На неизвестном полустанке,
От побережья невдали,
К нам в поезд финские цыганки
Июньским вечером вошли.
Хоть волосы их были русы,
Цыганок выдавала речь
Да в три ряда цветные бусы
И шали, спущенные с плеч.
Уж вечер надвинуться хочет,
Туман над волнами растет,
Таинственно море рокочет
И что-то, белеясь, встает.Из волн поднимается фея
И села со мной у зыбей.
Вздымаются груди, белея
Под легким покровом у ней.Она обняла, охватила,
Больнее мне всё и больней.
«Меня ты не в меру сдавила,
Прекрасная фея морей!» — «Тебя я руками сжимаю,
Сухое левантинское лицо,
упрятанное оспинками в бачки,
когда он ищет сигарету в пачке,
на безымянном тусклое кольцо
внезапно преломляет двести ватт,
и мой хрусталик вспышки не выносит;
я жмурюсь — и тогда он произносит,
глотая дым при этом, «виноват».
Январь в Крыму. На черноморский брег
Вечер пришел безмолвный,
Над морем туманы свились;
Таинственно ропщут волны,
Кто-то белый тянется ввысь.
Из волн встает Водяница,
Садится на берег со мной;
Белая грудь серебрится
За ее прозрачной фатой.
По черным улицам белые матери
судорожно простерлись, как по гробу глазет.
Вплакались в орущих о побитом неприятеле:
«Ах, закройте, закройте глаза газет!»
Письмо.
Мама, громче!
Дым.
Дым.
Крест в долине при дороге,
А на нем, на ржавых копьях
У подножия распятья,
Из степных цветов венок…
Как был ясен южный вечер!
Как любил я вечерами
Уходить в простор долины,
К одинокому кресту!
Тяжело в те дни мне было.
Над рекой опускается вечер,
Тихий ветер плывет над тайгой.
Полчаса нам осталось до встречи,
Не опаздывай, мой дорогой.
Мы с тобою встречаемся часто,
Приходи, посидим, помолчим,
Мой товарищ по жизни, по счастью,
По таежным дорогам моим.
Под небом мертвым и бесстрастным,
Холодно-черным, как металл,
Усталый молот замолчал,
И ночь встает полно и властно.
Усталый молот, замолчал,
Усталый молот, что кораллы
Дробил в огнистые опалы.
Там только глыба ледяная,
Красный Марс восходит над агавой,
Но прекрасней светят нам они —
Генуи, в былые дни лукавой,
Мирные, торговые огни.
Меркнут гор прибрежные отроги,
Пахнет пылью, морем и вином.
Запоздалый ослик на дороге
Торопливо плещет бубенцом…
В час вечерний здесь каждый росистый цветок,
Как кадильница льет филиал благовонный,
Разлились ароматы струей умиленной,
Разливается вальс безутешно-глубок!
Пьет росистый цветок фимиал благовонный,
Под искусной рукою рыдает смычок,
Небо спит, как лучом саркофаг позлащенный,
Солнце тонет в крови, светлый полдень далек.
Под искусной рукою рыдает смычок,
Словно сердце, не знавшее ласки смятенной,
Если ночь все тревоги вызвездит,
как платок полосатый сартовский,
проломаю сквозь вечер мартовский
Млечный Путь, наведенный известью.Я пучком телеграфных проволок
от Арктура к Большой Медведице
исхлестать эти степи пробовал
и в длине их спин разувериться.Но и там истлевает высь везде,
как платок полосатый сартовский,
но и там этот вечер мартовский
над тобой побледнел и вызвездил.Если б даже не эту тысячу
Мне тебя сравнить бы надо с песней соловьиною,
С майским утром, с тихим садом, с гибкою рябиною,
С вишнею, черёмухой,
Даль мою туманную —
Самую далёкую, самую желанную.
Как это всё случилось, в какие вечера?
Три года ты мне снилась, а встретилась вчера.
Не знаю больше сна я, мечту свою храню.
Тебя, моя родная, ни с кем я не сравню.
Вечер (*)
(Перевод из Ла-Мартина.)
Сокрылось дневное светило.
