В былые годы, полон грез,
Хотел я правду сеять в мире;
В одной руке я факел нес,
Другой бряцал на звонкой лире…
Казалось, свет любил меня,
И я любил его взаимно;
Вперед я несся, ложь кляня,
Под звуки пламеннаго гимна…
Мы любим и любви не ценим,
И жаждем оба новизны,
Но мы друг другу не изменим,
Мгновенной прихотью полны.
Порой, стремясь к свободе прежней,
Мы думаем, что цепь порвем,
Но каждый раз все безнадежней
Мы наше рабство сознаем.
Шагайте через нас! Вперед! Прибавьте шагу!
Дай бог вам добрый путь! Спешите! Дорог час.
Отчизны, милой нам, ко счастию, ко благу
Шагайте через нас! Мы грузом наших дней недолго вас помучим;
О смерти нашей вы не станете тужить,
А жизнью мы своей тому хоть вас научим,
Что так не должно жить. Не падайте, как мы, пороков грязных в сети!
Не мрите заживо косненьем гробовым!
И пусть вины отцов покроют наши дети
Достоинством своим! Молитесь! — Ваша жизнь да будет с мраком битва!
Любя тебя, о брат двоюродный,
Посвящаю сей досуг,
Тя для братства, в час ненужный,
Утешь, прими, будь брат, будь друг.
Я на лире вдохновенной
С Апполоном петь хочу
И душе невознесенной
Ложной славы не ищу.
Ночь безконечная, глухая,
Ночь молчаливая близка…
А я один… В душе немая,
Невыразимая тоска…
Как в мутный сумрак ночи черной
Уходит жизнь в глубоком сне,
Я отдаюсь душой покорной
Ея могильной тишине…
Но есть мечта: она любовью,
Она надеждою живит;
Из Колиновой трагедии
«Поликсена»
Ге́лиос, Ге́лиос!
Там, с беспредельности моря
Снова подемлешь главу
В блеске лучей.
Горе мне, горе!
Снова я плачу
В сретенье бога!
Через пучину —
Ах! чем красавицу мне должно,
Как не цветочком, подарить?
Ее, без всякой лести, можно
С приятной розою сравнить.
Что розы может быть славнее? —
Ее Анакреон воспел.
Что розы может быть милее? —
Амур из роз венок имел.
Иззяб младой Сатир,
И мнит оставить миръ;
Не льзя с морозом издеваться.
Куда от стужи той деваться?
Дрожит,
Нежит,
И как безумной рыщет,
Согреться места ищет,
Найти себе наслег,
И к шалашу прибег.
Здравствуй, Пушкин! Просто страшно это —
словно дверь в другую жизнь открыть —
мне с тобой, поэтом всех поэтов,
бедными стихами говорить.Быстрый, шаг и взгляд прямой и быстрый —
жжет мне сердце Пушкин той поры:
визг полозьев, песни декабристов,
ямбы ссыльных, сказки детворы.В январе тридцать седьмого года
прямо с окровавленной земли
подняли тебя мы всем народом,
бережно, как сына, понесли.Мы несли тебя — любовь и горе —
Не говори, что жизнь ничтожна.
Нет, после бурь и непогод,
Борьбы суровой и тревожной,
И цвет, и плод она дает.
Не вечны все твои печали.
В тебе самом источник сил.
Взгляни кругом: не для тебя ли
Весь мир святилища раскрыл.
Кудряв и зелен лес дремучий,
Листы зарей освещены,
Матильда подала букет
С улыбкой мне. — Не нужно, нет!
Цветы душистые не милы,
Ужасны на краю могилы.
Они мне будто говорят,
Что не вернется жизнь назад,
Что я, как труп непогребенный
Лежу, от мира отрешенный.
На дальнем полюсе, где Солнце никогда
Огнем своих лучей цветы не возрощает,
Где в мертвом воздухе оплоты изо льда
Безумная Луна, не грея, освещает, —
В пределах Севера тоскует Океан
Неумирающим бесцельным рокотаньем,
И, точно вспугнутый, крутится ураган,
И вдаль уносится со вздохом и с рыданьем.
