Не туман белеет в темной роще,
Ходит в темной роще богоматерь,
По зеленым взгорьям, по долинам
Собирает к ночи божьи травы.Только вечер им остался сроку,
Да и то уж солнце на исходе:
Застят ели черной хвоей запад,
Золотой иконостас заката… Уж в долинах сыро, пали тени,
Уж луга синеют, пали росы,
Пахнет под росою медуница,
Золотой венец по роще светит.Как туман, бела ее одежда,
О, прекрасная пустыня!
Прийми мя в свою густыню.
Пришел я в крайние пустыни,
Брежу в лесах, где нет путей,
И долго мне не быть отныне
Среди ликующих людей!
За мной последняя просека,
В грозящей чаще нет следа.
Свищет ветер под крутым забором,
Прячется в траву.
Знаю я, что пьяницей и вором
Век свой доживу.
Тонет день за красными холмами,
Кличет на межу.
Не один я в этом свете шляюсь,
Не один брожу.
Размахнулось поле русских пашен,
То трава, то снег.
Была пора ударить буре,
Расчистить хмурый небосвод.
И вот — нет проблесков лазури,
Гроза гремит, гроза растет.
То не камыш под ветром гнется, —
Твердыни крепостей дрожат;
Не дождь на травы пастбищ льется, —
Стальной стучит по грудям град;
То не деревья, в вихре яром,
На берег рухнули пруда, —
Еду я из поля в поле, поле в поле, и луга,
Долог путь, и нет мне друга, всюду чувствую врага.
По вечерним еду зорям, и по утренней заре,
Умываюся росою в раноутренней поре.
Утираюсь ясным солнцем, облекаюсь в облака,
Опоясался звездами, и светла моя тоска.
О, светла тоска, как слезы, звездным трепетом жива,
еду полем, в чистом поле Одолень ростет трава.
Одолень-траву сорвал я, ей на сердце быть, цвети,
Сделай легкой путь-дорогу, будь подмогой мне в пути.
Солнце вешнее с дождем
Строят радугу вдвоем —
Семицветный полукруг
Из семи широких дуг.
Нет у солнца и дождя
Ни единого гвоздя,
А построили в два счета
Поднебесные ворота.
Волос, Белес, бог пышных стад,
Бог изумрудностей в Апреле,
Прими не грозовой раскат,
Текучесть льющихся рулад
Моей пастушеской свирели.
Бог мирных дней. Белее, Волос,
Уж в наших долах отшумели
Игранья первых громких гроз,
И стебли светлые овес
Поит росой под звук свирели.
Вот она — лесная родина:
Над рекой падучая гроза,
Наливная черная смородина,
Черная, как девичьи глаза.
А в лесах, за горными вершинами,
Травы стынут в утренней росе,
И березы с лопнувшими жилами
Падают, подвластные грозе.
И навек плененная просторами,
Выбегает узкая тропа.
В вагоне тихо.
Люди спят давно.
Им право всем
На лучший сон дано.
Лишь я не сплю,
Гляжу в окно:
Вот птица
Ночная пролетает
Над рекой
Ночной.
Пантелей-государь ходит по полю,
И цветов и травы ему по пояс,
И все травы пред ним расступаются,
И цветы все ему поклоняются.
И он знает их силы сокрытые,
Все благие и все ядовитые,
И всем добрым он травам, невредныим,
Отвечает поклоном приветныим,
А которы растут виноватые,
Тем он палкой грозит суковатою.
В траве, меж диких бальзаминов,
Ромашек и лесных купав,
Лежим мы, руки запрокинув
И к небу головы задрав.Трава на просеке сосновой
Непроходима и густа.
Мы переглянемся и снова
Меняем позы и места.И вот, бессмертные на время,
Мы к лику сосен причтены
И от болезней, эпидемий
И смерти освобождены.С намеренным однообразьем,
Все, что видела и читала,
все —
твое,
о тебе,
с тобой.
В моем сердце
растет чинара,
ночью ставшая голубой.
