Найдено стихов - 456.
На одной странице показано - 35.
Чтобы посмотреть как можно больше стихов из коллекции, переходите по страницам внизу экрана.
Стихи отсортированы так, что в начале Вы будете видеть более короткие стихи.
На последней странице Вы можете найти самые длинные стихи по теме.
Отдаленные звуки неба
И страшные звуки жизни
Я сегодня совсем не слышал
Я сегодня не ел и не пил
Я сегодня почувствовал жесткий
Удар посредине сердца
Я сегодня спустился к черным
Безмятежным краям пустынь
Шум автомобиля
Белый низкий свод
Вкус тончайшей пыли
Тишина
Летом жизнь священна
Летом счастье бренно
Летом вся вселенная
Насквозь видна
Звезды и кометы
Золотое лето
Слабость отстраненье
Похороны пенье
Снежная весна
В чудесный день высь неба голубая
Была светла;
Звучали с церкви, башню потрясая,
Колокола.
И что ни звук, то новые виденья
Бесплотных сил...
Они свершали на́ землю схожденья
Поверх перил.
Они, к земле спустившись, отдыхали
Вблизи, вдали...
И незаметно, тихо погасали
В тенях земли...
И я не знал под обаяньем звона;
Что́ звук, что́ свет?
Для многих чувств нет меры, нет закона
И прозвищ нет!..
Зачем при звуках этих песен,
Знакомых песен старины,
Ты, сердце, сильно так забилось,
Как будто в дни своей весны? Ужель восторги и печали,
Все бури юношеских лет,
В тебе оставили навеки
Ничем неизгладимый след? Ты жарко верила, любила —
Но жизнь разбила все мечты.
Жизнь ничего не пощадила,
Пред чем благоговело ты! И холоднее год от году
В тебе струиться стала кровь…
Что ж встрепенулось ты? Иль пламень,
Давно угасший, вспыхнул вновь? Иль просто жаль тебе былого:
Тревог и чувств пережитых?
Но, как волну, что вдаль умчалась,
Не воротить нам больше их! Оставь напрасные порывы,
Тревоги старые забудь…
О! лучше б нам под эти звуки
С тобой последним сном заснуть!
Слезы… опять эти горькие слезы,
Безотрадная грусть и печаль;
Снова мрак… и разбитые грезы
Унеслись в бесконечную даль.
Что же дальше? Опять эти муки?
Нет, довольно… Пора отдохнуть
И забыть эти грустные звуки,
Уж и так истомилася грудь.
Кто поет там под сенью березы?
Звуки будто знакомые мне —
Это слезы опять… Это слезы
И тоска по родной стороне.
Но ведь я же на родине милой,
А в слезах истомил свою грудь.
Эх… лишь, видно, в холодной могиле
Я забыться могу и заснуть.
Ты надела пелеринку,
Я приветствую тебя!
Стуком пишущей машинки
Покорила ты меня.Покорила ручкой белой,
Ножкой круглою своей,
Перепискою умелой
Содержательных статей.Среди грохота и стука
В переписочном бюро
Уловил я силу звука
Ремингтона твоего.Этот звук теперь я слышу
Днем и ночью круглый год, —
Когда град стучит по крыше,
Когда сверху дождик льет, Когда птичка распевает
Среди веток за окном,
Когда чайник закипает
И когда грохочет гром.Пусть под вашей пелеринкой,
В этом подлинном раю,
Застучит сильней машинки
Ваше сердце в честь мою.
Любовь! Россия! Солнце! Пушкин! —
Могущественные слова!..
И не от них ли на опушке
Нам распускается листва?
И молодеет не от них ли
Стареющая молодежь?
И не при них ли в душах стихли
Зло, низость, ненависть и ложь?
Да, светозарны и лазорны,
Как ты, весенняя листва,
Слова, чьи звуки чудотворны,
Величественные слова!
