Три женщины, грязныя, пьяныя,
Обнявшись, идут и шатаются.
Дрожат колокольни туманныя,
Кресты у церквей наклоняются.
Заслышавши речи безсвязныя,
На хриплыя песни похожия,
Смеются извозчики праздные,
Сторонятся грубо прохожие.
Идут оне, грязныя, пьяныя,
Поют свои песни, ругаются…
И горестно церкви туманныя
Пред ними крестами склоняются.
Сини все проталины
Под ногой весны.
Солнцем мы ужалены,
Ветром мы пьяны!
С воздухом вливается
В нас апрельский хмель…
Скоро ль закачается
Девичья постель!
Чу! поет над водами
Вешних мошек рой.
Время — хороводами
Виться под горой.
Песнями и плясками
Время — ночь вспугнуть…
Ах, когда ж под ласками
Побледнеет грудь!
Словно в церкви статуя,
Мы зимой весь день.
Скоро, лиловатая,
Зацветет сирень,
Скоро куст шиповника
Будет весь в цветах…
Ах! когда ж любовника
Встречу я впотьмах!
Кэнгуру бежали быстро,
Я еще быстрей.
Кэнгуру был очень жирен,
А я его сел.
Пусть руками пламя машет,
Сучьям затрещать пора.
Скоро черные запляшут
Вкруг костра.
Много женщин крепкотелых,
Мне одна мила.
И пьяней, чем водка белых,
Нет вина!
Ай-ай-ай! крепче нет вина!
Будем мы лежать на брюхе
До утра всю ночь.
От костра все злые духи
Уйдут прочь!
Ай-ай-ай! уйдут духи прочь!
Я тебе посвятил умиленныя песни,
Вечерний час!
Эта тихая радость воскресни, воскресни
Еще хоть раз!
Разливается сумрак, — голубоватый, —
Меж стен домов.
Дали синия неба миром обяты,
Без звезд, без слов…
Электричество вспыхнуло, — полны и ясны,
Луны дрожат.
Трамваев огни, там зеленый, здесь красный,
Потянулись в ряд.
Предвесеннею свежестью дышится вольно,
Стерлись года,
И кажется сердцу, невольно, безбольно:
Все — как тогда!
Я снова в толпе, молодой, одинокий…
И, как во сне,
Идет меж прохожих мой призрак далекий
Навстречу мне…
(Античные ритмы.)
Сокрылась давно Селена,
Сокрылись Плеяды. Ночи
Средина. Часы проходят.
А я все одна на ложе.
Ты кудри свои, Дика, укрась, милыя мне, венками,
И ломкий анис ты заплети сладостными руками.
В цветах ты грядешь; вместе с тобой—благостныя Хариты.
Но чужды богам—те, кто придут, розами не увиты.
Геспер, приводишь ты все, разметала что светлая Эос,
Агнцев ведешь, ведешь коз, но от матери дочерь уводишь.
Рыбарю Пелагону, отец Мениск водрузил здесь
Вершу и весло, горькаго память житья.
<1914>
— Мой товарищ! мой товарищ!
Милой я узнал обман.
Я в Гренаде стану мавром,
Буду резать христиан,
— У меня три дочки дома,
И одна милей другой.
Выбирай любую розу
Иль подругой, иль женой.
— Не хочу я жить с подругой,
Дом с женою мне не мил,
Так как я ласкать не буду
Ту, которую любил.
— Вы бледны, моя синьора.
Что склонили вы глаза?
— Я, пока вы на охоте,
Убираю волоса.
— Чей же конь заржал так жарко
На конюшне у меня?
— Мой отец прислал в подарок
Вам прекраснаго коня.
— Чей-же в зале щит повешен?
— Братом прислан он моим.
— Чье копье стоит у двери?
— Сердце мне пронзите им.
Тихо плещут воды Рейна,
Лижут сглаженный утес.
На моей груди лилейной
Ворох спутанных волос.
Странник, ты, что правишь лодкой!
Задержись на полчаса.
Хочешь видеть, как красотка
Гребнем чешет волоса?
