Тает забота, как свечка,
Век от тоски пропадает;
Удали горе — не горе,
В цепи закуй — распевает.
Ляжет забота — не спится,
Спит ли, пройди — встрепенется;
Спит молодецкая удаль,
Громом ударь — не проснется.
Клонится колос от ветра,
Ветер заботу наклонит;
Были битвы — и люди пели…
По дорогам, летящим вдаль,
Оси пушечные скрипели,
Ржали мулы, сияла сталь…
Белый конь, выгибая шею,
Шел приплясывая…
А за ним
С бивуаков, где ветер веял,
Над кострами шатался дым.
Волонтерами смерть и слава
Так я понял: ты дочь моя, а не мать,
только надо крепче тебя обнять
и взглянуть через голову за окно,
где сто лет назад, где давным-давно
сопляком шмонался я по двору
и тайком прикуривал на ветру,
окружен шпаной, но всегда один —
твой единственный, твой любимый сын.
Только надо крепче тебя обнять
Чуть пламенело утро над Багдадом,
Колеблемое персиковым ветром,
Когда калиф Абу-Гассан Девятый,
Свершив положенное омовенье,
Покинул душной спальни полумрак.Он шел садами, раздвигая лозы,
И грудь под распахнувшимся халатом
Вдыхала золотистую прохладу,
Даря благоухающему ветру
Чуть слышную ночную теплоту, И легкою была его походка,
А радостное головокруженье
Две птицы встретились в мятели,
В холодном воздухе равнины,
Они от разнаго летели,
Но ветер сблизил их единый.
Свистя, и то исполнен ласки,
То вдруг исполнен древней злобы,
Снежистыя крутил он маски,
И гневно громоздил сугробы.
Что на свете выше
Светлых чердаков?
Вижу трубы, крыши
Дальних кабаков.
Путь туда заказан,
И на что — теперь?
Вот — я с ней лишь связан…
Вот — закрыта дверь…
А она не слышит —
Слышит — не глядит,
Река несла по ветру льдины,
Была весна, и ветер выл.
Из отпылавшего камина
Неясный мрак вечерний плыл.
И он сидел перед камином,
Он отгорел и отстрадал
И взглядом, некогда орлиным,
Остывший пепел наблюдал.
В вечернем сумраке всплывали
Пред ним виденья прошлых дней,
Ах, какая пропажа — пропала зима!
Но не гнаться ж за нею на север?
Умирают снега, воды сходят с ума,
И апрель свои песни посеял.
Ну да что до меня — это мне не дано:
Не дари мне ни осень, ни лето,
Подари мне февраль — три сосны под окном
И закат, задуваемый ветром.
Полоса по лесам золотая легла,
Девчонка,
Вся в махорочном
Голубоватом дыме.
И точечки зеленые
В прищуренных глазах.
Я долго помнил легкое
Приветливое имя.
Да позабыл
И помню лишь
Платочек на плечах.
Две птицы встретились в метели,
В холодном воздухе равнины,
Они от разного летели,
Но ветер сблизил их единый.
Свистя, и то исполнен ласки,
То вдруг исполнен древней злобы,
Снежистые крутил он маски,
И гневно громоздил сугробы.
Прости, пленительная влага,
И первоздания туман!
В прозрачном ветре больше блага
Для сотворенных к жизни стран.
Просторен мир и многозвучен
И многоцветней радуг он,
И вот Адаму он поручен,
Изобретателю имен.
Ночь уснула, дождем убаюкана,
Спит старуха, младенца крепче,
Теперь не расслышит ни звука она,
Что любовник-месяц ей шепчет.
Ветер улицы яростно вылизал,
Всюду рыщет, косматый и серый,
Веселится в роскошном обилии зал,
Скачет с мокрыми ветками в скверах.