При звуках тех теряет даже
Свой смертоносный смысл, в дали
Веков дрожащая в предаже
Посредственная Nathalie…
При них, как перед вешним лесом,
Оправдываешь, не кляня,
И богохульный флерт с д’Антесом —
Змей Олегова коня…
Когда мне говорят: «Александрия»,
Я вижу белые стены дома,
Небольшой сад с грядкой левкоев,
Бледное солнце осеннего вечера
И слышу звуки далёких флейт.
Когда мне говорят: «Александрия»,
Я вижу звёзды над стихающим городом,
Пьяных матросов в тёмных кварталах,
Танцо́вщицу, пляшущую «осу»,
И слышу звук тамбурина и крики ссоры.
Когда мне говорят: «Александрия»,
Я вижу бледно-багровый закат над зелёным морем,
Мохнатые мигающие звёзды
И светлые серые глаза под густыми бровями,
Которые я вижу и тогда,
Когда не говорят мне: «Александрия!»
Наш ум порой — что поле после боя,
Когда раздастся ясный звук отбоя:
Уходят сомкнутые убылью ряды,
Повсюду видятся кровавые следы,
В траве помятой лезвия мелькают,
Здесь груды мертвых, эти умирают,
Идет, прислушиваясь к звукам, санитар,
Дает священник людям отпущенья —
Слоится дым последнего кажденья…
А птичка Божия, являя ценный дар,
Чудесный дар живого песнопенья,
Присев на острый штык, омоченный в крови,
Поет, счастливая, о мире и любви…
В детстве слышал я ночами
Звуки странного мотива.
Инструмент, мне неизвестный,
Издавал их так красиво.
Кто играл? на чем? — не знаю;
Все покрыто тайною мглою;
Только помню, что те звуки
Власть имели надо мною.
Их мотив был так чарующ,
Так возвышен, полон ласок;
Вместе с тем печален, страшен —
Описать его нет красок.
Я боялся этих звуков,
Их таинственнаго свойства,
Но когда я их не слышал,
Я был полон беспокойства.
Я любил, когда незримый
Музыкант играл ночами;
Я лежал в оцепененьи
С удивленными очами;
Я лежал в своей кроватке,
Щуря глазки и, дыханье
Затаив, ловил так жадно
Их гармонию рыданья.
Звуков больше я не слышу.
Что они мне предвещали?
Счастье ль в мире равнодушья
Или горе и печали?
Не нашел себе я счастья, —
Звуки горе мне напели:
Я боялся их недаром
С безмятежной колыбели.
А любил я их, мне мнится,
Потому, что эти звуки
Мне сулили счастье в смерти,
На земле напев лишь муки.
Знает кто? быть может, струны
Пели мне слова Завета:
«Кто страдает в царстве мрака,
Насладится в царстве света».
Весна несла свои дары,
Душа просилась на свободу,
Под зеленевшие шатры,
Разбив оковы, мчались воды.
Тогда свободный от сует,
Вдали от бездны зла земного,
Больной, изнеженный поэт
Услышал ласковое слово.
И долго в муках естества
Поэт хранил воспоминанье
О райских звуках божества,
Его призвавшего к молчанью.
И гордо песни льются вновь,
Полны неведомых созвучий,
И новый бог его — Любовь —
Ему дарует стих могучий.
Но тайна вечно почиет
На звуках песни и сонета
И сила новая живет
В твореньях юного поэта.13 января 1899
Гармония аккордов средь унынья —
Земной мне рай,
Поведайте ж мне тайну звуков арфы!
Печален я?
Они б меня мирили с горькой жизнью;
Волнуя дух,
Навеяли б задумчивую радость
На жизнь мою.
Я б полюбил чрез них
Свою слезу,
Я б обожал вас, горевые,
В полночный час.
Я б вздыхал так сладко, так отрадно
В мечтах любви.
О, дайте ж мне свободу жить в тех звуках!
Печален я.
Белоснежней не было зим
И перистей тучек.
Ты дала мне в руки
Серебряный ключик,
И владел я сердцем твоим.
Тихо всходил над городом дым,
Умирали звуки.
Белые встали сугробы,
И мраки открылись.
Выплыл серебряный серп.
И мы уносились,
Обреченные оба
На ущерб.