Я когда-то здесь бродила
С милым другом над рекой;
Я страдала, я любила,
Но теперь в душе покой.
Если хочешь быть свободным,
Подплывай скорей ко мне:
Во дворце моем подводном
Мы с тобой уснем на дне!
Луна была скрыта за тучей,
Мы сидели с тобою в саду,
И о счастии ветер летучий
Тебе шептал, как в бреду.
И о счастии ты мне шептала,
Наклоняясь к моим губам.
А липа цветы роняла
С вышины на колени нам.
И казалось, что будет сыпать
Свой дождь она вечный срок.
Отчего же сегодня липа
Роняет цветы на песок?
<1912>
Тема Райдера Хаггарда
Лесная птица, влетевшая в сумрачный зал;
Рука ребенка, зажавшая острый кинжал, —
Ты облик Жизни узнал ли? узнал ли? — Узнал!
Красиво небо в уборах вечерней зари,
Но солнце тонет в крови, все в крови, все в крови.
Звезды сиянье в воде непрозрачной пруда,
Расцвет фиалок в равнине, где скачет орда, —
Ты облик Смерти узнал ли? узнал ли? — О, да!
Темнеет небо в уборах вечерней зари,
Но солнце тонет в крови, все в крови, все в крови!
Нельзя проснуться от сна этих дней без примет,
Порвать ли цепи, где звенья — ряд стертых монет,
Ты облик Тайны узнал ли? узнал ли? — иль нет?
Померкло небо в уборах вечерней зари,
И солнце скрылось в крови, все в крови, все в крови!
19 марта 1923
Я учусь быть добрым, я хочу быть ласковым.
Вы, стихов поющих верные хранители:
Это будет песня, это будет сказка вам!
Нежные признанья выслушать хотите ли?
В тайный бор дороги конному и пешему
Дикими кустами строго загорожены.
Там русалки вторят звонким смехом лешему:
Карликов заморских — норы вдоль изложины.
Там, на курьих ножках, есть изба Ягиная;
Плачет, заблудившись, Гретхен с юным Гензелем;
В чаще, где не молкнет песня соловьиная,
Там — высокий терем, с древне-фряжским вензелем.
В горнице тесовой, у окна открытого,
Ждет меня царевна, Берта светлорусая.
К ней, от жизни мерной, мира домовитого,
На коне волшебном вдруг переношуся я.
Маленькие руки я ласкаю длительно,
Аленькие губы я целую, радостный;
Смех ее ответный нежит так целительно,
Взор ее мне светит: тихий, милый, благостный.
За окном Жар-Птица пролетит, вся в пламени,
Рюбецаль киркою простучит с участием…
Нам не нужно лучших, непреложных знамений:
В тереме мы дышим волшебством и счастием!…
О чудесном лесе буду песни складывать,
Расскажу про терем сказку-правду мудрую.
Вам, друзья напевов, — слушать и разгадывать:
Где я взял царевну, Берту светлокудрую!
Ты песен ждешь? — Царица, нет их!
В душе нет слов, огня — в уме.
А сколько громких, сколько спетых —
Все о тебе — в моей тюрьме!
Одна мечта, одна тревога
Была со мной в аду моем:
Сойдешь ли ты, как ангел Бога,
Ко мне, сегодня, с палачом?
И свет являлся. Там, у двери,
Рабы сдвигали копья в строй,
А ты, подобная пантере,
Свой бич взносила надо мной.
О, этот бич! Он был так сладок!
Пьянил он, как струя вина!
И ты, — загадка из загадок! —
Давала кубок пить до дна!
Восторг был — в каждом содроганьи,
И стон мой — исторгала страсть.
Я исчезал в одном желаньи:
Куда-то ниже, ниже пасть…
Ты уходила. На соломе
Я был простерт, чуть жив, в крови,
И пел в ласкательной истоме
Глаза прекрасные твои!
О, сколько песен! Эти звуки
Над ясным прошлым — как венцы.
Пусть эта грудь и эти руки
Хранят священные рубцы!..
....................