Тучи, побитое войско, разомкнуты,
Вскачь бегут, меж звезд, без оглядки:
Вечер душен, ветер воет,
Воет пес дворной;
Сердце ноет, ноет, ноет,
Словно зуб больной.
Небосклон туманно-серый,
Воздух так сгущён…
Весь дыханием холеры,
Смертью дышит он.
1
Я не сплю, не сплю — не спится,
Сердце грустию томится,
Сердце плачет в тишине,
Сердце рвется к вышине,
К безмятежному эфиру,
Где, одетая в порфиру,
Блещет яркая звезда.
Ах, туда, туда, туда —
К этой звездочке унылой
Из окружения, в пургу,
Мы шли по Беларуси.
Сухарь в растопленном снегу,
Конечно, очень вкусен.
Но если только сухари
Дают пять дней подряд,
То это, что ни говори…
— Эй, шире шаг, солдат! —
Какой январь!
Как ветер лих!
Он входит в порт, огромный, неуклюжий,
Обглоданный ветрами пароход,
Из труб куделью, душной и верблюжьей,
Сползает дым и за корму плывет.
А порт не спит… Товарные вагоны
По рельсам двигаются и скрипят…
Течет зерно струей неугомонной,
И грузчики у сходен голосят.
И дни текут, пропахшие душистой
Пшеничной пылью, дымом и смолой;
Графине Е.Н. ТолстойЖемчужина морей,
Цветущий Остров дремлет,
И в пышности своей
Волнам влюбленным внемлет.
Над ним — простор Небес,
Кругом — пустыня Моря,
На нем зеленый лес
Шумит, прибою вторя.
Здесь нет людских следов,
Здесь легкий ветер веет,
Скрой меня, бурная ночь! заметай следы мои, вьюга,
Ветер холодный, бушуй вкруг хаты Лилеты прекрасной,
Месяц свети не свети, а дорогу наверно любовник
К робкой подруге найдет.
Тихо, дверь, отворись! о Лилета, твой милый с тобою,
Нежной, лилейной рукой ты к сердцу его прижимаешь;
Что же с перстом на устах, боязливая, смотришь на друга?
Или твой Аргус не спит?
Листья падают в саду…
В этот старый сад, бывало,
Ранним утром я уйду
И блуждаю где попало.
Листья кружатся, шуршат,
Ветер с шумом налетает —
И гудит, волнуясь, сад
И угрюмо замирает.
Но в душе — все веселей!
Я люблю, я молод, молод:
На берег выброшен кипящею волной,
Пловец с усталости в сон крепкий погрузился;
Потом, проснувшися, он Море клясть пустился.
«Ты», говорит: «всему виной!
Своей лукавой тишиной
Маня к себе, ты нас прельщаешь
И, заманя, нас в безднах поглощаешь».
Тут Море, на себя взяв Амфитриды вид,
Пловцу, явяся, говорит:
«На что винишь меня напрасно!
Я помню ночь на склоне ноября.
Туман и дождь. При свете фонаря
Ваш нежный лик — сомнительный и странный,
По-диккенсовски — тусклый и туманный,
Знобящий грудь, как зимние моря…
— Ваш нежный лик при свете фонаря.
И ветер дул, и лестница вилась…
От Ваших губ не отрывая глаз,
Полусмеясь, свивая пальцы в узел,
Мы вместе курили, дул ветер осенний,
Уже холодела вода,
И серые тучи над нами висели,
И плыли над морем года.
Трещал пулемет над пустынным заливом,
Кричали в выси журавли.
Они улетали на юг торопливо
От грозной балтийской земли.
Хотелось раскрыть исполинские крылья
И ринуться в дальний простор,
Одинокая старая ель,
Еще сохраняя
Девичью стройность ствола,
Все шепчет чуть слышно про дальнюю цель,
Под ветром ветвями печально качая
И новые шишки роняя,
Всё новые шишки, еще, без числа…
Столетняя мать!
О чем ты так шепчешь? о чем ты мечтаешь?