Ветер взвихрил снега.
Закатился серп луны.
И пронзительным взором
Ты измерила даль страны,
Откуда звучали рога
Снежным, метельным хором.
И мгла заломила руки,
Заломила руки в высь.
Ты опустила очи,
И мы понеслись.
И навстречу вставали новые звуки:
Летели снега,
Звенели рога
Налетающей ночи.
Aиrе у flor…
Цветок, и воздух, смущенный эхом,
То полный плачем, то полный смехом.
Цветок нарцисса, и звук заветный,
Ответом вставший, но безответный,
Над глубью водной, мертво-зеркальной,
Бесплодно стынет цветок печальный,
Своим обманут прекрасным ликом,
Не внемля внешним мольбам и крикам.
А звук заветный, хотя и внешний,
Навек пронизан тоской нездешней,
Ревнует, молит, грозит, пророчит,
И вот рыдает, и вот хохочет.
Но нет слиянья для двух прекрасных,
Мы розно стынем в терзаньях страстных.
И гаснут звуки, и ясны воды
В бездушном царстве глухой Природы.
Если вьётся мой стих, и летит, и трепещет,
как в лазури небес облака,
если солнечный звук так стремительно плещет,
если песня так зыбко-легка, ты не думай, что не было острых усилий,
что напевы мои, как во сне,
незаметно возникли и вдаль поспешили,
своевольные, чуждые мне.Ты не знаешь, как медлил восход боязливый
этих ясных созвучий — лучей…
Долго-долго вникал я, бесплотно-пытливый,
в откровенья дрожащих ночей.Выбирал я виденья с любовью холодной,
я следил и душой и умом,
как у бабочки влажной, еще не свободной,
расправлялось крыло за крылом.Каждый звук был проверен и взвешен прилежно,
каждый звук, как себя, сознаю,
а меж тем назовут и пустой и небрежной
быстролетную песню мою…
Милый город полон звуков.
Каждый звук — воспоминанье:
там шаги детей и внуков,
там сердечные признанья. Но Магнитка вырастала
в колыбельной песне домен,
и небесный гул металла
уважаем в каждом доме. Милый город полон цвета:
синий, желтый и зеленый,
но сверх этого полвека
озаряют окна домны. В милом городе, красивом
бродит запах плодородный,
это яблоки и сливы
от садов и огородов. Но от старенькой спецовки,
но от орденов степенных
пробивается отцовский
запах домен и мартенов. Так в чертах давно любимых
проявляются внезапно:
то святая нежность сына,
то отечество солдата.
На пятидесятилетие
его музыкальной деятельности
Игры упоительной звуки текли.
Мы в нежном восторге внимали.
Все радости неба, все горе земли
Те звуки в себе отражали.
Пленять нас и трогать им было дано:
Пред ними стихали сомненья,
И было так много обид прощено
И пролито слез умиленья!
О, пусть нас уносит волшебной игрой
Туда, в те надзвездные дали,
Где нет ни вражды, ни тревоги земной,
Ни зла, ни борьбы, ни печали!
Я помню вечер — ты играла,
Я звукам с ужасом внимал,
Луна кровавая мерцала —
И мрачен был старинный зал…
Твой мертвый лик, твои страданья,
Могильный блеск твоих очей,
И уст холодное дыханье,
И трепетание грудей —
Все мрачный холод навевало.
Играла ты… я весь дрожал,
А эхо звуки повторяло,
И страшен был старинный зал…
Играй, играй: пускай терзанье
Наполнит душу мне тоской,
Моя любовь живет страданьем,
И страшен ей покой!
Срезал себе я тростник у прибережья шумного моря.
Нем, он забытый лежал в моей хижине бедной.
Раз увидал его старец прохожий, к ночлегу
В хижину к нам завернувший. (Он был непонятен,
Чуден на нашей глухой стороне.) Он обрезал
Ствол и отверстий наделал, к устам приложил их,
И оживленный тростник вдруг исполнился звуком
Чудным, каким оживлялся порою у моря,
Если внезапно зефир, зарябив его воды,
Трости коснется и звуком наполнит поморье.