Сидя на сей скале седой.
Я взором следую уныло
За колесницею ночной.
Вдали Венера востекает;
Звезда любви, у ног моих
Своим сияньем посребряет
Головки лилий молодых.
Всё начинается со МХАТа
И размещается окрест.
Был быстр и короток когда-то
Ваш самый первый переезд.Ах, эти годы кочевые!
И вы попали с первых лет:
В цвет ваши «Вечные живые»,
«Два цвета» тоже — в самый цвет.Как загуляли вы, ребята, —
Шагнули в ногу, как один, —
Из Камергерского, от МХАТа,
Сначала в «Яр», потом — в «Пекин».Ты в это вникнуть попытайся,
И день и ночь — царят попеременно.
Безмолвен лес. Не дышит ветерок.
Но есть сердца, где мрак царит бессменно,
Где никогда не заблестит восток.
О, ниспошли Создатель милосердный,
Всем жаждущим, всем страждущим — покой,
Чей дух не спит, тревожный и усердный,
Всем, кто скользит над бездною морской.
Жарко-желтой позолотой заката
Стекла окон горят у веранды,
«Как плечо твое нежно покато!»
Я вздыхал, ожидая Аманды.
Ах, заря тем алей и победней,
Чем склоняется ниже светило —
И мечты о улыбке последней
Мне милее всего, что было.
Уж холодом веет осенним,
И мнится, вершины шумят:
Мы плащ зеленеющий сменим
На ярко пурпурный наряд.И мнится — цветы, увядая,
Друг другу прощальный поклон
Шлют, молча головки склоняя,
Как в день роковых похорон.И вечер осенний так кроток,
И грусть его сердцу мила,
Как свет из больничных решеток,
Как дыма кадильного мгла.Природа устала, — и скоро
Воет ветер, плачут ели,
Вьются зимние метели;
Бесконечной пеленой
Виснет хмара над страной.
Ни ответа ни привета —
Лишь порою глыба света
Дивной радуги игрой
Вспыхнет тихо за горой;
Лишь порою, дея чары,
Глянет месяц из-за хмары,
Пиджак накинул мне на плечи —
Кивком его благодарю.
«Еще не вечер, нет, не вечер!»-
Чуть усмехаясь, говорю.А сердце замирает снова,
Вновь плакать хочется и петь.
…Гремит оркестра духового
Всегда пылающая медь.И больше ничего не надо
Для счастья в предзакатный час,
Чем эта летняя эстрада,
Что в молодость уводит нас.Уже скользит прозрачный месяц,
Трава весенняя допела
Свою живую зелень. Зной
Спалил сны мая, и Капелла
Кропит июньской белизной.
Вот ночи полночь, полдень года,
Вот вечер жизни, но, во мгле,
Вот утро, жгучий луч восхода,
Не к вышине, а по земле!
Зари, еще не возвещенной,
Вино пьяно, и я, взамен,
Дорогая, я вышел сегодня из дому поздно вечером
подышать свежим воздухом, веющим с океана.
Закат догорал в партере китайским веером,
и туча клубилась, как крышка концертного фортепьяно.
Четверть века назад ты питала пристрастье к люля и к финикам,
рисовала тушью в блокноте, немножко пела,
развлекалась со мной; но потом сошлась с инженером-химиком
и, судя по письмам, чудовищно поглупела.
Изолью ли на бумагу
То, что чувствует мой дух!
Я блажен неизъяснимо,
О мой милый друг! Здесь под вечерок беспечно
Я раскинувшись сидел,
Ясным оком и довольным
Пред себя глядел. Вкруг меня природа вянет,
А во мне цветет она;
Для других зима настанет,
Для меня весна! Грудь моя свободно дышит,
Давай-ка, Танечка, на брёвнах посидим,
Поговорим, о жизни помечтаем,
Вот, знаешь, так, как вечером седым
Сидят за чашкой дружеского чая.Чернеет снег. А вечером мороз
Проходит, забавляясь ветерками,
На всём — от звёзд до кончиков волос —
Голубоватым инеем сверкая.И всё ж — весна! Я сразу узнаю
Её походку, голос и дыханье.
