Брест в сорок первом.
Ночь в разгаре лета.
На сцене — самодеятельный хор.
Потом: «Джульетта, о моя Джульетта!» —
Вздымает руки молодой майор.Да, репетиции сегодня затянулись,
Но не беда: ведь завтра выходной.
Спешат домой вдоль сладко спящих улиц
Майор Ромео с девочкой-женой.Она и впрямь похожа на Джульетту
И, как Джульетта, страстно влюблена… Брест в сорок первом.
Ночь в разгаре лета.
Стиснуты зубы плотно, сведены брови круто.
Жёсток упрямый волос над невесёлым лбом.
Весь ты какой-то новый, сумрачный, неуютный,
Словно большой, добротный, но необжитый дом.
Прячешь глаза в ресницы, пристальный взгляд заметив.
С ласковою усмешкой думаю я не раз:
«Кто же тебя полюбит, кто же в тебя вселится,
Кто же огонь засветит в окнах широких глаз?»
Люди дрожат от стужи
Северной злой весной,
А мне показались лужи
Небом на мостовой.
Я расплескала небо,
Волны бегут гурьбой.
Если ты здесь не был,
Мы побываем с тобой.
Мы побываем всюду:
Кто уцелел в огне,
Я, признаться, сберечь не сумела шинели —
На пальто перешили служивую мне.
Было трудное время… К тому же хотели
Мы скорее забыть о войне.Я пальто из шинели давно износила,
Подарила я дочке с пилотки звезду.
Но коль сердце моё тебе нужно, Россия,
Ты возьми его, как в сорок первом году!
В соседнем кинотеатре последняя лампа тухнет,
А в доме у нас зажёгся в одном из окошек свет, —
Стараясь шагать бесшумно, на коммунальную кухню,
В прозу кастрюль и тарелок, вступил молодой поэт.Ещё не имеет парень отдельного кабинета,
Ещё и стола для работы себе он не приобрёл.
Но если сказать по правде — парню плевать на это:
Шаткий кухонный столик заменит письменный стол.Громко поёт холодильник. Бойко щёлкает счётчик.
Кран подпевает басом. Сердце в груди поёт.
Как хорошо на кухне сидеть над стихами ночью,
Если живёшь на свете всего двадцать первый год! Восемь кухонных метров — кто говорит, что тесно?
В голом парке коченеют клёны.
Дребезжат трамваи на кругу.
Вот уже и номер телефона
Твоего я вспомнить не могу… До чего же неуютно, пусто.
Всё покрыто серой пеленой.
И становится немножко грустно,
Что ничто не вечно под луной…
Ко мне в окоп сквозь минные разрывы
Незваной гостьей забрела любовь.
Не знала я, что можно стать счастливой
У дымных сталинградских берегов.Мои неповторимые рассветы!
Крутой разгон мальчишеских дорог!
… Опять горит обветренное лето,
Опять осколки падают у ног.По-сталинградски падают осколки,
А я одна, наедине с судьбой.
Порою Вислу называю Волгой,
Но никого не спутаю с тобой!
Сколько силы в обыденном слове «милый»!
Как звучало оно на войне!..
Не красавцев война нас любить научила —
Угловатых суровых парней.
Тех, которые, мало заботясь о славе,
Были первыми в каждом бою.
Знали мы — тот, кто друга в беде не оставит,
Тот любовь не растопчет свою.
Ночью было за двадцать,
А к полудню сугробы осели.
Я люблю этот месяц —
Полузимний и полувесенний,
Схватку солнца и льда,
Пересвист птичих раций.
Пусть спешат холода
По ночам
За капель отыграться.
Лютовали сегодня опять,
Худенькой нескладной недотрогой
Я пришла в окопные края,
И была застенчивой и строгой
Полковая молодость моя.На дорогах родины осенней
Нас с тобой связали навсегда
Судорожные петли окружений,
Отданные с кровью города.Если ж я солгу тебе по-женски,
Грубо и беспомощно солгу,
Лишь напомни зарево Смоленска,
Лишь напомни ночи на снегу.
Я любила твой смех, твой голос.
Я за душу твою боролась.
А душа-то была чужою,
А душа-то была со ржою.
Но твердила любовь: «Так что же?
Эту ржавчину уничтожу».
Были бури. И были штили.
Ах, какие пожары были!
Только вот ведь какое дело —
В том огне я одна горела.
Я раздвинула шторы — ночь закончилась, как оказалось.
До чего ж ты легка, от бессонной работы усталость!
