М. В. СабашниковойТомимый снами, я дремал,
Не чуя близкой непогоды;
Но грянул гром, и ветр упал,
И свет померк, и вздулись воды.И кто-то для моих шагов
Провел невидимые тропы
По стогнам буйных городов
Объятой пламенем Европы.Уже в петлях скрипела дверь
И в стены бил прибой с разбега,
И я, как запоздалый зверь,
Вошел последним внутрь ковчега.Август 1914
Дорнах
Однажды Лев
Свинью обидел,
Да так, что целый лес ее позор увидел.
Придя в великий гнев,
Свинья донельзя расхрабрилась
(Известно, что и гнев порой мутит, как хмель),
За оскорбление отметить решилась
И вызвала владыку на дуэль.
Однако, возвратясь к родным пенатам,
Задумалась Свинья
И, страха не тая,
Расхрюкалась пред умным братом:
«Ах, братец, вот — попала я в беду!
Ты знаешь Льва суровый норов!
Уж лучше я куда-нибудь уйду!»
Но Боров
(Он был писатель, с едкостью пера)
В ответ ей: «Погоди, сестра!
К чему бежать так прямо?
Поблизости помойная есть яма:
Получше вываляйся в ней,
А после выходи на бой с царем зверей».
Свинья послушалась совета.
Помоями вонючими кругом
Вся облепилась до рассвета
И так предстала пред врагом.
Свидетелями беспримерной брани
Был полон лес и ближний дол.
И вот явился Лев, как обещал заране, —
Пришел, понюхал и ушел…
И долго после свиньи все вопили:
«Лев струсил! мы-де победили!»
Так иногда завзятый полемист
К газетному нас требует барьеру,
Но трудно Льва не следовать примеру,
Когда противник наш уж чересчур нечист!
Здесь, где к прудам нависают ракиты,
Уток узорный навес,
Что нам застылые в сини ракеты
Вечно неведомых звезд?
В глухо закутанной юрте Манджура
Думам степного царя
Царь знойных пажитей, Килиманджаро,
Снится ль, снегами горя?
В позднем просторе ночей поцелуям
Тесно ль на милых плечах?
Крик свой в безвестное что ж посылаем,
Скорбь по пространствам влача?
Сотни столетий — досуги полипам
Строить коралловый хлев…
Спишь ты, канатами связан по лапам,
Праздных посмешище, лев!
Сказы к чему же венчанных ведуний,
В час, когда бел Алтаир?
Иль тебе мало всех снов и видений,
Ждущему грохот Заир?
Прянь же! и в вечность, — добыча заклятий, —
Рухни, прекрасно разбит,
Иль, волен властвовать, ринься за клети
Всех планетарных орбит!
Pax tihi, Marce, evangelista meus.(Надпись па книге, которую держит в лапах лев Святого Марка)Кем открыт в куске металла
Ты, святого Марка лев?
Чье желанье оковало
На века — державный гнев?
«Мир тебе, о Марк, глашатай
Вечной истины моей».
И на книгу лев крылатый
Наступил, как страж морей.
Полузверь и полуптица!
Охраняема тобой,
Пять веков морей царица
Насмехалась над судьбой.
В топи илистой лагуны
Встали белые дворцы,
Пели кисти, пели струны,
Мир судили мудрецы.
Сколько гордых, сколько славных,
Провожая в море день,
Созерцали крыл державных
Возрастающую тень.
И в святые дни Беллини
Ты над жизнью мировой
Так же горд стоял, как ныне
Над развенчанной страной.
Я — неведомый прохожий
В суете других бродяг;
Пред дворцом, где жили дожи,
Генуэзский вьется флаг;
Не услышишь ты с канала
Тасса медленный напев;
Но, открыт в куске металла,
Ты хранишь державный гнев.
Над толпами, над веками,
Равен миру и судьбе,
Лев с раскрытыми крылами
На торжественном столбе.
9/22 июня 1902
ВенецияМир тебе, Марк, мой евангелист (лат.).
Мне опять приснились дебри,
Глушь пустынь, заката тишь.
Желтый лев крадется к зебре
Через травы и камыш.
Предо мной стволы упрямо
В небо ветви вознесли.
Слышу шаг гиппопотама,
Заросль мнущего вдали.
На утесе безопасен,
Весь я — зренье, весь я — слух.
Но виденья старых басен
Возмущают слабый дух.
Крылья огненного змея
Не затмят ли вдруг закат?
Не взлетит ли, искры сея,
Он над нами, смерти рад?
Из камней не выйдет вдруг ли
Племя карликов ко мне?
Обращая ветки в угли,
Лес не встанет ли в огне?
Месяц вышел. Громче шорох.
Зебра мчится вдалеке.
Лев, взрывая листьев ворох,
Тупо тянется к реке.
Дали сумрачны и глухи.
Хруст слышнее. Страшно. Ведь
Кто же знает: это ль духи
Иль пещеры царь — медведь!
Как-то предвидел Дух и Даниил предрек.
Ф. ТютчевВосток и Запад, хитрый Змей и Лев,
Ведут борьбу издревле, век за веком.
То скрытный ков, то справедливый гнев
Возносят стяг пред робким человеком.
Вот, собраны под знаменьем Креста,
На Западе роятся ополченья,
И папской власти высится мечта,
И цепи мировой куются звенья.
А на Востоке буйствует гроза,
Ликуют орды турок и Батыя,
И Русь бежит за реки и в леса,
И в тяжкой брани никнет Византия…
Но мир меняют тайны быстрых дет.
Чу! не мечи стучат, — то гром орудий!
За океаном вскрылся Новый Свет,
И над Крестом смеются буйно люди!
А на Востоке вновь встает колосс,
Безвестный, грозный, странно-неизменный…
И, как предвестье новых страшных гроз,
Свой скиптр с Крестом возносит над вселенной.
Творятся чудеса недавних дней,
Для трезвой мысли тем чудней, чем ближе:
То франк в Москве-реке поит коней,
То русский царь вершит судьбу в Париже.
За диким сном мятущихся веков,
За яркой сменой дерзостных событий,
Как взору разглядеть канву основ,
Те белые натянутые нити?
Кто угадает роковой узор,
Причудливый, живой, необычайный?
Кто смело скажет, что окончен спор,
Все решено и быть не может тайны?
И Змей и Лев, среди равнин и рек,
Ужель отныне мирно лягут рядом?
Но Дух предвидел, Даниил предрек:
Славянский стяг зареет над Царьградом!