ушам понятен звук иной,
И сердцу голос слышится надеждыС тех пор, как Санцио передо мной
Изобразил склоняющую вежды,
И этот лик, и этот взор святой,
Смиренные и легкие одежды, И это лоно матери, и в нем
Младенца с ясным, радостным челом,
С улыбкою к Марии наклоненной.О, как душа стихает вся до дна!
Как много со святого полотна
Ты шлешь, мой бог с пречистою Мадонной!
Как высоки церквей златые главы,
Как царственно дворцы твои сияют!
Со всех сторон глаза мои встречают
И гордый блеск, и памятники славы.Но час твой бил, о город величавый!
Твои граждане руку подымают,
Трещит огонь, и факелы пылают,
И ты стоишь в горячей ризе лавы! О, пусть тебя поносит исступленье:
Ломитесь башни, рушьтеся палаты!
То русский феникс, пламенем объятый, Горит векам… Но близко искупленье;
Уже под клик и общие восторги
Копье побед поднял святый Георгий.
Не воспевай, не славословь
Великокняжеской порфиры, —
Поведай первую любовь
И возвести струнами лиры: Кто сердце девы молодой
Впервые трепетать заставил?
Не ты ли, витязь удалой,
Красавец, царский конник, Павел? Созданий сказочных мечту
Твоя избранница затмила,
Трех поколений красоту
Дочь королевы совместила.Суля чете блаженства дни,
Пред ней уста немеют наши:
Цветов, влюбленных, как они,
Двух в мире не найдется краше.
Летим! Туманною чертою
Земля от глаз моих бежит.
Под непривычною стопою
Вскипая белою грядою,
Стихия чуждая дрожит.Дрожит и сердце, грудь заныла;
Напрасно моря даль светла,
Душа в тот круг уже вступила,
Когда невидимая сила
Ее неволей унесла.Ей будто чудится заране
Тот день, когда без корабля
Помчусь в воздушном океане
И будет исчезать в тумане
За мной родимая земля.
Плавно у ночи с чела
Мягкая падает мгла;
С поля широкого тень
Жмется под ближнюю сень;
Жаждою света горя,
Выйти стыдится заря;
Холодно, ясно, бело,
Дрогнуло птицы крыло…
Солнца еще не видать,
А на душе благодать.
Умолк твой голос навсегда
И сердце жаркое остыло,
Лампаду честного труда
Дыханье смерти погасило.На мир усопшего лица
Кладу последнее лобзанье.
Не изменили до конца
Тебе ни дружба, ни призванье.Изнемогающий больной,
Души ты не утратил силу,
И жизни мутною волной
Ты чистым унесен в могилу.Спи! Вечность правды настает,
Вокруг стихает гул суровый,
И муза строгая кладет
Тебе на гроб венок лавровый.
Тебя любили мы за резвость молодую,
За нежность милых слов…
Друг Митя, ты унес нежданно в жизнь иную
Надежды стариков! Уже слетел недуг, навеян злобным роком,
Твой пышный цвет сорвать;
Дитя, ты нам предстал тогда живым уроком,
Как жить и умирать! Когда, теряясь, все сдерживали слезы
Над мальчиком больным,
Блаженные свои и золотые грезы
Передавал ты им. И перед смертию живой исполнен ласки,
Ты взор обвел кругом
И тихо сам закрыл младенческие глазки,
Уснув последним сном…
Не плачь, моя душа: ведь сердцу не легко
Смотреть, как борешься ты с лютою тоскою!
Утешься, милая: хоть еду далеко,
Но скоро возвращусь нежданною порою
И снова под руку пойду гулять с тобою.В твои глаза с улыбкой погляжу,
Вкруг стана обовью трепещущие руки
И всё, и всё тебе подробно расскажу
Про дни веселия, про дни несносной муки,
Про злую грусть томительной разлуки, Про сны, что снились мне от милой далеко.
Прощай — и, укрепясь смеющейся мечтою,
Не плачь, моя душа: ведь сердцу не легко
Смотреть, как борешься ты с лютою тоскою,
Склонясь на локоток печальной головою!