В совести искал я долго обвиненья,
Горестное сердце вопрошал довольно —
Чисты мои мысли, чисты побужденья,
А на свете жить мне тяжело и больно.Каждый звук случайный я ловлю пытливо,
Песня ли раздастся на селе далеком,
Ветер ли всколышет золотую ниву —
Каждый звук неясным мне звучит упреком.Залегло глубоко смутное сомненье,
И душа собою вечно недовольна:
Нет ей приговора, нет ей примиренья,
И на свете жить мне тяжело и больно! Согласить я силюсь, что несогласимо,
Но напрасно разум бьется и хлопочет,
Горестная чаша не проходит мимо,
Ни к устам зовущим низойти не хочет!
Неясные думы томят,
Неясные грезы всплывают
И вылиться в звуки хотят —
И звуки в душе замирают…
Мелькают в мозгу чередой
Обрывки каких-то видений
Туманных, как пар над водой,
И грустных, как сумерек тени.
Чего-то далекого жаль,
К чему-то я рвуся тоскливо
И — глубже на сердце печаль,
Яснее — бесплодность порыва…
И хочется страстно понять,
Что было досель непонятно,
Вернуть захотелось опять
Все то, что ушло невозвратно!
1888 г.
День бледнеет утомленный,
И бледнеет робкий вечер:
Длится миг смущенной встречи,
Длится миг разлуки томной…
В озаренье светлотенном
Фиолетового неба
Сходит, ясен, отблеск лунный,
И ясней мерцает Веспер,
И всё ближе даль синеет… Гаснут краски, молкнут звуки…
Полугрустен, полусветел,
Мир почил в усталом сердце,
И почило безучастье…
С золотистой лунной лаской
Сходят робкие виденья
Милых дней… с улыбкой бледной.
Влажными глядят очами,
Легкокрылые… и меркнут.Меркнут краски, молкнут звуки…
Но, как дальний город шумный,
Всё звучит в усталом сердце,
Однозвучно-тихо ропщет
День прожитый, день далекий…
Усыпляют, будят звуки
И вливают в сердце горечь
Полусознанной разлуки —
И дрожит, и дремлет сердце…
Как небеса, твой взор блистает
Эмалью голубой,
Как поцелуй, звучит и тает
Твой голос молодой.
За звук один волшебной речи,
За твой единый взгляд
Я рад отдать красавца сечи,
Грузинский мой булат;
И он порою сладко блещет
И сладостней звучит,
При звуке том душа трепещет
И в сердце кровь кипит.
Но жизнью бранной и мятежной
Не тешусь я с тех пор,
Как услыхал твой голос нежный
И встретил милый взор.
1838
Автор Адам Важик
Перевод Марины Цветаевой
Мало радостных слов нам оставило прошлое наше
Отдадимте ж уста настоящего радостным гудам
Жаждет радость советская звуков как полная чаша
Да пробьется на свет красота
что в забитых народах веками лежала под спудом
Извлекайте ж народы
ваших пашен слова трудовые
ваших песен слова хоровые
молодые слова
оды
развернувшейся долгим о!
Песни юношей в море
Да участвует в хоре
бодрой юности торжество
Есть прекрасные звуки
Сколько зим они втайне
простояли в гортани
жен под черной чадрой
В море сброшены чадры
и не высохли руки!
Лижет львом прирученным
вольным вольные руки
вал впервые зеленый
пеной белой впервой
Но тех звуков прекрасней
звук дыхания: ах!
в час как счастья избыток
проступает в слезах…
Как струны оборвавшейся жалобный звук,
В сердце — эхо недавних желаний и мук.
Детский взор, милый лик, прелесть ласковых рук, —
Почему это все стало чуждым мне вдруг?
За окном уже день, и сквозь просветы штор
Наглый луч на кровать смотрит прямо в упор.
Плечи молча целую, бесправно, как вор,
Знаю, понял: окончен мучительный спор…
Ночи гаснет недолгий, обманчивый бред.
