В тоске по юности моей
И в муках разрушенья
Прошедших невозвратных дней
Припомнив впечатленья, Одно из них я полюбил
Будить в душе суровой,
Одну из множества могил
Оплакал скорбью новой… Я помню: занавесь взвилась,
Толпа угомонилась —
И ты на сцену в первый раз,
Как светлый день, явилась.Театр гремел: и дилетант,
«Я не хочу — не могу — и не умею Вас обидеть…»
Так из дому, гонимая тоской,
— Тобой! — всей женской памятью, всей жаждой,
Всей страстью — позабыть! — Как вал морской,
Ношусь вдоль всех штыков, мешков и граждан.
О, вспененный, высокий вал морской
Вдоль каменной советской Поварской!
В чисто поле я пошел,
В чисто поле я пришел,
На Восток я поглядел,
На Востоке камень бел,
На Востоке камень ал,
Семь я братьев повстречал,
Семь я братьев, семь Ветров
Вопрошал напевом слов: —
Семь вы братьев, Ветров буйных,
Семь вы Ветров многоструйных,
Под смутный говор, стройный гам,
Сквозь мерное сверканье балов,
Так странно видеть по стенам
Высоких старых генералов.
Приветный голос, ясный взгляд,
Бровей седеющих изгибы
Нам ничего не говорят
О том, о чем сказать могли бы.
Не верь тому, кто говорит тебе,
Что смерть есть смерть: она — начало жизни,
Того существованья неземного,
Перед которым наша жизнь темна,
Как миг тоски пред радостью беспечной,
Как черный грех пред детской чистотой.
Нам не дано познать всю прелесть смерти,
Мы можем лишь предчувствовать ее, —
Чтоб не было для наших душ соблазна
До времени покинуть мир земной
1.
Сиреневая мглаНаша улица снегами залегла,
По снегам бежит сиреневая мгла.
Мимоходом только глянула в окно,
И я понял, что люблю ее давно.
Я молил ее, сиреневую мглу:
«Погости, побудь со мной в моем углу,
Не тоску мою древнюю развей,
Поделись со мной, желанная, своей!»
Но лишь издали услышал я ее ответ:
Вошел и сказал:
«Как видишь, я цел,
Взять не сумели
Враги на прицел.
И сердце не взяли,
И сердце со мной!
И снова пришел я,
Родная, домой.
Свинцовые ночи
Не ждут впереди!»
1.
Valerio vati
S.
Здесь вал, мутясь, непокоривой
У ног мятежится тоской:
А там на мыс — уж белогривый
Высоко прянул конь морской.
1
От родимой страны удалился
Я, изгнанник, без крова и сна,
С милой матерью я разлучился,
Бедный странник, лишился я сна.
С гор вы, пестрые птицы, летите,
Не пришлось ли вам мать повстречать?
Ветерки, вы с морей шелестите,
Не послала ль привета мне мать?
Ветерки пролетели бесшумно,
Sie liebten sich beide, doch keiner
Wollt’es dem andern gestehn.
Heine.Они любили друг друга так долго и нежно,
С тоской глубокой и страстью безумно-мятежной!
Но, как враги, избегали признанья и встречи,
И были пусты и хладны их краткие речи.
Они расстались в безмолвном и гордом страданье
И милый образ во сне лишь порою видали.