На дальнем полюсе, где жизнь и смерть — одно,
Момент спокойствия пред вечером подкрался: —
Одной любви он видел свет,
Один завет хранил прекрасный —
Любовь к отчизне! О, поэт,
Вся жизнь твоя — как светоч ясный.Ты знал, ты знал, что грянет гром
Навстречу злобы и коварства,
Что под Архангела мечом
Падут неправедные царства.И жизнь твоя была чиста,
Как сердца кроткого моленье…
Один порыв, одна мечта,
Одно священное стремленье! О, Русь, как он тебя любил
И если, страстный, в час заветный,
Заслышу я мой трубный звук…
Tertia Vigilia
Мой трубный зов, ты мной заслышан
Сквозь утомленный, сладкий сон!
Альков, таинственен и пышен,
Нас облегал со всех сторон.
И в этой мгле прошли — не знаю, —
Быть может, годы и века.
И я был странно близок раю,
С тобой не зналися они,
Твою не приласкали младость
Надежды пламенной любви,
Слепая ветренности радость.
Задолго до цветущих дней
Ты тяжкий жребий твой узнала,
И ничего душе твоей
Твоя весна не указала.
Из царства виста и зимы,
Где, под управой их двоякой,
И атмосферу и умы
Сжимает холод одинакой,
Где жизнь какой-то тяжкий сон,
Она спешит на юг прекрасный,
Под Авзонийский небосклон —
Одушевленный, сладострастный,
Где в кущах, в портиках палат
Октавы Тассовы звучат;
Чтоб не слышать волчьего воя возвещающих труб,
Утомившись сидеть в этих дебрях бесконечного мига,
Разбивая рассудком хрупкие грезы скорлуп,
Сколько раз в бессмертную смерть я прыгал.Но крепкие руки моих добрых стихов
За фалды жизни меня хватали… и что же?
И вновь на Голгофу мучительных слов
Уводили меня под смешки молодежи.И опять как Христа измотавшийся взгляд,
Мое сердце пытливое жаждет, икая.
И у тачки событий, и рифмой звенят
Капли крови на камни из сердца стекая.Дорогая! Я не истин напевов хочу! Не стихов,
Недуга тяжкаго безвременнная жертва,
К одру мучения прикована, полмертва,
Спешила взорами благословенье дать
Стенящей дочери хладеющая мать.
Уже прерывное дыхание слабело
В покрытых бледностью, недвижимых устах;
Уже мерцанье дня в очах ея темнело,
И отлетала жизнь на веющих крылах;
За нею понеслись последния надежды,
И перст невидимый уже смыкал ей вежды.
Уже он в травах, по-степному колких,
уже над ними трудятся шмели,
уже его остывшие осколки
по всей земле туристы развезли. И всё идет по всем законам мира.
Но каждый год, едва сойдут снега,
из-под его земли выходит мина —
последний, дальний замысел врага. Она лежит на высохшей тропинке,
молчит, и ждёт, и думает своё.
И тонкие отважные травинки
на белый свет глядят из-под неё. По ней снуют кузнечики и мушки,
Предстала, и старец великий смежил
Орлиные очи в покое;
Почил безмятежно, зане совершил
В пределе земном всё земное!
Над дивной могилой не плачь, не жалей,
Что гения череп — наследье червей. Погас! но ничто не оставлено им
Под солнцем живых без привета;
На все отозвался он сердцем своим,
Что просит у сердца ответа;
Крылатою мыслью он мир облетел,
Недуга тяжкого безвременнная жертва,
К одру мучения прикована, полмертва,
Спешила взорами благословенье дать
Стенящей дочери хладеющая мать.
Уже прерывное дыхание слабело
В покрытых бледностью, недвижимых устах;
Уже мерцанье дня в очах ее темнело,
И отлетала жизнь на веющих крылах;
За нею понеслись последние надежды,
И перст невидимый уже смыкал ей вежды.
Разум, ты паришь над миром,
Всюду взор бросая свой,
И кумир вслед за кумиром
Низвергается тобой.Уповая всё постигнуть,
Ты замыслил искони
Мир на мире вновь воздвигнуть,
Повторить творенья дни.Ты в победу гордо веришь,
Ты проходишь глубь и высь,
Движешь землю, небо меришь, —
Но, гигант, остановись! Как титаны в древней брани,
Тяжелый год — сломил меня недуг,
Беда настигла, счастье изменило,
И не щадит меня ни враг, ни друг,
И даже ты не пощадила!
Истерзана, озлоблена борьбой,
С своими кровными врагами!
Страдалица! стоишь ты предо мной
Прекрасным призраком с безумными глазами!
