Говорить не буду о смерти,
и без слов всё вокруг — о смерти.
Кто хочет и не хочет — верьте,
что живы мёртвые.Не от мертвых — отступаю,
так надо — я отступаю,
так надо — я мосты взрываю,
за мостами — не мёртвые… Перекрутились, дымясь, нити,
оборвались, кровавясь, нити,
за мостами остались — взгляните!
Живые — мертвее мёртвых.
Люблю — хрусталь бесценный и старинный,
Обычаи невозвратимых дней,
Благоприятны старые картины
И старое вино душе моей.
Всегда, всегда любила я седины,
И, наконец, пришла моя пора:
Не устояло сердце робкой Зины
Перед цветами Вейнберга Петра!
Ничто не сбывается.
А я верю.
Везде разрушение,
А я надеюсь.
Все обманывают,
А я люблю.
Кругом несчастие,
Но радость будет.
Близкая радость,
Нездешняя — здесь.
Страшно оттого, что не живётся — спится.
И всё двоится, все четверится.
В прошлом грехов так неистово много,
Что и оглянуться страшно на Бога.
Да и когда замолить мне грехи мои?
Ведь я на последнем склоне круга…
А самое страшное, невыносимое, —
Это что никто не любит друг друга…
Пусть загорается денница,
В душе погибшей — смерти мгла.
Душа, как раненая птица,
Рвалась взлететь — но не могла.И клонит долу грех великий,
И тяжесть мне не по плечам.
И кто-то жадный, темноликий,
Ко мне приходит по ночам.И вот — за кровь плачу я кровью.
Друзья! Вы мне не помогли
В тот час, когда спасти любовью
Вы сердце слабое могли.О, я вины не налагаю:
Я в ваши верую пути,
Но гаснет дух… И ныне — знаю —
Мне с вами вместе не идти.
В моей душе, на миг опустошённой,
На миг встают безгласные виденья.
Качают головами сонно, сонно,
И пропадают робкие виденья.Во тьме идёт неслышно дождь упрямый,
Безмолвный мимо пролетает ветер.
Задев крылами, сотрясает рамы
И вдаль летит без звука чёрный ветер.Что холодит меня во мне так странно?
Я, слушая, не слышу бьенья сердца.
Как будто льда обломок острогранный
В меня вложили тайно вместо сердца.Я сплю, успенью моему покорный,
Но чаю воскресенья вечной правды.
Неси мою одежду, ветер чёрный,
Туда, наверх, к престолу нашей Правды!
… Не рассветает, не рассветает…
На брюхе плоском она ползёт.
И всё длиннеет, всё распухает…
Не рассветает! Не рассветет.
Нет отреченья в отреченьи,
От вечных дум исхода нет.
Ты видишь свет и мрак в смешеньи.
В тебе раздельны мрак и свет.И за полями, за горами,
Где меркнет жизнь и след людской,
Ты узришь жадными очами,
Что кинул здесь в семье родной.В пустыне нет уединенья,
Повсюду жизнь, повсюду Бог.
Лишь сердцу, сердцу нет смиренья, —
От жизни в жизни — нет дорог.
Рождество, праздник детский, белый,
Когда счастливы самые несчастные…
Господи! Наша ли душа хотела,
Чтобы запылали зори красные?
Ты взыщешь, Господи, но с нас ли, с нас ли?
Звезда Вифлеемская за дымами алыми…
И мы не знаем, где Царские ясли,
Но все же идём ногами усталыми.
Мир на земле, в человеках благоволенье…
Боже, прими нашу мольбу несмелую:
Дай земле Твоей умиренье,
Дай побеждающей одежду белую…
Красная лампа горит на столе,
А вокруг, везде — стены тьмы.
Я не хочу жить на земле,
Если нельзя уйти из тюрьмы.Красная лампа на круглом столе.
Никто не хочет тьму пройти.
А если весь мир лежит во зле —
То надо мир спасти.Красная лампа на круглом столе…
Сердце твердит: не то! не то!
Сердце горит — и гаснет во мгле:
Навстречу ему нейдет никто.
Радостно люблю я тварное,
святой любовью, в Боге.
По любви — восходит тварное
наверх, как по светлой дороге.Темноту, слепоту — любовию
вкруг тварного я разрушу.
Тварному дает любовь моя
бессмертную душу.
Не хочу, ничего не хочу,
Принимаю все так, как есть.
Изменять ничего не хочу.
Я дышу, я живу, я молчу.Принимаю и то, чему быть.
Принимаю болезнь и смерть.
Да исполнится все, чему быть!
Не хочу ни ломать, ни творить.И к чему оно все — Бог весть!
Но да будет все так, как есть.
Нерушимы земля и твердь.
