Эдуарду Багрицкому«Дай руку. Спокойно…
Мы в громе и мгле
Стоим
на летящей куда-то земле».
Вот так,
постепенно знакомясь с тобою,
Я начал поэму
«Курьерский поезд».Когда мы с Багрицким ехали из Кунцева
В прославленном автобусе, на вечер Вхутемаса,
Москва обливалась заревом пунцовым
Визжит канат; из бездн зыбучих
Выходит якорь; ветр подул;
Матрос на верви мачт скрипучих
Последний парус натянул -
И вот над синими волнами
Своими белыми крылами
Корабль свободный уж махнул!
Плывем!.. бледнеет день; бегут брега родные;
Собирайтесь, ребятишки,
наберите в руки книжки.
покатает песня эта.
Начинается земля,
как известно, от Кремля.
коммунистов слушают.
Те, кто работают,
слушают с охотою.
А буржуям этот голос
Прощальная песнь (*).
Прости! родимая страна
В дали туманной исчезает;
Ревет и ветер и волна,
И чайка с криком отлетает.
Дневный свершает солнце бег,
Корабль наш в Океан несется
Ночь добрая, родимый брег,
Беда тебя да не коснется!
И скоро море, небеса
Течет прозрачная река,
Шумит, блестит меж берегами.
По той реке два челнока
Несутся быстрыми волнами;
Различен вид двух челноков,
Различна песня двух пловцов.Одни челнок был весь в цветах,
И белый парус тихо веял,
Мелькал на светлых он волнах,
И ветерок его лелеял;
Собой любуясь, он летит, —
Не думы гордые вздымают
Страстей исполненную грудь,
Не волны невские мешают
Душе усталой отдохнуть, —
Когда я вдоль реки широкой
Скитаюсь мрачный, одинокой
И взор блуждает по брегам,
Язык невнятное лепечет,
И тихо плещущим волнам
Слова прерывистые мечет.
Прибежали в избу дети
Второпях зовут отца:
«Тятя! тятя! наши сети
Притащили мертвеца».
«Врите, врите, бесенята, -
Заворчал на них отец; —
Ох, уж эти мне робята!
Будет вам ужо мертвец!
Суд наедет, отвечай-ка;
На отъезд его в АмерикуГотово! Ясны небеса;
В волнах попутный ветр холмится,
И чутко дремлют паруса,
И гром над пушкою дымится.Бокал! Бокал! Пускай струя
Сребристых вод донских пред нами
Горит жемчужными огнями
И шумно плещет чрез края.
Ударив дружно руки в руки,
Мы усладим прощальный час
И горечь долгия разлуки,
Как быстро пароход летел, рулю послушный;
Как тяжко колебал в волнах он грудь свою
И как я долго ждал душой неравнодушной,
Чтоб отворилась дверь твоей каюты душной,
Чтоб ты взошла на ют и села на скамью.
Дул ветер; сизыми грядами
Катились волны; небеса
Пурпурными светились облаками;
Труба хрипела; дым клоками
Летел, — и ты с кормы глядела вместе с нами,
Вечерняя заря в пучине догорала,
Над мрачной Эльбою носилась тишина,
Сквозь тучи бледные тихонько пробегала
Туманная луна;
Уже на западе седой, одетый мглою,
С равниной синих вод сливался небосклон.
Один во тьме ночной над дикою скалою
Сидел Наполеон.
В уме губителя теснились мрачны думы,
Он новую в мечтах Европе цепь ковал
Предтеч весны, мой жаворонок,
Люблю тебя в степной глуши:
Там голос твой отрадно-звонок,
Как весть спасенья для души!
Люблю тебя, когда гулливой
Ты быстро вьешься надо мной,
Иль вдруг, по воле прихотливой,
Летишь, падучею звездой!