В безразличьи твоем есть безмолвный ответ,
И «не знаю» звучит беспощадней, чем «нет»…
Заливает двоих все решающий свет.
Нынче — осень, вчера ликовала весна;
Кто жестоко исчерпал всю душу до дна?
Из подушек ты смотришь, как прежде, ясна,
Но уныло звенит, умирая, струна…
Нет, нет! я не поклонник Патти!
Венец искусства вижу в ней;
Но дивный голос, чужд симпатий,
Не шевелит души моей!
Волшебным звуком очарован,
Я весь восторгам предаюсь;
К ея устам мой слух прикован,
Звук каждый проронить боюсь!
Они игривы, свежи, новы —
Алмазный плещет водомет!..
Любуюсь Душенькой Кановы.
Но мрамор холоден как лед!
И вот, немного лет промчалось
Как вновь я Патти услыхал;
Все тот-же голос!, но казалось
Не тот уж звук мой слух ласкал:
Пыл чувств в нем искрился безвестный,
Что свято в сердце мы таим!..
Такие звуки в поднебесной,
Летя, роняет херувим!
Вполне сбылось перерожденье!
Так, в древности, Пигмалион
Влюбился рук своих в творенье
И, поцелуя в упоенье,
Был хладный мрамор оживлен!
Есть птичка рая у меня,
На кипарисе молодом
Она сидит во время дня,
Но петь никак не станет днем;
Лазурь небес — ее спина,
Головка пурпур, на крылах
Пыль золотистая видна, -
Как отблеск утра в облаках.
И только что земля уснет,
Одета мглой в ночной тиши,
Она на ветке уж поет
Так сладко, сладко для души,
Что поневоле тягость мук
Забудешь, внемля песни той,
И сердцу каждый тихий звук
Как гость приятен дорогой;
И часто в бурю я слыхал
Тот звук, который так люблю;
И я всегда надеждой звал
Певицу мирную мою!
Вот звук дождя как будто звук домбры, —
так тренькает, так ударяет в зданья.
Прохожему на площади Восстанья
я говорю: — О, будьте так добры.Я об ясняю мальчику: — Шали. —
К его курчавой головенке никну
и говорю: — Пусти скорее нитку,
освободи зеленые шары.На улице, где публика галдит,
мне белая встречается собака,
и взглядом понимающим собрата
собака долго на меня глядит.И в магазине, в первом этаже,
по бледности я отличаю скрягу.
Облюбовав одеколона склянку,
томится он под вывеской «Тэжэ».Я говорю: — О, отвлекись скорей
от жадности своей и от подагры,
приобрети богатые подарки
и отнеси возлюбленной своей.Да, что-то не везет мне, не везет.
Меж мальчиков и девочек пригожих
и взрослых, чем-то на меня похожих,
мороженого катится возок.Так прохожу я на исходе дня.
Теней я замечаю удлиненье,
а также замечаю удивленье
прохожих, озирающих меня.
Еще печаль! Опять утрата!
Опять вопрос в душе заныл
Над прахом бедного собрата:
Куда ж он шел? Зачем он жил?
Ужель затем, чтоб сердца муки
На песни нам перевести,
Нам дать в забаву эти звуки
И неразгаданным уйти?..
Я эти звуки повторяю —
Но песням, милым с давних дней,
Уже иначе я внимаю…
Они звучат уже полней…
Как будто в них теперь всецело
Вошла, для жизни без конца,
Душа, оставившая тело
Их бездыханного творца.
Знакомый слуху шорох…Пушкин.
Знакомый шум зардевшихся вершин
Смешался с привходящим, незнакомым,
Отдельным звуком, — словно водоемом
Промчался ветр, неся зачатье льдин.
Враждебный слуху шорох. Знак один,
Что новое пришло. Конец истомам,
Что замыкались молнией и громом.
От серых облак пал налет седин.
Тот малый звук, разлуку сердцу спевший,
Не человечий, нет, не птичий свист,
В шуршаньи ускользающ и сквозист.
Прощальный шорох, первый пожелтевший,
Дожегший жизнь и павший наземь лист,
В паденьи поцелуем всех задевший.