И в минуту самую грустную
предо мною одна,
Подслушанные вздохи о детстве,
когда трава была зеленее,
солнце казалось ярче
сквозь тюлевый полог кровати,
и когда, просыпаясь,
слышал ласковый голос
ворчливой няни;
когда в дождливые праздники
вместо летнего сада
водили смотреть в галереи
Гуси летят на север. Я слышу свист крыльев.
Белые-белые ночи заснуть не дают.
Гуси летят на север.
То солнцем, то снежной пылью
Тундра гусей встречает. Ручьи поют.
Гуси летят на север.
В глухую ночь на пригорок
Я и моя бессонница вместе взошли.
Слышен далекий гогот, весенние разговоры
Неслышный, мелкий падал дождь,
Вдали чернели купы рощ,
Я шел один средь трав высоких,
Я шел и плакал тяжело
И проклинал творящих зло,
Преступных, гневных и жестоких.И я увидел пришлеца:
С могильной бледностью лица
И с пересохшими губами,
В хитоне белом, дорогом,
Как бы упившийся вином,
Казалось глупому ослу там не довольно
Кормиться на лугу, хозяин где гонял.
То было у реки: осел не пожелал
Есть каждый день одно, и поплыл самовольно
На тот чрез воду край, — казалось там трава
Приятнее ему. Хозяин с криком стонет,
В реке осел что тонет.
Но втуне были те слова,
Осел тогда был на средине,
Река
Среди поля у дороги
Стародавний крест стоит,
А на нем Христос распятый
Тоже с давних лет висит.Время расшатало гвозди,
Долго ветер крест качал,
И Христос, вверху распятый,
С древа на землю упал.Тотчас же трава степная,
Что росла вокруг креста,
В свежие свои объятья
Нежно приняла Христа.Незабудка и фиалка,
Сквозь перезревающее лето
паутинки искрами летят.
Жарко.
Облака над сельсоветом
белые и круглые стоят.
Осени спокойное начало.
Август месяц,
красный лист во рву.
Коротко и твердо простучало
яблоко, упавшее в траву.
Кроткие льются лучи с небес на согретую землю;
Стелется тихо по ней, теплый скользит ветерок.
Но давно под травой иссякли болотные воды
В тучных лугах; и сама вся пожелтела трава.
Сумрак душистый лесов, отрадные, пышные тени,
Где вы? где ты, лазурь ярких и темных небес?
Осень настала давно; ее прощальные ласки
Часто милее душе первых улыбок весны.
Бурые сучья раскинула липа; береза
Вся золотая стоит; тополь один еще свеж —
Июлю месяцу не впервой
давить меня тяжелой пятой,
ловить меня, окружая травой,
томить меня духотой.Я вижу, как лопнула кожура
багровых овощей, —
на черное небо пошла жара,
ломая уклад вещей.Я задыхаюсь в час ночной
и воду пью спеша,
луна — как белый надо мной
каленый край ковша.Я по утрам ищу… увы…
Уже сентябрь за окном,
уже двенадцать дней подряд
все об одном и об одном
дожди-заики говорят.
Никто не хочет их понять.
Стоят притихшие сады.
Пересыпаются опять
крутые зернышки воды.
Но иногда проходит дождь.
…Тебе лишь кожанку надеть,
Солнце светлого июля расцвело везде
И румяно заплясало на речной воде.
Девки поодаль – разделись – свежи и ярки, –
Смуглым телом оживляя зелень осоки.
Вот Машуха и Феклуша, груди не закрыв,
Раскачали над рекою дым кудлатых ив.
И, визгливо окунаясь в тишину воды,
Даже воздух обжигали телом молодым.
Мужики разделись молча, щупая ногой:
Холодна вода, тепла ли в этот ярый зной?
Мне снилось поле. Оно кругом
Покрыто было травою сочной.
И ветер влажный страны полночной
Шептался с полем, обятым сном.
Могучий ливень едва прошел,
Омыл он травы, хлеба, березы…
На листьях всюду блестели слезы,
Смеялось небо, холмы и дол.