Упали волосы до плеч,
Уста горят, румянцем рдеют щеки,
О! если в мир зазвездный тот,
Что над подлунною землею,
Душа навек перенесет
Любовь чистейшую с собою;
Когда и там сердца горят
И прежних чувств не забывают,
И очи то же, так же зрят,
Но только слез не проливают, —
Приветствуем тогда мы вас,
Непостижимые селения,
Задернув шторы, чтоб не пробудиться,
Чтобы хранились тишь да полумгла,
В рассветный час, когда так сладко спится,
В своей квартире девушка спала.Но из вселенной, золотом слепящей,
Рассветный луч сквозь занавес проник,
И оттого над девушкою спящей
Горел во тьме слегка овальный блик.Земля крутилась. Утро шло по плавням,
Шли поезда по утренней стране.
Земля крутилась: медленно и плавно
Спускался луч по крашеной стене.Бровей крутых, как крылья сильной птицы,
Исповедь влюбленного.
Как много я плакал, как долго страдал!
Меня обманул ты, о, мой идеал.
Любви и терзаний довольно с меня--
И стану гулякой я с этого дня.
То ль дело за сытным обедом сидеть,
Графин опоражнивать, весело петь?!
В здоровом, ведь, теле здоровый и дух;
Животным я стану—признаюся вслух.
Погибнуть нелепо с любовной тоски--
Я, двух корабликов хозяин с юных дней,
Стал снаряжать их в путь: один кораблик мой
Ушел в прошедшее, на поиски людей,
Прославленных молвой, Другой — заветные мечты мои помчал
В загадочную даль — в туман грядущих дней,
Туда, где братства и свободы идеал,
Но — нет еще людей.И вот, назад пришли кораблики мои:
Один из них принес мне бледный рой теней.
Борьбу их, казни, стон, мучения любви
Да тяжкий груз идей.Другой кораблик мой рой призраков принес,
Так уж, видно, пришлось,
Так наметилось,
Что одна ты двоим
В жизни встретилась; Что и мне и ему
Примечталася,
Но пока никому
Не досталася… Где бы ни была ты,
Он проведает, —
За тобой, словно тень,
Всюду следует.Для тебя для одной
Тебя, тебя одну любить я обещаю
Всю жизнь мою, повсюду и всегда.
Скорбя, блаженствуя, тоскуя, умирая,
Я вечно буду помнить дни, когда
С тобой встречались мы среди лиловой тени
И холода осенних вечеров.
Хоть не было луны и запаха сирени
И песни молодой влюбленных соловьев,
Мы, кажется, любовь и счастие узнали.
Когда лобзания дрожали на устах
В мире слов разнообразных,
Что блестят, горят и жгут, —
Золотых, стальных, алмазных, —
Нет священней слова: «труд»!
Троглодит стал человеком
В тот заветный день, когда
Он сошник повел к просекам,
Начиная круг труда.
С тех пор как тяжкий жернов слепой судьбы
Смолол незрелый голос твоей любви,
Познала ты тоску слепых дней,
Горечь рассвета и сладость смерти.
Стыдом и страстью в детстве ты крещена,
Для жгучей пытки избрана ты судьбой
И в чресла уголь мой тебе вжег
Неутолимую жажду жизни…
1
Идет весна, поет весна,
Умы дыханьем кружит. —
Природа в миг пробуждена!
Звенит весна! шумит весна!
Весной никто не тужит!
Весною радость всем дана!
Живет весна — живит весна,
Весь мир дыханьем кружит! 2
Бегут ручьи, бурлят ручьи!
Ждать тебя, быть с тобой
Мне всегда хочется.
Говорят, что любовь
Первая кончится,
Что любовь первая скоро закончится.
Нам твердят вновь и вновь,
Что придёт к нам и вторая любовь.
Но ведь солнце одно глядит на нас,
Жизнь одна — она твоя,
Я — гулкий медный рев, рожденный жизни бездной,
Злой крик набата я!
Груб твердый голос мой, тяжел язык железный,
Из меди — грудь моя!
И с вашим пением не может слиться вместе
Мой голос: он поет
Обиду кровную, а сердце — песню мести
В груди моей кует!
И никакого розового детства…
Веснушечек, и мишек, и игрушек,
И добрых теть, и страшных дядь, и даже
Приятелей средь камешков речных.
Себе самой я с самого начала
То чьим-то сном казалась или бредом,
Иль отраженьем в зеркале чужом,
Без имени, без плоти, без причины.
Уже я знала список преступлений.
Которые должна я совершить.