Неизменны и жизнь, и смерть.
Кричу — и крик звериный…
Суди меня Господь!
Меж зубьями машины
Моя скрежещет плоть.Своё — стерплю в гордыне…
Но — все? Но если все?
Терпеть, что все в машине?
В зубчатом колесе?
Слова — как пена,
Невозвратимы и ничтожны.
Слова — измена,
Когда молитвы невозможны.Пусть длится дленье.
Не я безмолвие нарушу.
Но исцеленье
Сойдет ли в замкнутую душу? Я знаю, надо
Сейчас молчанью покориться.
Но в том отрада,
Что дление не вечно длится.
Сны странные порой нисходят на меня.
И снилось мне: наверх, туда, к вечерним теням,
На склоне серого и ветреного дня,
Мы шли с тобой вдвоем, по каменным ступеням.С неласковой для нас небесной высоты
Такой неласковою веяло прохладой;
И апельсинные невинные цветы
Благоухали там, за низкою оградой.Я что-то важное и злое говорил…
Улыбку помню я, испуганно-немую…
И было ясно мне: тебя я не любил,
Тебя, недавнюю, случайную, чужую… Но стало больно, странно сердцу моему,
И мысль внезапная мне душу осветила:
О, нелюбимая, не знаю почему,
Но жду твоей любви! Хочу, чтоб ты любила!
Пусть проходят дни и годы,
Вечно та же сердцем я!
Жадно рвусь под Ваши своды,
И со мной — мои друзья.
Но… живу я наизнанку,
Как подняться спозаранку?
Разболится голова…
Мы приедем на Фонтанку
В среду, в среду, ровно в
2.
Остов разложившейся собаки
Ходит вкруг летящего ядра.
Долго ли терпеть мне эти знаки?
Кончится ли подлая игра? Всё противно в них: соединенье,
И согласный, соразмерный ход,
И собаки тлеющей крученье,
И ядра бессмысленный полет.Если б мог собачий труп остаться,
Яркопламенным столбом сгореть!
Если б одному ядру умчаться,
Одному свободно умереть! Но в мирах надзвездных нет событий,
Всё летит, летит безвольный ком.
И крепки вневременные нити:
Песий труп вертится за ядром.
Кто видел Утреннюю, Белую
Средь расцветающих небес, —
Тот не забудет тайну смелую,
Обетование чудес.Душа, душа, не бойся холода!
То холод утра, — близость дня.
Но утро живо, утро молодо,
И в нем — дыхание огня.Душа моя, душа свободная!
Ты чище пролитой воды,
Ты — твердь зеленая, восходная,
Для светлой Утренней Звезды.
Есть такое трудное,
Такое стыдное.
Почти невозможное —
Такое трудное: Это — поднять ресницы
И взглянуть в лицо матери,
У которой убили сына.
Но не надо говорить об этом.
Просили мы тогда, чтоб помолчали
Поэты о войне, —
Чтоб пережить хоть первые печали
Могли мы в тишине.Куда тебе! Набросились зверями:
Война! Войне! Войны!
И крик, и клич, и хлопанье дверями…
Не стало тишины.А после, вдруг, — таков у них обычай, —
Военный жар исчез.
Изнемогли они от всяких кличей,
От собственных словес.И, юное безвременно состарев,
Текут, бегут назад,
Чтобы запеть, в тумане прежних марев,
На прежний лад.
О тёплый, о розово-белый,
О горький миндальный цветок!
Зачем ты мой дух онемелый
Проклятой надеждой ожёг? Надежда клятая — упорна,
Свиваются нити в клубок…
О белые, хрупкие зерна,
О жадный миндальный цветок! Изъеденный дымом и гарью,
Задавленный тем, что люблю, —
Ползу я дрожащею тварью,
Тянусь я к нему — к миндалю.Качаясь, огни побежали,
Качаясь, свиваясь в клубок…
О кали, цианистый кали,
О белый, проклятый цветок!
О, почему Тебя любить
Мне суждено неодолимо?
Ты снишься мне иль, может быть,
Проходишь где-то близко, мимо, И шаг Твой дымный я ловлю,
Слежу глухие приближенья…
Я холод риз Твоих люблю,
Но трепещу прикосновенья. Теряет бледные листы
Мой сад, Тобой завороженный…
В моем саду проходишь Ты, —
И я тоскую, как влюбленный. Яви же грозное лицо!
Пусть разорвется дым покрова!
Хочу, боюсь — и жду я зова…
Войди ко мне. Сомкни кольцо.
У меня длинное, длинное чёрное платье,
я сижу низко, лицом к камину.
В камине, в одном углу, чёрные дрова,
меж ними чуть бродит вялое пламя.
Позади, за окном, сумерки,
весенние, снежные, розово-синие.