Пускай другой торопится на юг,
И у него пижама в чемодане… А я от верб весенних не уйду.
Потухло солнце, ласточки уснули,
Летучей мыши виден быстрый взмах,
Деревья в полумраке потонули,
Вздыхает вечер в дремлющих кустах,
И зыбь реки, волнуяся красиво,
Расходится и грезит молчаливо.
И нет росы, трава суха кругом,
Туманов нет среди ветвей сплетенных;
Колеблемы чуть слышным ветерком,
Пригласили! Наконец-то пригласили.
Липы зонтами, — дачка…
Оправляла ситцевую юбочку.
……………………
Уже белые платьица мелькали,
Уж косые лучи хотели счастья.
Аристончик играл для танцев.
Между лип,
Словно крашеный, лужок был зеленый!
Пригласили: можно веселиться.
Он не страдал, он не ходил за нею.
Не объяснялся, кепку теребя…
Она сама, однажды, чуть робея
Ему сказала: «Я люблю тебя».
Его друзья томились в ожиданье.
Худели от бессонницы и дум.
А вечером просили для свиданья
Его же новый, синенький костюм.
Мать воспоминаний, нежная из нежных,
Все мои восторги! весь призыв мечты!
Ты воспомнишь чары ласк и снов безбрежных,
Прелесть вечеров и кроткой темноты.
Мать воспоминаний, нежная из нежных.
Вечера при свете угля золотого,
Вечер на балконе, розоватый дым.
Нежность этой груди! существа родного!
Незабвенность слов, чей смысл неистребим,
Осенний вечер в скромном городке,
Гордящемся присутствием на карте
(топограф был, наверное, в азарте
иль с дочкою судьи накоротке).
Уставшее от собственных причуд,
Пространство как бы скидывает бремя
величья, ограничиваясь тут
чертами Главной улицы; а Время
взирает с неким холодом в кости
Если будешь ранен, милый, на войне,
Напиши об этом непременно мне.
Я тебе отвечу
В тот же самый вечер.
Это будет теплый, ласковый ответ:
Мол, проходят раны
Поздно или рано,
А любовь, мой милый, не проходит, нет!
Может быть, изменишь, встретишься
Молодость, свет над башкою, случайные встречи.
Слушает море под вечер горячие речи,
чайка кричит и качается белый корабль —
этого вечера будет особенно жаль.Купим пиджак белоснежный и белые брюки,
как в кинофильме, вразвалку подвалим к подруге,
та поразмыслит немного, но вскоре решит:
в августе этом пусть, ладно уж, будет бандит.Всё же какое прекрасное позднее лето.
О удивление: как, у вас нет пистолета?
Два мотылька прилетают на розовый свет
спички, лицо озаряющей. Кажется, нет.Спичка плывёт, с лица исчезает истома.
Коричневый город. Веер
пальмы и черепица
старых построек.
С кафе начиная, вечер
входит в него. Садится
за пустующий столик.
В позлащенном лучами
ультрамарине неба
колокол, точно
На крюке фонарь качался,
Лысый череп наклонял,
А за нами ветер гнался,
Обгонял и возвращался,
Плащ на голову кидал.
Ты молчала, ты внимала,
Указала на скамью,
И рука твоя сжимала
Руку правую мою.
В этом свисте, в этом вое,
Перестарки и старцы и юные
Впали в те же грехи:
Берберовы, Злобины, Бунины
Стали читать стихи.
Умных и средних и глупых,
Ходасевичей и Оцупов
Постигла та же беда.
Какой мерою печаль измерить?
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя,
То по кровле обветшалой
Вдруг соломой зашумит,
То, как путник запоздалый,
К нам в окошко застучит.
Наша ветхая лачужка
Тихим вечером, звёздным вечером
Бродит по лесу листопад.
Елки тянутся к небу свечками,
И в туман уходит тропа.
Над ночной рекой, речкой Истрою,
Нам бродить с тобой допоздна,
Среднерусская, сердцу близкая,
Подмосковная сторона.
Шепчут в сумерках обещания