И там и здесь в одно мгновенье,
То сын небес, то гость земной,
Она склоняется под тяжестью страданья
И колыбельному напеву тихих вод,
Полна отчаянья, полна очарованья,
Младую грудь свою послушно отдает…
Из глубины реки недвижной и кристальной
Навстречу ей звучит мелодией печальной
Незримой лютни звон, с журчанием волны
В серебряный напев чудесно сочетаясь,
И грустно льется песнь средь чуткой тишины,
И дева внемлет ей, сквозь слезы улыбаясь…
Посвящается С.А. Соколову
1
Он был пророк.
Она — сибилла в храме.
Любовь их, как цветок,
горела розами в закатном фимиаме.
Под дугами его бровей
сияли взгляды
В стране Аргивской, там, где моря волны рьяны
Оплескивают брег песчаный,
Юнейшая из Данаид,
Воздевши руки вверх, стояла Амимона.
От фавна дерзкого красавица бежит
И слезно молит Посийдона,
Да от насильства он невинность охранит
‘Посейдон! бурных вод смиритель,
Поспешну помощь мне яви;
Будь чести, жизни будь спаситель
(Княгине
3.
А. Волконской.)
То не кукушка в роще темной
Кукует рано по заре;
В Путивле плачет Ярославна,
Одна на городской стене:
«Я покину бор сосновый,
Закурилися туманы
Над водой.
Пляшут пляску корриганы,
Светит месяц молодой.
Тени легкие мелькают,
К стану стан.
В быстрой пляске приникают
К корригане корриган.
Мы, други, летали по бурным морям,
От родины милой летали далеко!
На суше, на море мы бились жестоко;
И море и суша покорствуют нам!
О други! как сердце у смелых кипело,
Когда мы, содвинув стеной корабли,
Как птицы неслися станицей веселой
Вкруг пажитей тучных Сиканской земли!..
А дева русская Гаральда презирает.
ПРЕД РАЗСВЕТОМ.
Друг мой, в прошлое взгляни ты:
Помнишь южные брега,
Величавые граниты,
Вековечные снега?
Так далеко, так высоко,
Что едва достигнет око!
А в долине, а внизу,
С гор ручей бежит чуть-слышный
И раскидывает пышный
Свежесть моря, запах хвои,
Свет и тени на песке,
Что-то бодрое, живое,
Белый парус вдалеке…
В шуме моря непрерывном,
В чутком шорохе сосны,
В блеске моря переливном —
Чары северной весны.
«Кто, рыцарь ли знатный иль латник простой,
В ту бездну прыгнёт с вышины?
Бросаю мой кубок туда золотой.
Кто сыщет во тьме глубины
Мой кубок и с ним возвратится безвредно,
Тому он и будет наградой победной».
Так царь возгласил и с высокой скалы,
Висевшей над бездной морской,
В пучину бездонной, зияющей мглы
Мы бродили медленно
Там, где дики скалы,
Где цветут безсмертники,
Где растут кристаллы.
Принесли мы к вечеру
Много хрупких, нежных
Золотых безсмертников
И кристаллов снежных.
Не склоняют цветики
Головы усталой
Что ты, в радости ль, во гневе ль,
Море шумное, бурлишь
И, как тигр, на старый Ревель
Волны скалишь и рычишь?
Разыгрался зверь косматый,
Страшно на дыбы прыгнул,
Хлещет гривою мохнатой,
Ноздри влажные раздул.
Выйди, сядь в гондолетку!
Месяц с синего неба
В серебристую сетку
Ночь и волны облек.
Воздух, небо и море
Дышат негой прохладной;
С ними здесь в заговоре,
Слышишь, шепчет любовь;
В стране роскошной, благодатной,
Где Евротейский древний ток
Среди долины ароматной
Катится светел и широк;
Вдоль брега Леда молодая,
Еще не мысля, но мечтая,
Стопами тихими брела.
Уж близок полдень; небо знойно;
Кругом все пусто, все спокойно;
Река прохладна и светла;
1
Где б я ни жил, и где б мой ни был дом,
Какое б небо ни стучалось в ставни,
Я б никогда не кончил счета с давним
Из-за звезды перед моим окном.
