Слышны звуки флейт и скрипок,
Труб звучанье раздается;
Там подруга дорогая
В танце свадебном несется.
От литавров и кларнетов
Громкий свист и дребезжанье,
А меж ними слышны стоны,
Добрых ангелов, рыданья.
Прорывается звуками песни
Все, что мыслю и чувствую я.
Ах, Амур, бог-малютка, я знаю,
Это все ведь работа твоя!
Да, в театре души моей нынче
Ты великим маэстро живешь;
Что почувствую я, что помыслю,
Ты на музыку тотчас кладешь.
В цветок лилеи белоснежной
Душой хочу я погрузиться —
Оттуда звуки песни нежной
Тогда в честь милой будут литься
И станут млеть, дрожать те звуки,
Как сладко-жгучее лобзанье,
Что мне она, сжимая руки,
Дала в блаженный миг свиданья.
Все деревья звуков полны,
Гнезда все в лесу поют,
Чудный хор! Желал бы знать я,
Капельмейстер кто же тут?
Может быть тот серый чибис,
Что кивает головой?
Или тот педант, что мерно
Все кукует надо мной?
Над прибережьем ночь сереет,
Звезды маленькие тлеют,
Голосов протяжных звуки
Над водой встают и реют.
Там играет старый ветер,
Ветер северный, с волнами,
Раздувает тоны моря,
Как органными мехами.
Я помню, как ее впервые,
Волшебницу, услышал я,
Как звуки сладостно дрожали,
И тайно в сердце проникали,
И слезы чудно извлекали,
И вдаль неслась душа моя!
И сон обял меня, и снилось
Мне, будто я еще дитя
И, сидя в спальне при мерцанье
Ярится буря
И хлещет волны,
И волны, в пене и гневной тревоге,
Громоздятся высоко,
Словно зыбкие белые горы,
И кораблик на них
Взбирается с тяжким трудом —
И вдруг свергается
В черный, широко разинутый зев
Водной пучины.
«Я не скромная мещанка,
Поднимай гораздо выше:
Как свободной кошке, нужен
Чистый воздух мне на крыше.
«Там, в прохладе летней ночи,
Мне отраднее живется;
Песни звуки льются сами,
И пою я, что споется».
Петер и Бендер винцо попивали…
Петер сказал: я побьюсь об заклад,
Как ты ни пой, а жены моей Метты
Песни твои не пленят.
Ставь мне собак своих, Бендер ответил.
Я о коне буду биться своем.
Нынче же в полночь, жену твою Метту
Я привлеку к себе в дом.
В час ночной, в саду гуляет
Дочь алькальда молодая;
А из ярких окон замка
Звуки флейт и труб несутся.
«Мне несносны стали танцы,
И заученные речи
Этих рыцарей, что взор мой —
Только сравнивают с солнцем.
С чего бунтует кровь во мне,
С чего вся грудь моя в огне? Кровь бродит, ценится, кипит,
Пылает сердце и горит.
Я ночью видел скверный сон —
Всю кровь в груди разжег мне он!
Во сне, в глубокой тишине,
Явился ночи сын ко мне.
Меня унес он в светлый дом,
С каждым днем, слава Богу, редеет вокруг
Поколения старого племя;
Лицемерных и дряхлых льстецов с каждым днем
Реже видим мы в новое время.
Поколенье другое растет в цвете сил,
Жизнь испортить его не успела,
И для этих-то новых, свободных людей
Петь могу я свободно и смело.
В каюте своей суперкарго Ван-Койк
За книгой сидит и считает;
Свой груз оценяя по счетам, с него
Наличный барыш вычисляет:
«И гумми, и перец сойдут — у меня
Их триста бочонков; ценнее
Песок золотой да слоновая кость;
Но черный товар прибыльнее.
«Донна Клара, донна Клара!
Я любил тебя так долго,
А теперь мою погибель
Ты решила невозвратно.
«Донна Клара, донна Клара!
Сладок жизни дар прекрасный,
Но как страшно под землею,
В темной и сырой могиле!
Бог сна меня унес в далекий край,
Где ивы так приветно мне кивали
Зелеными и длинными руками;
Где на меня цветы смотрели нежно
И ласково, как любящие сестры;
Где родственно звучал мне голос птиц;
Где даже самый лай собак казался
Давно знакомым; где все голоса,
Все образы здоровались со мной,
Как с другом старым; но где все при этом
Покинув в полночь госпожу,
Безумьем и страхом обятый, брожу
И вижу: на кладбище что-то блестит,
Зовет и манит от могильных плит.
Зовет и манит от плиты одной,
Где спит музыкант под полной луной.
И слышится шопот: «Я выйду, вот-вот!»
И бледное что-то в тумане встает.