И смерть пришла: наступило за гробом свиданье…
Но в мире новом друг друга они не узнали.Они оба любили друг друга, но ни один
Она любила блеск и радость,
Живые тайны красоты,
Плодов медлительную сладость,
Благоуханные цветы.Одета яркой багряницей,
Как ночь мгновенная светла,
Она любила быть царицей,
Ее пленяла похвала.Ее в наряде гордом тешил
Алмаз в лучах и алый лал,
И бармы царские обвешал
Жемчуг шуршащий и коралл.Сверкало золото чертога,
Я видел, как в углу подвала умирал
Больной старик, детьми покинутый своими,
Как взором гаснущим кого-то он искал,
Устами бледными шептал он чье-то имя…
Он одиноко жил, и друга не нашлось
Закрыть в предсмертный час померкнувшие очи,
И он ушел навек во мрак загробной ночи
Один с своей тоской невыплаканных слез… Я видел, как стоял мужик над полосой,
Распаханной его могучими руками,
Заколосившейся пшеницей золотой
1
Я жил над школой музыкальной,
По коридорам, подо мной,
То скрипки плавно и печально,
Как рыбы, плыли под водой,
То, словно утром непогожим,
Дождь, ударявший в желоба,
Вопила все одно и то же,
Одно и то же все — труба.
Потом играли на рояле:
Вода в колеях среди тощей травы,
За тучею туча плывёт дождевая.
В зелёном предместье предместья Москвы
С утра моросит. И с утра задувает.
А рядом дорога. И грохот колёс.
Большие заводы. Гудки электрички.Я здесь задержался.
Живу.
Но не врос.
Ни дача, ни город,
Тоска без привычки.
Не опасаясь ни лишений,
Ни утомленья, ни тоски,
Они дорогой приключений
Идут, в лохмотьях, но дерзки.
Мудрец казнит их речью ловкой,
Глупец становится в тупик,
Девицы дразнят их издевкой,
Мальчишки кажут им язык.
Благословляю твой возврат
Из этой нехристи немецкой,
На Русь, к святыне москворецкой!
Ты, слава богу, счастлив, брат:
Ты дома, ты уже устроил
Себе привольное житье;
Уединение свое
Ты оградил и успокоил
От многочисленных сует
И вредоносных наваждений
Ганс с Гретхен своею танцует,
До-нельзя довольны судьбой,
А Петр, недвижимый и бледный,
Стоит и глядит, как немой.
С возлюбленной Ганс обвенчался;
Наряд их блестящий такой;
А Петр в самом будничном платье
И ногти грызет он с тоской.
В. И. Бухариной
Не знаю я — кого, чего ищу,
Не разберу, чем мысли тайно полны;
Но что-то есть, о чем везде грущу,
Но снов, но слез, но дум, желаний волны
Текут, кипят в болезненной груди,
И цели я не вижу впереди.
Когда смотрю, как мчатся облака,
Может быть,
а может быть — не может,
может, я живу последний день,
весь недолгий век мой — выжат, прожит,
впереди тоска и дребедень.
Шляпа,
шлепанцы,
табак турецкий,
никуда не годная жена,
Дворцов и замков свет, дворцов и замков,
цветник кирпичных роз, зимой расцветших,
какой родной пейзаж утрат внезапных,
какой прекрасный свист из лет прошедших.
Как будто чей-то след, давно знакомый,
ты видишь на снегу в стране сонливой,
как будто под тобой не брег искомый,
а прежняя земля любви крикливой.
1Вот и настал последний час…
Племянник, слушай старика.
Тебя я бранивал не раз
И за глазами и в глаза:
Я был брюзглив — да как же быть!
Не научился я любить…
Ты дядю старого прости,
Казну, добро себе возьми,
А как уложишь на покой —
Не плачь; ступай, махни рукой! 2И я был молод, ел и пил,
Загорелся луч денницы,
И опять запели птицы
За окном моей темницы.
Свет раскрыл мои ресницы.
Снова скорбью без границы,
Словно бредом огневицы,
Дух измученный томится,
На простор мечта стремится.
Птицы! птицы! вы — на воле!
Ясно каждому,
что парк —
место
для влюбленных парок.
Место,
где под соловьем
две души
в одну совьем.
Где ведет
к любовной дрожи
«Зачем вы, дни?» — сказал поэт.
А я спрошу: «Зачем вы, ночи?»
Зачем ваш мрак сгоняет свет
И занавешивает очи?
И так жизнь наша коротка,
И время годы быстро косит,
А сон из этого клочка
Едва ль не треть еще уносит.