Я б думал вновь, что это все во сне,
Что отстоять тебя еще не поздно,
Что ты жива и ты еще во мне,
Как терпкий сок в налитых солнцем гроздьях.
Я б вместо моря расплескал тебя,
ИЗ ЧАЙЛД-ГАРОЛЬДА.
К морю.
Ах! если бы я мог от смертных отложиться,
И с добрым Гением в пустне дни вести;
Делить досуги с ним, душою с ним сдружиться,
И к ближним ненавист от сердца отвести!
Там страсти бурныя и суеты мирския
Не волновали бы моих забытых дней.
Ужель не властна ты, державная стихия!
Ты, породившая восторг в груди моей,
Во храмы, братьи! на колени!
Восстал наш Бог, и грянул гром!
На память поздних поколений
Суд начат кровью и огнем…
Таков удел твой, Русь святая, —
Величье кровью покупать;
На грудах пепла, вырастая,
Не в первый раз тебе стоять.
В борьбе с чужими племенами
Ты возмужала, развилась
Никто не зрел, как ночью бросил в волны
Эдвина злой Варвик;
И слышали одни брега безмолвны
Младенца жалкий крик.
От подданных погибшего губитель
Владыкой признан был —
И в Ирлингфор уже, как повелитель,
Торжественно вступил.
Я слушал музыку, следя за дирижером.
Вокруг него сидели музыканты — у каждого
особый инструмент
(Сто тысяч звуков, миллион оттенков!).
А он один, над ними возвышаясь,
Движеньем палочки, движением руки,
Движеньем головы, бровей, и губ, и тела,
И взглядом, то молящим, то жестоким,
Те звуки из безмолвья вызывал,
А вызвав, снова прогонял в безмолвье.Послушно звуки в музыку сливались:
Вкруг берега бьется тревожный прибой,
Челнок наш — и слабый, и тленный,
Под тучами скрыт небосвод голубой,
И буря над бездною пенной.
Бежим же со мной, дорогое дитя,
Пусть ветер сорвался, над морем свистя,
Бежим, а не то нам придется расстаться,
С рабами закона нам нужно считаться.
Они уж успели отнять у тебя
1В жажде сказочных чудес,
В тихой жажде снов таинственных,
Я пришел в полночный лес,
Я раздвинул ткань завес
В храме Гениев единственных.
В храме Гениев Мечты
Слышу возгласы несмелые,
То — обеты чистоты,
То — нездешние цветы,
Все цветы воздушно-белые.2Я тревожный призрак, я стихийный гений,
К Джэн
Из дивных дней, лазурных, ясных,
Как ты, мой милый друг, прекрасных,
Теперь — увы! — последний день
Скончался медленно, уныло;
Земля свой образ изменила,
На Небесах густая тень.
Восстань, мой дух, стряхни дремоту,
Скорей исполнить поспеши
Свою привычную работу
К Джен
Из дивных дней, лазурных, ясных,
Как ты, мой милый друг, прекрасных,
Теперь — увы! — последний день
Скончался медленно, уныло;
Земля свой образ изменила,
На Небесах — густая тень.
Восстань, мой дух, стряхни дремоту,
Скорей исполнить поспеши
Свою привычную работу
Море жужжит, с разбега
Прыгнув на ребра скал,
И, покрываясь снегом,
Катит обратный вал.
Весь он одет в стеклярус,
В тонкий зеркальный дым.
Море колышет парус
За меловым, кривым,
Мечущимся в растворах
Неба и черных вод,
Забрезжил день, сырой, холодный темный…
Седой туман окутывает реи…
Спит гавань… Лишь на палубе огромной
Движение становится живее.
Все чувства напряглись. С последней шлюпки
На трап последнего подняли пассажира.
Я жду, в волнении застыв на рубке:
Плыть к берегам неведомого мира.
Мгла расступилась.—Вот платком кому-то
Все машут в знак последнего привета…