Все чешется. Смешно подумать —
блохи,
Ничтожества, которых мы кладем
Под ноготь и без сожаленья давим,
Напакостить способны человеку.
Прервали сон. Всего лишь семь
утра.
Что делать в эту пору? Кушать —
рано,
Пить тоже, да и не с кем. Взять
перо.
И вдохновенью вольному пре-
даться?
И то пожалуй. Сочиню-ка я
«Посланье к ней», иль нет, «По-
сланье к другу».
Сто двадцать строчек. Экое перо!
Писать не хочет, видимо, боится
Цензуры Николая. Ну, вперед!
На деспота напишем эпиграмму.
А может, написать в стихах роман?
Иль повесть в прозе? Муза, помоги...
Антре. Кто это? Natalие? Так рано?
Ах, Пушкин, что за вид?
Обычный вид.
Не стану ж ночью я сидеть во
фраке.
И, наконец, я как-никак, твой
муж.
Пора привыкнуть.
Пушкин, надоело.
Ах, матушка, мне и того тошней.
Я ведь в долгах, как ты в шелку.
Не знаю,
Как выкручусь. А ты хотя бы ноль
Вниманья оказала мужу.
Куда там! Все балы да машкерады,
Все пляшешь, а вокруг кавалер-
гарды —
Собачьей свадьбы неприглядный
вид,
И этот Дантес, черт его подрал!
Мне скучно, Пушкин.
Мне еще скучней.
Подумать только, что когда-нибудь
Писака-драматург к столу прися-
дет
И драму накропает обо мне.
И о тебе. Заставит говорить
Ужасными, корявыми стихами.
Я все стерпел бы — и твою из-
мену,
Но этого злодейства не стерпеть!