Как сегодня светло на душе и в квартире!
Не беда, что в итоге останется строчки четыре.
Может, нет ничего бескорыстней, чем это —
Над стихами всю ночь просидеть до рассвета,
Хоть никто не неволит работать ночами,
Хоть никто не стоит, торопя, за плечами,
Хоть в итоге останется строчки четыре…
Пожалуй, не так уже часто
Друзья нас в беде предают.
Но вот испытание счастьем —
Сложней получается тут.Ты болен — примчатся в больницу,
Притащат домашний супец.
Но стоит тебе отличиться —
Всем дружеским чувствам конец.И станут поглядывать косо,
Завидовать и обсуждать.
Вот если останешься «с носом» —
Вернут свою дружбу опять…
Двое рядом притихли в ночи,
Друг от друга бессонницу пряча.
Одиночество молча кричит,
Мир дрожит от безмолвного плача.
Мир дрожит от невидимых слез,
Эту горькую соль не осушишь.
Слышу SOS, исступленное SOS —
Одинокие мечутся души.
И чем дольше на свете живем,
Тем мы к истине ближе жестокой:
Контур леса выступает резче.
Вечереет. Начало свежеть.
Запевает девушка-разведчик,
Чтобы не темнело в блиндаже.Милый! Может, песня виновата
В том, что я сегодня не усну?
Словно в песне, мне приказ — на запад,
А тебе — «в другую сторону».За траншеей — вечер деревенский.
Звёзды и ракеты над рекой…
Я грущу сегодня очень женской,
Очень несолдатскою тоской.
Вы останетесь в памяти — эти спокойные сосны,
И ночная Пахра, и дымок над далёким плотом.
Вы останетесь в сердце, мои подмосковные вёсны,
Что б с тобой ни случилось, что со мной ни случится потом.
Может, встретишь ты женщину лучше, умнее и краше,
Может, сердце моё позабудет об этой любви.
Но, как сосны, — корнями с отчизной мы спаяны нашей:
Покачни нас, попробуй! Сердца от неё оторви!
Я — горожанка.
Я росла, не зная
Как тонет в реках
Медленный закат.
Росистой ночью,
Свежей ночью мая
Не выбегала я в цветущий сад.Я не бродила
По туристским тропам
Над морем
В ослепительном краю:
Уклончивость — она не для солдата:
Коль «нет» — так «нет», а если «да» — то «да».
Ведёт меня и ныне, как когда-то,
Единственная — красная — звезда.
И что бы в жизни ни случилось, что бы —
Осуждены солдатские сердца
Дружить до гроба, и любить до гроба,
И ненавидеть тоже до конца.
Всё замело дремучими снегами.
Снега, снега — куда ни бросишь взгляд…
Давно ль скрипели вы под сапогами
Чужих солдат? Порой не верится, что это было,
А не привиделось в тяжёлом сне…
Лишь у обочин братские могилы
Напоминают о войне.Снега, снега… Проходят тучи низко,
И кажется — одна из них вот-вот
Гранитного коснётся обелиска
И хлопьями на землю упадёт.
На твоей Прибалтикой туманы,
Снежный ветер над моей Москвой.
Не дотянешься до губ желанных,
Не растреплешь волосы рукой.
С головою зарываюсь в книги,
Под глазами черные круги…
На вечерних тротуарах Риги
Слышу одинокие шаги.
Я зиму нашу нравную люблю —
Метель, что закружилась во хмелю,
Люблю крутой мороз огневощекий.
Не здесь ли
Русского характера истоки? -
И щедрость,
и беспечность,
и пороки…
Метель, как ты кружися во хмелю!
Неужель тобою позабыто
То, о чём забыть я не могу?
Тонут, тонут конские копыта
В мокром неслежавшемся снегу.
Мы с тобою — первый раз в разведке,
Нам с тобой — по восемнадцать лет.
Пуля сбила хлопья снега с ветки,
В тёмном воздухе оставив след.Вновь снежинки надо мною кружат,
Тихо оседая на висках.
Ставшая большой любовью, дружба
«Великий» —
Поэт называет поэта,
Но поздно приходит
Признание это.
Великий не слышит,
Поскольку не дышит,
А если б услышал,
Ответил бы:
— Тише!
Могильная нас разделяет ограда,
Закрутила меня, завертела Москва,
Отступила лесов и озер синева,
И опять, и опять я живу на бегу,
И с друзьями опять посидеть не могу.