Друг, о чем ты всё тоскуешь?
Нет улыбки на устах,
Черны кудри в беспорядке,
Очи черные в слезах.— Я тоскую, я горюю,
Ты ж не можешь пособить:
Ты любила, разлюбила
И не в силах полюбить.
Ты, что с неба и вполне
Все страданья укрощаешь
И несчастного вдвойне
Вдвое счастьем наполняешь, —
Ах, к чему вся скорбь и радость!
Истомил меня мой путь!
Мира сладость,
Низойди в больную грудь!
Но на что твоей матери лампа ночная?
Нет, не мучай меня, не терзай ты до слез!
Ведь и солнце в дому, и луна молодая…
Нет, не мучай меня, не терзай ты до слез!
Мила мне ночь, когда в неверной тьме
Ты на руке моей в восторге таешь,
Устами ищешь уст и нежно так ко мне
Горячей щечкой припадаешь! И я, рукой коснувшись как-нибудь
Твоих грудей, их сладостно взволную;
Но днем ты ищешь скрыть, упав ко мне на грудь,
Пожар лица от поцелуя —И мне милее день…
Вот груди — жаркий пух, вот взоры — звезды ночи,
Здесь цитры звон и сладостный шербет.
О юноша, прекрасный Аллы цвет,
Иди ко мне лобзать живые очи
И грудь отогревать под ризой тихой ночи!
Хоругвь священную подъяв своей десной,
Иду — и тронулась за мной толпа живая,
И потянулись все по просеке лесной,
И я блажен и горд, святыню воспевая.Пою — и помыслам неведом детский страх:
Пускай на пенье мне ответят воем звери, —
С святыней над челом и песнью на устах,
С трудом, но я дойду до вожделенной двери.
Он ест, — а ты цветешь напрасной красотою,
Во мглу тяжелых туч сокрылася любовь,
И радость над твоей прелестной головою
Роскошною звездой не загорится вновь.И жертва зависти, и жертва кривотолка,
За прелесть детскую погибнуть ты должна;
Так бьется, крылышки раскинув, перепелка,
Раздавлена ногой жующего вола.
Две незабудки, два сапфира —
Ее очей приветный взгляд,
И тайны горнего эфира
В живой лазури их сквозят.
Ее кудрей руно златое
В таком свету, какой один,
Изображая неземное,
Сводил на землю Перуджин.
Не поноси Замоскворечья,
Еще ты мало с ним знаком.
Не наноси ему увечья
Своим зловредным языком.
Какая горькая обида:
Я завтра еду. Боже мой!
Как будто к области Аида
Темнеет путь передо мной.Как, после нежного похмелья
От струй пафосского вина,
Уединенная мне келья
Теперь покажется душна! Но, верен сладостной тревоге,
В степи безбрежной и в лесу,
По рвам, по каменной дороге
Твой образ чистый понесу.И сохраню в душе глубоко
Двойную прелесть красоты:
И это мыслящее око,
И эти детские черты.
Прости! Разверстая могила
Тебя отдаст родной земле;
Скажи: что смерть изобразила
На этом вдумчивом челе? Ужель, добра поклонник страстный,
Ты буйству века уступил
И обозвал мечтой напрасной,
Чему всю жизнь не изменил? Ужель сказал: «За вами поле,
Вы правы, тщетен наш союз!
Я ухожу, — нет в мире боле
Ни светлых дум, ни вещих муз».Нет! покидая жизнь земную,
Ты вспять стопы не обращал
И тихо лепту трудовую
Трем старшим музам завещал.
Если жить суждено и на свет не родиться нельзя,
Как завидна, о странник почивший, твоя мне стезя! —
Отдаваяся мысли широкой, доступной всему,
Ты успел оглядеть, полюбить голубую тюрьму.Постигая, что мир только право живущим хорош,
Ты восторгов опасных старался обуздывать ложь;
И у южного моря, за вечной оградою скал,
Ты местечко на отдых в цветущем саду отыскал.