Не март девический сиял моей заре:
Ее огни зажглись в суровом ноябре.Не бледный халкидон — заветный камень мой,
Но гиацинт-огонь мне дан в удел земной.Ноябрь, твое чело венчает яркий снег…
Две тайны двух цветов заплетены в мой век, Два верных спутника мне жизнью суждены:
Холодный снег, сиянье белизны, -И алый гиацинт, — его огонь и кровь.
Приемлю жребий мой: победность и любовь.
Если ты не любишь снег,
Если в снеге нет огня, —
Ты не любишь и меня,
Если ты не любишь снег.Если ты не то, что я, —
Не увидим мы Лицо,
Не сомкнет Он нас в кольцо,
Если ты не то, что я.Если я не то, что ты, —
В пар взлечу я без следа,
Как шумливая вода,
Если я не то, что ты.Если мы не будем в Нем,
Вместе, свитые в одно,
В цепь одну, звено в звено,
Если мы не будем в Нем, —Значит, рано, не дано,
Значит, нам — не суждено,
Просияв Его огнем,
На земле воскреснуть в Нем…
Иль дует от оконницы?
Я кутаюсь, я зябну у огня…
Ломоты да бессонницы
Измучили, ослабили меня.Гляжу на уголь тлеющий,
На жалобный, на пепельный налёт,
И в памяти слабеющей
Всё прошлое, вся жизнь моя встаёт.Грехи да заблуждения…
Но буду ли их ныне вспоминать?
Великого учения
Премудрую постиг я благодать.Погибель и несчастие —
Лишь в суетной покорности страстям.
Явил Господь бесстрастие,
Бесстрастие Он заповедал нам.Любовь, — но не любовную,
Греховную, рождённую в огне,
А чистую, бескровную —
Духовную — Он посылает мне.Изменникам — прощение,
Друзьям моим и недругам — привет…
О, вечное смирение!
О, сладостный, о, радостный завет! Всё плоть моя послушнее…
Распаяно последнее звено.
Чем сердце равнодушнее —
Тем Господу угоднее оно.Гляжу в очаг, на тление…
От тления лишь дух освобожден.
Какое умиление!
В нечестии весь мир, — а я спасён!
РопшинуО нет. Не в падающий час закатный,
Когда, бледнея, стынут цветы дня,
Я жду прозрений силы благодатной… Восток — в сияньи крови и огня:
Горело, рдело алое кадило,
Предвестный ветер веял на меня, И я глядел, как медленно всходило,
Багряной винностью окроплено,
Жестокое и жалкое светило.Во славе, в пышности своей, оно,
Державное Величество природы,
Средь голубых пустынь — всегда одно; Влекутся соблазненные народы
И каждому завидуют лучу.
Безумные! Во власти — нет свободы, Я солнечной пустыни не хочу, —
В ней рабье одиночество таится, —
А ты — свою посмей зажечь свечу, Посмей роптать, но в ропоте молиться,
Огонь земной свечи хранить, нести,
И, покоряя, — вольно покориться.Умей быть верным верному пути,
Умей склоняться у святых подножий,
Свободно жизнь свободную пройтиИ слушать… И услышать голос Божий.
Мне повстречался дьяволенок,
Худой и щуплый — как комар.
Он телом был совсем ребенок,
Лицом же дик: остер и стар. Шел дождь… Дрожит, темнеет тело,
Намокла всклоченная шерсть…
И я подумал: эко дело!
Ведь тоже мерзнет. Тоже персть. Твердят: любовь, любовь! Не знаю.
Не слышно что-то. Не видал.
Вот жалость… Жалость понимаю.
И дьяволенка я поймал. Пойдем, детеныш! Хочешь греться?
Не бойся, шерстку не ерошь.
Что тут на улице тереться?
Дам детке сахару… Пойдешь? А он вдруг эдак сочно, зычно,
Мужским, ласкающим баском
(Признаться — даже неприлично
И жутко было это в нем) — Пророкотал: "Что сахар? Глупо.
Я, сладкий, сахару не ем.
Давай телятинки да супа…
Уж я пойду к тебе — совсем". Он разозлил меня бахвальством…
А я хотел еще помочь!
Да ну тебя с твоим нахальством!
И не спеша пошел я прочь. Но он заморщился и тонко
Захрюкал… Смотрит, как больной…
Опять мне жаль… И дьяволенка
Тащу, трудясь, к себе домой. Смотрю при лампе: дохлый, гадкий,
Не то дитя, не то старик.
И все твердит: "Я сладкий, сладкий…"
Оставил я его. Привык. И даже как-то с дьяволенком
Совсем сжился я наконец.
Он в полдень прыгает козленком,
Под вечер — темен, как мертвец. То ходит гоголем-мужчиной,
То вьется бабой вкруг меня,
А если дождик — пахнет псиной
И шерстку лижет у огня. Я прежде всем себя тревожил:
Хотел того, мечтал о том…
А с ним мой дом… не то, что ожил,
Но затянулся, как пушком. Безрадостно-благополучно,
И нежно-сонно, и темно…
Мне с дьяволенком сладко-скучно…
Дитя, старик, — не все ль равно? Такой смешной он, мягкий, хлипкий,
Как разлагающийся гриб.
Такой он цепкий, сладкий, липкий,
Все липнул, липнул — и прилип. И оба стали мы — едины.
Уж я не с ним — я в нем, я в нем!
Я сам в ненастье пахну псиной
И шерсть лижу перед огнем…