И опять это страшное слово «потом»…
Я и вправду до слез сожалею о том,
Что сама обрываю за ниткою нить,
То теряю, чего невозможно купить…
Бывает так, что ждешь стихи годами —
Их торопить поэту не дано…
Но хлынут вдруг, как ливень долгожданный,
Когда вокруг от засухи черно.Стихи придут, как щедрый ливень лета,
Вновь оживут цветы и деревца.
Но снова засуха, вновь страх поэта,
Что никогда не будет ей конца…
Пусть больно, пусть очень больно —
И все же круши, кроши:
Стучит молоток отбойный
В запутанных шахтах души.Стучит он и днем и ночью —
Хватает тревог и бед.
Проверка идет на прочность,
Конца той проверке нет.И что же здесь скажешь, кроме
Того, что твержу весь век? —
Надежней всего в изломе
Обязан быть человек…
С ветхой крыши заброшенного сарая
Прямо к звёздам мальчишка взлетает в «ракете»…
Хорошо, что теперь в космонавтов играют,
А в войну не играют соседские дети.Хорошо, что землянки зовут погребами,
Что не зарево в небе — заря,
И что девушки ходят теперь за грибами
В партизанские лагеря.Хорошо… Но немые кричат обелиски.
Не сочтёшь, не упомнишь солдатских могил.
Поклонись же по-русски им — низко-низко,
Тем, кто сердцем тебя заслонил.
Курит сутки подряд и не спит человек,
На запавших висках — ночью выпавший снег.
Человек независим, здоров и любим —
Почему он не спит? Что за тучи над ним?
Человек оскорблён… Разве это — беда?
Просто нервы искрят, как в грозу провода.
Зажигает он спичку за спичкой подряд,
Пожимая плечами, ему говорят:
— Разве это беда? Ты назад оглянись:
Не такое с тобою случалось за жизнь!
Пусть много дружб хороших в жизни было —
А для меня всех ближе та братва,
Что даже полк уже считала тылом
И презирала выскочки-слова.
Нет, это ложь, что если грянут пушки,
То музы, испугавшись, замолчат.
Но не к лицу мужчинам побрякушки —
Модерным ритмом не купить солдат.
Их ловкой рифмой не возьмёшь за сердце:
Что им до виртуозной чепухи?
Я из себя несчастную не строю —
Есть дело, есть любовь и есть друзья.
Что из того, что быт мой неустроен?
Нам неромантиками быть нельзя.
Быт неустроен? Ну и слава богу:
Не это ль — вечной юности залог.
Мы молоды, покуда нас в дорогу
Ещё зовёт походный ветерок,
Покуда снятся поезда ночами,
Покуда скучным кажется покой.
— Рысью марш! — рванулись с места кони.
Вот летит карьером наш отряд.
«Ну, а всё же юность не догонишь!» —
Звонко мне подковы говорят. Всех обходит школьница-девчонка,
Ветер треплет озорную прядь.
Мне подковы повторяют звонко:
«Всё напрасно — юность не догнать!» Не догнать? В седло врастаю крепче,
Хлыст и шпоры мокрому коню.
И кричу в степной бескрайний вечер:
«Догоню! Ей-богу, догоню!»
Во все века,
Всегда, везде и всюду
Он повторяется,
Жестокий сон, —
Необъяснимый поцелуй Иуды
И тех проклятых сребреников звон.
Сие понять —
Напрасная задача.
Гадает человечество опять:
Стираются лица и даты,
Но все ж до последнего дня
Мне помнить о тех, что когда-то
Хоть чем-то согрели меня.
Согрели своей плащ-палаткой,
Иль тихим шутливым словцом,
Иль чаем на столике шатком,
Иль попросту добрым лицом.
Кто-то плачет, кто-то злобно стонет,
Кто-то очень-очень мало жил…
На мои замерзшие ладони голову товарищ положил.
Так спокойны пыльные ресницы,
А вокруг нерусские поля…
Спи, земляк, и пусть тебе приснится
Город наш и девушка твоя.
Может быть в землянке после боя
На колени теплые ее
Прилегло кудрявой головою
В слепом неистовстве металла,
Под артналетами, в бою
Себя бессмертной я считала
И в смерть не верила свою.А вот теперь — какая жалость! —
В спокойных буднях бытия
Во мне вдруг что-то надломалось,
Бессмертье потеряла я… О, вера юности в бессмертье —
Надежды мудрое вино!..
Друзья, до самой смерти верьте,
Что умереть вам не дано!