Луна взошла. На вздох родимый
Отвечу вздохом торжества,
И сердце девушки любимой
Услышит страстные слова.
Слушай! Повесила дева
Щит на высоком дубу,
Полная страстного гнева,
Слушает в далях трубу.
Юноша в белом — высоко
Стал на горе и трубит.
Вспыхнуло синее око,
Звук замирает — летит.
Полная гневной тревоги
Девушка ищет меча…
Ночью на горной дороге
Падает риза с плеча…
Звуки умолкли так близко…
Ближе! Приди! Отзовись!
Ризы упали так низко.
Юноша! ниже склонись!
Луна взошла. На вздох любимой
Отвечу вздохом торжества.
И сердце девы нелюдимой
Услышит страстные слова.
Природа — строгий храм, где строй живых колонн
Порой чуть внятный звук украдкою уронит;
Лесами символов бредет, в их чащах тонет
Смущенный человек, их взглядом умилен.
Как эхо отзвуков в один аккорд неясный,
Где все едино, свет и ночи темнота,
Благоухания и звуки и цвета
В ней сочетаются в гармонии согласной.
Есть запах девственный; как луг, он чист и свят,
Как тело детское, высокий звук гобоя;
И есть торжественный, развратный аромат —
Слиянье ладана и амбры и бензоя:
В нем бесконечное доступно вдруг для нас,
В нем высших дум восторг и лучших чувств экстаз!
Как глух сердитый шум
Взволнованного Моря!
Как свод Небес угрюм,
Как бьются тучи, споря!
О чем шумит волна,
О чем протяжно стонет?
И чья там тень видна,
И кто там в Море тонет?
Гремит морской прибой,
И долог вой упорный:
«Идем, идем на бой,
На бой с Землею черной!
Разрушим грань Земли,
Покроем все водою!
Внемли, Земля, внемли,
Наш крик грозит бедою!
Мы все зальем, возьмем,
Поглотим жадной бездной,
Громадой волн плеснем,
Взберемся в мир надзвездный!»
«Шуми, греми, прибой!»
И стонут всплески смеха.
«Идем, идем на бой!» —
«На бой» — грохочет эхо.
Ты мелькнула, ты предстала,
Снова сердце задрожало,
Под чарующие звуки
То же счастье, те же муки,
Слышу трепетные руки —
Ты еще со мной! Час блаженный, час печальный,
Час последний, час прощальный,
Те же легкие одежды,
Ты стоишь, склоняя вежды, —
И не нужно мне надежды:
Этот час — он мой! Ты руки моей коснулась,
Разом сердце встрепенулось;
Не туда, в то горе злое,
Я несусь в мое былое, —
Я на все, на все иное
Отпылал, потух! Этой песне чудотворной
Так покорен мир упорный;
Пусть же сердце, полно муки,
Торжествует час разлуки,
И когда загаснут звуки —
Разорвется вдруг!
Засинели, темнеют равнины…
Далеко, далеко в тишине
Колокольчик поет, замирая…
Мне грустней и больнее вдвойне.
Вот уж звук его плачет чуть слышно;
Вот и пыль над простором немым,
По широкой пустынной дороге,
Опускаясь, темнеет, как дым…
Но душа еще ждет и тоскует…
О, зачем ты и ночью и днем
Вспоминаешься мне так призывно?
Отчего ты везде и во всем?
Вслед заре, уходящей к закату,
Умирающим звукам вослед
Посылаю тебе мою душу —
Мой печальный и нежный привет!
Орел, и тигр, и мотылек, и гад
В едином свитке роковые строки,
Повинности, для всех одной, уроки,
Все вещество — один священный Град.
Сознание безумящий набат,
И пляшущий бубенчик в поволоке
Туманов предрассветных — одиноки
И дружно слитны, звуку звук — собрат.
Что бьется выразительней для слуха,
Мое ли сердце, взятое стрелой,
Или в прозрачной паутине — муха?
Мы боль равно кладем на аналой.
Вся жизнь есть жертва, мир — богослуженье,
Все в жизни мировой есть выраженье.