Ты, древняя, хочешь детей увидать,
Полчаса до атаки,
Скоро снова под танки,
Снова слушать разрывов концерт.
А бойцу молодому
Передали из дому
Небольшой голубой треугольный конверт.
И как будто не здесь ты,
Если почерк невесты
Или пишут отец твой и мать,
Небо грустно и сиренево,
Как моих мечтаний фон.
Вновь дыханием осеннего
Ветра парус оживлен.
…Воды сильны, воды зелены,
Как идейные юнцы:
Непонятны гор расщелины
Волнам, словно нам — отцы.
Уговоры ветра ласковы,
Он волнует, манит ввысь,
Метр за метром
вымериваем лыжами,
желаньем
и ветром
по снегу
движимы.
Где нету
места
для езды
и не скрипят
Дятлы морзянку стучат по стволам:
«Слушайте, слушайте! Новость встречайте!
С юга весна приближается к нам!
Кто еще дремлет? Вставайте, вставайте!»
Ветер тропинкой лесной пробежал,
Почки дыханьем своим пробуждая,
Снежные комья с деревьев сметая,
К озеру вышел и тут заплясал.
Пой, сестра, ну, пой, сестрица.
Почему жь ты не поешь?
Раньше ты была как птица.
—То, что было, не тревожь.
Как мне петь? Как быть веселой?
В малом садике беда,
С корнем вырван куст тяжелый,
Роз не будет никогда.—
Меня тяжелый давит свод,
Большая цепь на мне гремит.
Меня то ветром опахнет,
То все вокруг меня горит!
И, головой припав к стене,
Я слышу, как больной во сне,
Когда он спит, раскрыв глаза, —
Что по земле идет гроза.
Налетный ветер за окном,
Листы крапивы шевеля,
…И я слышу, как сердце цветет.
Фет
Сколько их расцветало недавно,
Словно белое море в лесу!
Теплый ветер качал их так плавно
И берег молодую красу.
Отцветает она, отцветает,
Потемнел белоснежный венок,
И как будто весь мир увядает…
В небе белые овечки…
Ту! Я дунул и прогнал.
Разболтал волну на речке,
Ветку с липы оборвал…
Покачался на осинке —
Засвистал и марш вперед.
Наклоняй-ка, лес, вершинки —
Еду в город — на восход!
Вею-рею,
Вверх, за тучу, вбок и вниз…
Вот к свету поднялся
на тоненькой лапке,
На длинной кривящейся ножке,
Цветок в фиолетовой
плисовой шапке,
Осыпанной огненной крошкой.
Он к солнцу тянулся,
на цыпочки встав.
И тысячи жизней зеленых,
В волнах солнечный щит отражается,
вечно плыть мы устали давно;
на ходу быстрый Арго качается,
то Борей гонит наше судно.
В волнах солнечный щит отражается…
Чьи-то слезы смочили канаты упругие,
за кормою — струи серебра…
«Ах, увижу ль зарю снова, други, я,
или бросить нам якорь пора?»
В чугун печальный сторож бьёт,
Один я внемлю. Глухо лают
Вдали собаки. Мрачен свод
Небес, и тучи пробегают
Одна безмолвно за другой,
Сливаясь под ночною мглой.
Колеблет ветер влажный, душный
Верхи дерев, и с воем он
Стучит в оконницы. Мне скушно,
Мне тяжко бденье, страшен сон;
Крут и терпк осенний вечер; с поля
Дух солом, земли, трав и навоза;
Ветер с ветром, вдоль колдобин споря,
Рвет мечту из тесных стен на воздух;
Квак лягушек в уши бьет в болоте;
Смех совы кувыркнул тени с елок;
Сиплый скрип тьму медленно молотит;
С тьмой ползет вол из лесу в поселок.
Ночь, где ж ты, с твоей смертельной миррой,
Ночь Жуковских, Тютчевых, всех кротких?