Волга, реченька глубока!
Прихожу к тебе с тоской;
Мой сердечный друг далеко,
Ты беги к нему волной.
Ты беги, волна, стремися,
К другу весть скорей неси,
Как стрела к нему пустися
И словечко донеси.
Свидетели тоски и стона моего,
О рощи темные, уж горьких слов не ждите
И радостную речь из уст моих внемлите!
Не знаю ничего,
Чего б желати мне осталось.
Чем прежде сердце возмущалось
И утеснялся пленный ум,
То ныне обратилось в счастье,
И больше нет уже печальных дум.
Когда пройдет ненастье,
Утомилось ли солнце от дневных величий,
Уронило ль голову под гильотинный косырь, -
Держава расплавленная стала — ка бычий,
Налитый медной кровью пузырь.
Над золотою водой багровей расцвел
В вереске базальтовый оскал.
Медленно с могильников скал
Взмывает седой орел.
Дотоле дремавший впотьмах
Царственный хищник раскрыл
Как жизни общие призывы,
Как увлеченья суеты,
Понятны вам страстей порывы
И обаяния мечты;
Понятны вам все дуновенья,
Которым в море бытия
Послушна наша ладия:
Вам приношу я песнопенья,
Где отразилась жизнь моя:
Исполнена тоски глубокой,
Мы все страдаем и тоскуем,
С утра до вечера толкуем
И ждем счастливейшей поры.
Мы негодуем, мы пророчим,
Мы суетимся, мы хлопочем...
Куда ни взглянешь — все добры!
Обман и ложь! Работы черной
Нам ненавистен труд упорный;
Не жжет нас пламя наших дум,
Как во поле во широком
Дуб высокий зеленел;
Как на том дубу высоком
Млад ясен орел сидел.Тот орел ли быстрокрылой
Крылы мочные сложил.
И к сырой земле уныло
Ясны очи опустил.Как от дуба недалеко
Речка быстрая течет,
А по речке по широкой
Лебедь белая плывет.Шею выгнув горделиво,
Почто, прекрасная, задумчива, уныла,
Свой нежной, кроткой взор на томну грудь склонила?
Что значит скорбь сия в божественных чертах?
И что сей черной флер на девственных власах?
Что горести твоей причиной?
Рожденная других пленять,
И в свете красотой блистать,
Всех души восхищать единым словом, взглядом —
Тыл горесть знать должна?—тебе ли скорьбы ядом
Прелестны дни свои губить?
Усни, усни! Забудь страданья
И власть руки моей прими!
Мой дух сковал твои мечтанья,
Усни и ласку состраданья
Разбитым сердцем восприми!
Как утром сумрак, муки тают,
И силы жизни возрастают,
Растет моих надежд прибой;
Они вокруг тебя витают,
Хотя не слиться им с тобой.
О вы, Принц Лилии, столь белой,
Как белы облака в раю,
Вы, в северном моем краю
Очаровавший изабеллой
Тоску по южному мою, —
Для Вас, от скорби оробелый,
Я так раздумчиво пою.
Я вижу нынешнее лето
В деревне той, где мать моя
Дождалась вечного жилья,
Сам себя я ненавижу,
Не страшуся ничего;
Окончания не вижу
Я страданья моего.
Сердце стонет,
Взор мой тонет
Во слезах и день и ночь.
Дух томится,
Солнце тьмится,
В полдень убегая прочь.Скройся, солнце, ты навеки,
Уже ушли от нас играние и смехи.
Предай минувшие забвению утехи!
Дай власть свирепствовать жестоким временам!
Воспоминание часов веселых нам,
Часов, которые тобой меня прельщали
И красотой твоей все чувства восхищали,
В глубокой горести сугубит муки те,
Которы ты нашла в несчастной красоте.
Пусть будет лишь моя душа обремененна
И жизнь на вечные печали осужденна;