Дышал привольем родимый край,
Насыщен воздух был ароматом,
Тишина, расстрелянная громом,
Молния сквозь тучи — наугад.
Небо ливнем гулким и весомым
рухнуло на пашни и луга,
На краю весны, в зеленом мае,
дождь упал на рощи и сады,
молодые травы приминая
тяжестью стремительной воды.
И казалось, он, широкий, мглистый,
ни границ не знает, ни застав,
Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда ж теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?
Пошел солдат в глубоком горе
На перекресток двух дорог,
Нашел солдат в широком поле
Травой заросший бугорок.
Я себе построил дом посреди дубравы.
Посадил вокруг него шелковые травы.
И серебряным его окружил я тыном.
И живу теперь я в нем полным властелином.
В этом доме — терема, не один, четыре.
В этом доме свет и тьма радостней, чем в мире.
Светит солнце с потолка, за день не сгорает.
Месяц с звездами в ночах серебром играет.
Надрывается сердце от муки,
Плохо верится в силу добра,
Внемля в мире царящие звуки
Барабанов, цепей, топора.
Но люблю я, весна золотая,
Твой сплошной, чудно-смешанный шум;
Ты ликуешь, на миг не смолкая,
Как дитя, без заботы и дум.
В обаянии счастья и славы,
Что сигналили вспышками
велосипедные спицы
всем далеким планетам
с тропы в изумленном лесу?
Что подумали бабочки,
чуть не разбившись о лица?
Что с утра загадали педали,
с травы собирая росу?
Что летящие по ветру девичьи волосы пели
под шипение шин по тропе,
Уже он в травах, по-степному колких,
уже над ними трудятся шмели,
уже его остывшие осколки
по всей земле туристы развезли. И всё идет по всем законам мира.
Но каждый год, едва сойдут снега,
из-под его земли выходит мина —
последний, дальний замысел врага. Она лежит на высохшей тропинке,
молчит, и ждёт, и думает своё.
И тонкие отважные травинки
на белый свет глядят из-под неё. По ней снуют кузнечики и мушки,
Спустилась осень. Обмелела
Вода на озере давно.
Вдоль берегов открылось дно;
В сырых песках кой-где засела
Коряга здесь, а там бревно.
В туманы озеро одето;
Его колеблемая гладь
Не любит ярких красок света
В спокойных недрах отражать.
По мелям, чуть вода спадала,
Верно, было мне около году,
Я тогда несмышленышем был,
Под небесные синие своды
Принесла меня мать из избы.И того опасаясь, возможно,
Чтобы сразу споткнуться не мог,
Посадила меня осторожно
И сказала: «Поползай, сынок!»Та минута была золотая —
Окружила мальца синева,
А еще окружила густая,
Разгустая трава-мурава.Первый путь до цветка от подола,
Волос, Велес, бог пышных стад,
Бог изумрудностей в Апреле,
Прими — не грозовой раскат,
Текучесть льющихся рулад
Моей пастушеской свирели.
Бог мирных дней, Велес, Волос,
Уж в наших долах отшумели
Игранья первых громких гроз,
И стебли светлые овес
Гордые шеи изогнуты круто.
В гипсе, фарфоре молчат они хмуро.
Смотрят с открыток, глядят с абажуров,
Став украшеньем дурного уюта.
Если хозяйку-кокетку порой
«Лебедью» гость за столом назовет,
Птицы незримо качнут головой:
Что, мол, он знает и что он поймет?!
Как у нас по селу
Путь-дорога лежит,
По степной по глухой
Колокольчик звенит.
На мосту прозвенит,
За горой запоет,
Молодца-удальца
За собою зовет.
Ax, у нас-то житье —
От сохи к бороне,
Зима свирепая исчезла,
Исчезли мразы, иней, снег;
И мрак, всё в мире покрывавший,
Как дым рассеялся, исчез.
Не слышим рева ветров бурных,
Страшивших странника в пути;
Не видим туч тяжелых, черных,
Текущих с севера на юг.