И вот я здесь, на нежном ложе.
К моим устам ты жмешь уста!
Ты вся со мной… Царица! что же!
Где боль? где песня? где мечта?
Загорелся луч денницы,
И опять запели птицы
За окном моей темницы.
Свет раскрыл мои ресницы.
Снова скорбью без границы,
Словно бредом огневицы,
Дух измученный томится,
На простор мечта стремится.
Птицы! птицы! вы — на воле!
Вы своей довольны долей,
Целый мир вам — ваше поле!
Не понять вам нашей боли!
День и ночь — не все равно ли,
Если жизнь идет в неволе!
Спойте ж мне, — вы на свободе, —
Песню о моем народе!
Солнце, солнце! ты — прекрасно!
Ты над миром ходишь властно
В тучах и в лазури ясной.
Я ж все вижу безучастно,
Я безгласно, я всечасно
Все томлюсь тоской напрасной —
Вновь увидеть край желанный!
Озари те, солнце, страны!
Ветер, ветер! ты, ретивый,
На конях взвиваешь гривы,
Ты в полях волнуешь нивы,
В море крутишь волн извивы!
Много вас! вы все счастливы!
Ветры! если бы могли вы
Пронести хотя бы мимо
Песнь страны моей родимой!
Светит снова луч денницы.
За окном щебечут птицы.
Высоко окно темницы.
Слезы виснут на ресницы.
Нет тоске моей границы.
Словно бредом огневицы,
Дух измученный томится,
На простор мечта стремится.
1913
Белы волны на побережьи моря,
Днем и в полночь они шумят.
Белых цветов в поле много,
Лишь на один из них мои глаза глядят.
Глубже воды в часы прилива,
Смелых сглотнет их алчная пасть.
Глубже в душе тоска о милой,
Ни днем, ни в полночь мне ее не ласкать.
На небе месяц белый и круглый,
И море под месяцем пляшет, пьяно.
Лицо твое — месяц, алы — твои губы,
В груди моей сердце пляшет, пьяно.
12 ноября 1909
Ветер качает, надышавшийся ча́мпаком,
Фиги, бананы, панданы, кокосы.
Ведут невесту подруги с лампами,
У нее руки в запястьях, у нее с лентами косы.
Рисовое поле бело под месяцем;
Черны и красны, шныряют летучие мыши.
С новобрачной мужу на циновке весело,
Целует в спину, обнимает под мышки.
Утром уходят тигры в заросли,
Утром змеи прячутся в норы.
Утром меня солнце опалит без жалости,
Уйду искать тени на высокие горы.
17 ноября 1909
Я царь, ниспосланный на подвиг роковой.
Я воздвигаю храм, я сокрушаю грады.
Харос, мой верный вождь, Хирам, строитель мой,
Моим веленьям рады.
Один — мой острый меч, другой — мой тяжкий млат.
Повелеваю — я, а им и труд и думы.
Но выше грез моих вовеки не взлетят
Ливийские самумы.
Я сын греха, но полн, — как кубок мой вином, —
Безмерной мудростью, вещаю правду с трона;
И дьявол выбрал бы меж ним и Божеством
Судьею Соломона.
Я царь среди царей, среди певцов певец.
Владыка, — страшен я, слагатель песен, — сладок.
Я славой ужасну, и увлеку, как жрец,
В немую тьму загадок.
Виденья были мне: я зрел возженья слов
На дерзостном пиру под взмахом дивной длани.
До глубины постиг всю суету веков, —
Богатства, силы, знаний.
Так. Я велик во всем. Стою я как кумир,
Таинственен, как сад кругом запечатленный.
Отныне мне всегда дивиться будет мир,
Я вечен во вселенной.
И если может Бог лишить меня венца,
И вырвать скиптр из рук, стрельцов низвергнуть с башен,
То властен ли и Он разединять сердца?
— Мне час такой не страшен!
О дева юная! цветок саронских гор!
Как месяц в лоне вод, твой детский лик чудесен!
И в сердце ты всегда, — так птицам темный бор
Дает приют для песен.