С края небес подымается большая луна,
её первый взор холодит мои волосы.
Звонит колокол, тонкий, бедный, редкий.
Спор идёт неслышно в моём сердце:
Спорит тишина — с сомненьями,
Любовь — с равнодушием.
Никто меня не поймет —
и не должен никто понять.
Мне душу страдание жжет,
И радость мешает страдать.Тяжелые слезы свечей
и шелест чуть слышных слов…
В сияньи лампадных лучей
поникшие стебли цветов, рассвет несветлого дня, -
все — тайны последней залог…
И, тайну мою храня,
один я иду за порог.Со мною меч — мой оплот,
я крепко держу рукоять…
Никто меня не поймет —
и не должен никто понять.
Всё прах и тлен, всё гниль и грех,
Позор — любовь, безумство — смех,
Повсюду мрак, повсюду смрад,
И проклят мир, и проклят брат.Хочу оков, хочу цепей…
Идите прочь с моих путей!
К Нему — мой вздох, к Нему — мой стон,
В затвор иду — в затворе Он!
(Надпись на конверте)Сегодня заря встаёт из-за туч.
Пологом туч от меня она спрятана.
Не свет и не мгла… И тёмен сургуч,
Которым «Любовь» моя запечатана.И хочется мне печати сломать…
Но воля моя смирением связана.
Пусть вечно закрытой лежит тетрадь,
Пусть будет Любовь моя — недосказана.
Всё «Я» моё, как маятник, качается,
и длинен, длинен размах.
Качается, скользит, перемежается —
то надежда — то страх.От знания, незнания, мерцания
умирает моя плоть.
Безумного качания страдание
ты ль осудишь, Господь? Прерви его, и зыбкое мучение
останови! останови!
Но только не на ужасе падения,
а на взлёте — на Любви!
Хотим мы созидать — и разрушать.
Всё сызнова начнём, сначала.
Ужели погибать и воскресать
Душа упрямая устала? Всё сызнова начнём; остановись,
Жужжащая уныло прялка,
Нить, перетлевшая давно, — порвись!
Мне в прошлом ничего не жалко.А если не порвёшься — рассечём.
Мой гнев, удар мой, непорочен.
Разделим наше бытие мечом:
Клинок мерцающий отточен…
Я ненавижу здешнее «пока»:
С концами всё, и радости, и горе.
Ведь как бы ни была длинна река —
Она кончается, впадая в море.Противны мне равно земля, и твердь,
И добродетель, и бесчеловечность;
Одну тебя я принимаю, Смерть:
В тебе единой не пока — но вечность.
Если гаснет свет — я ничего не вижу.
Если человек зверь — я его ненавижу.
Если человек хуже зверя — я его убиваю.
Если кончена моя Россия — я умираю.
Поверьте, нет, меня не соблазнит
Печалей прежних путь давно пройденный.
Увы! душа покорная хранит
Их горький след, ничем не истребленный.Года идут, но сердце вечно то же.
Ничто для нас не возвратится вновь,
И ныне мне всех радостей дороже
Моя неразделенная любовь.Ни счастья в ней, ни страха, ни стыда.
Куда ведёт она меня — не знаю…
И лишь в одном душа моя тверда:
Я изменяюсь, — но не изменяю.
Своей рукою Вседержитель
К спасенью хочет привести.
И уготована обитель,
И предназначены пути.Всё решено от Духа Свята,
Он держит всех судеб ключи,
Он всех спасет. Не трогай брата,
Не убеждай… Оставь. Молчи.Но если всем своя дорога,
И есть завет: не прекословь, —
Зачем же нам, по воле Бога,
Дана — бездейственно — Любовь?
Тяжки иные тропы…
Жизнь ударяет хлеско…
Чьи-то глаза из толпы
взглянули так жестко.Кто ты, усталый, злой,
Путник печальный?
Друг ли далекий мой?
Враг ли мой дальний? В общий мы замкнуты круг
Боли, тоски и заботы…
Верю я, все ж ты мне друг,
Хоть и не знаю, кто ты…
Скоро изменятся жизни цветы,
я отойду ото всех, кто мил,
буду иные искать ответы,
если здешние отлюбил.И не будет падений в бездны:
просто сойду со ступень крыльца,
просто совьется свиток звёздный,
если дочитан — до конца.
Камень тела давит дух,
Крылья белые, шелестящие,
Думы легкие и творящие…
Давит камень тела — дух.Камень тела душит плоть,
Радость детскую, с тайной свитую,
Ласку быструю и открытую…
Душит камень тела — плоть.Камню к камню нет путей.
Мы в одной земле — погребенные,
И собой в себе — разделенные…
Нам друг к другу нет путей.