Иван Безземельный воскликнул: «Жена!
Я еду! Прощай, дорогая!
Я призван к высокому делу, и ждет
Меня уж охота иная.
Тебе я оставлю охотничий рог;
Чтоб скукою ты не томилась,
Труби иногда; обращаться с трубой
Ты дома давно научилась.
Я также оставлю собаку тебе,
Для за́мка она — страж примерный;
Меня ж охранит мой немецкий народ,
С душой его пудельно-верной.
Он мне предложил императорский трон, —
Любовью ко мне он пылает;
Он образ мой носит в груди у себя,
И трубки он им украшает.
Вы, милые немцы, великий народ,
Простак и талантливый вместе;
Что порох придумали некогда вы,
Вас зная, не веришь по чести.
Я буду для вас не владыкой — отцом,
И счастье народ мой узнает…
Как будто бы матерью Гракхов был я —
Так это меня восхищает!
Не разумом вовсе, а чувством одним
Народом хочу управлять я…
Хитрить не умею я, как дипломат,
И чужды мне все их понятья.
Охотник я, выросший в диком лесу
И близкий по нраву к природе.
Гоняться за всякою дичью люблю,
Болтать не умею по моде;
Печатью не стану морочить людей
И все прокламации кину…
Народ мой, — скажу я: — питайся треской,
Когда есть нельзя лососину.
Когда ж в императоры я не гожусь,
Паршивца возьми ты любого;
В Тироле могу без тебя я прожить,
Могу приютиться там снова.
Однако, жена, будь здорова, прощай!
Мне мешкать мой долг запрещает;
Мой тесть уж давно почтальона прислал.
И он с лошадьми ожидает.
Подай же дорожную шапку мою
С шнурком черно-желто-пунцовым,
Увидишь ты скоро в короне меня
Под кесарским древним покровом.
Увидишь меня скоро в пурпуре ты,
В порфире — знак царского сана.
Ее император Оттон получил
В подарок еще от султана.
Под мантией будет далма́тика,
На ней из больших изумрудов
Процессия сказочных разных зверей,
И тигров, и львов, и верблюдов.
С груди же спускается епитрахиль
С орлами по желтому фону…
Такая одежда мне будет к лицу,
Когда помещусь я на троне.
Прощай! Может статься, потомство меня
Почтит и в пример всем укажет…
А впрочем, кто знает, оно обо мне,
Пожалуй, ни слова не скажет».